Разве кто-либо ее за это ценит? Черта с два! За всю службу «спасибо» она сподобилась услышать… Джанет уже не помнила когда. Работа сожрала личную жизнь и наградила ее запорами, воспалением десен и гипертонией, не говоря уж о сомнительном удовольствии все время находиться в мужском клубе, где роль главного самца играл Клэй Веррис.
После всего, с чем приходилось мириться, неужели еще нужно ждать, пока принесут чертово латте? Она ждала соевое латте уже десять минут. Десять минут! И теперь опаздывала. Джанет заплатила вперед. Если плюнуть и уйти в другое место, она, конечно, не обеднеет. Тупая бариста выкрикнет ее имя три раза, потом выпьет кофе сама.
Но, черт возьми, она не желала идти в другое место. «Коппер Граунд» – хипстерский водопой, но Джанет терпела обстановку ради хорошего кофе, у них никогда не кончалось соевое молоко, а главное – кафе находилось ближе всего от конторы. При всем при том они третий день подряд заставляли ее ждать, опаздывая на работу.
На жалобы ей отвечали, что не хватает персонала, извинялись за неудобства. Неудобства? Они понятия не имеют, какими бывают неудобства. Речь идет всего лишь о кофе, черт бы их побрал. Джанет не могла протянуть без кофе еще один день, когда трещит по швам то, чья надежность якобы гарантирована. Неужели так трудно приготовить чашку долбаного кофе? Не ракету же в космос запускать. Черт, это вам даже не административный отдел в госконторе.
– Эй! – воскликнула Джанет, когда бариста начала выполнять еще один чужой заказ.
– Да? – Женщина ответила дежурной бизнес-улыбкой.
– Где мой кофе?
– Скоро будет! – ответила бариста с идеальной бизнес-дружелюбностью, опять подавая чашку кому-то другому. Сколько можно!
– Да?! Когда?
Бизнес-улыбка слегка завяла.
– Перед вами осталось всего несколько человек. После чего я с радостью вас…
– Боже! – Ласситер, пылая гневом, отвернулась. «Это бесполезно, – подумала она. – С таким же успехом можно дождаться заказа сидя». Она сделала шаг к своему любимому столику и застыла на месте.
Какая-то женщина… нет, какая-то сучка, сидела на ее стуле, у ее окна, пялясь на ее вид делового центра Саванны. Все обычные утренние посетители знали, что это ее место. Что эта тварь возомнила о себе?
Тварь обернулась, и Ласситер все поняла.
– Сюрприз! А я жива, – агент Закаревски улыбнулась тысячеваттной улыбкой человека, не знакомого с воспалением десен, запорами и гипертонией. – Не повезло вам!
Больше всего бары округа Колумбия нравились Делу Паттерсону проницательностью местных барменов. Они четко улавливали, когда клиент не в духе и не хочет болтать о последнем матче, детях, бывшей жене или работе (последнего Дел изначально не мог себе позволить). Бармены вовремя и без напоминания подавали напитки и не лезли в душу спешащим в ад. Путешествие в ад – процесс, растянутый во времени; бармены округа Колумбия старались не мешать постепенному увеличению темпа движения.
Когда на стойку перед ним поставили банку кока-колы, Паттерсон решил, что у него начались глюки от угрызений совести – она вечно просыпалась и дергала за рукав в самый неподходящий момент. Дел прикрыл веки. «Ты на сутки опоздала и не оплатила прежний счет, – мысленно сказал он совести. – А теперь убирайся, и без ордера на арест не возвращайся».
Открыв глаза, Дел увидел банку на месте, а рядом – на высоком стульчике – Генри Брогана собственной персоной. Это уже не глюк – какой бы нечистой ни была его совесть, такой мощью воображения она не обладала.
– Ты же знаешь, что тебе нельзя, – сказал Генри, придвигая к себе бокал виски.
Паттерсон коротко, невесело усмехнулся.
– Я удивлен, что тебе не один хрен.
– Во время твоей вахты меня пыталась замочить целая орава террористов. Но это не значит, что мне нравится наблюдать, как ты убиваешь себя алкоголем.
«Нет, это действительно Генри», – понял Паттерсон и почувствовал себя еще хуже. Его подопечного отличали цельность и порядочность – такие качества, считал Паттерсон, заложены в человеке от рождения. Он понятия не имел, как РУМО додумалось всадить когти в такого кадра, как Генри, но был уверен, что ответственным за это, включая самого Паттерсона, придется гореть в аду.
– Лаборатория «Гемини» демонтирована, – сказал куратор. – Программа клонирования закрыта.
– А что с Младшим? – вроде как беспечно спросил Генри, однако Паттерсон уловил в его голосе намек, что вне зависимости от ответа снайпер эту тему не оставит.
– Младший неприкосновенен. Его никто не станет тревожить. И кстати… Мы проверили – других клонов нет.
Генри кивнул.
– А ты что?
Паттерсон уклончиво потупился, подавляя желание сказать Генри, что нельзя быть таким порядочным.
– Звонили из службы внутренней безопасности. Мне предъявят обвинение. Но если похороню Джанет, обещали вытащить.
– Туда ей и дорога.
Паттерсон мрачно кивнул. Он хотел что-то сказать, передумал, снова открыл рот, но в итоге лишь вздохнул.
– Прости меня, Генри, – наконец, проговорил он и сам скривился от ничтожности извинения.
К его изумлению, Генри протянул ему ладонь и сказал:
– Береги себя, Дел.
«Чертов Генри втоптал меня в землю своей порядочностью», – мелькнуло в голове Паттерсона.
– Ты тоже, – он пожал протянутую ладонь обеими руками. – И… э-э… спокойной жизни на пенсии.
Глава 21
«Прошло всего полгода, а как много изменилось», – подумал Генри, сидя на скамье в студгородке Сити-колледжа.
Такую фразу не вставишь в песню – она слишком здрава, слишком реалистична, лишена драматизма и лирики. Да только реальные люди живут не в песнях. Он встал на ноги, кости срослись, раны зажили, синяки рассосались, страхи утихли – на это ушло немало времени. Одних суток было бы бесконечно мало, но и шести месяцев вряд ли достаточно, чтобы восстановиться полностью, хотя уже неплохо для начала.
В руках он держал паспорт – еще одно хорошее начало. Паспорт на имя Джексона Верриса. Генри удивился, когда парень решил сохранить фамилию мнимого отца. Но пораскинув мозгами, решил, что удивляться нечему. Паршивые отцы не редкость. Навскидку Генри оценивал долю паршивых отцов примерно в пятьдесят процентов от общего числа, а то и больше. Его собственный отец был еще тот паршивец, тем не менее Генри носил фамилию Броган всю жизнь. Каждый сам себе личность. Генри не повторение своего отца, а Джексон Веррис – своего.
Как там у Шекспира? Что в имени твоем? Что имя, что вся жизнь – чем наполнишь, такими они и будут.
«Ладно, хватит философствовать», – остановил себя Генри, засовывая паспорт в конверт из манильской бумаги, где лежали остальные документы. Может, атмосфера студенческого городка действует на мозги? Однако Сити-колледж не слыл оплотом высоколобых умников. И все же после событий в Будапеште Генри стал питать больше уважения к высшему образованию. Он хотел, чтобы Младший – пардон, Джексон – тоже им заинтересовался.
– Эй, – окликнул сзади хорошо знакомый голос.
– Сама эй, – ответил Генри, уступая часть скамьи Дэнни. – Рад тебя видеть. Поздравляю с повышением по службе. Слышал, РУМО прочит тебе большую карьеру. Справишься?
– Пройдя твою школу? После этого я с чем угодно справлюсь.
Генри заметил в уголках ее глаз новые морщинки – одни от улыбок, другие от тревог, что напомнило ему Джека Уиллиса. Он был уверен, что Дэнни ждала впереди лучшая участь.
– А ты как? – спросила она. – Где был?
– Только что вернулся из Картахены. Разобрался с наследством Бэрона, высыпал его пепел в Карибское море. Хочу поделать что-нибудь доброе в этом мире. Осталось решить, что и как.
Дэнни похлопала его по руке.
– У тебя все получится. Как тебе сейчас спится?
– Лучше.
Генри не врал.
– Никаких призраков?
– Давно не было. И от собственного отражения в зеркале перестал шарахаться.
Разговор начал вызывать у него дискомфорт. Дэнни сказала бы, что после всего, что они вместе пережили, глупо чего-либо стесняться. Она, несомненно, права, но о некоторых вещах Генри все еще было и, пожалуй, всегда будет трудно откровенничать с друзьями, несмотря на всю близость.
Прежде чем он придумал, как сменить тему, тема сменилась сама собой.
– А вот и мое отражение, – воскликнул он, с улыбкой глядя мимо Дэнни.
Она обернулась и увидела Младшего – э-э, Джексона, – который направлялся к ним в компании еще одного парня и двух девушек. Трое его спутников, похоже, решили разойтись по своим делам, они остановились быстро переговорить, где потом встретятся. Сцена была так обыденна, что у Генри запершило в горле и в глазах навернулись слезы. Он не любил обсуждать свои чувства, хотя недостатка их в последнее время не испытывал. В основном эмоции были положительного свойства, но и с такими подчас трудно было справиться.
Когда чувства обострялись, внезапно из памяти выскакивала картинка – маленький Генри отчаянно колотит руками и ногами в глубокой части бассейна. Его бросил туда отец, ведь плавать – это так просто. Для отца все на свете было просто. Окунись он в ту среду, где пришлось поплавать Генри, камнем пошел бы на дно.
Младший, нет, Джексон, одернул себя Генри, – его теперь зовут Джексон – попрощался с друзьями и подошел к скамейке. Стоило Генри вскочить на ноги, как парень заключил его в медвежьи объятия, затем легко, без какого-либо напряжения и скованности то же самое проделал с Дэнни. Дождавшись, когда он освободится, Генри протянул парню желтый конверт с документами.
– Что это? – спросил он.
– Новый ты, – ответил Генри. – Свидетельство о рождении, карточка социального обеспечения, паспорт. Кто бы мог подумать – у тебя хороший кредитный рейтинг. Имя, которое ты выбрал, мне тоже нравится.
– Спасибо. Джексон – так звали мою маму, – напомнил парень.
– Не забывай, что она сначала была моей мамой, – подколол его Генри.
Парень закатил глаза.