Может, у нас в руках было что-то подобное, а мы, идиоты, выплеснули? Или хитрая жестянка намекала именно на Ксению? Джо, кто же она такая, моя нежная Ксения?»
– Я не обсуждаю такие вопросы с пассажирами, – буркнул Джо.
«Кажется, я спросил вслух. Да ладно, не извиняться же перед этим утюгом. Пойду лучше обниму мою девочку, я же, дурак, до сих пор этого не сделал. И пожру заодно, а то уже тошнит с голодухи», – он отстегнулся и побежал на кухню, радостно вопя:
– Ты там не все слопала, обжора? Оставь мне пару кусочков!
Три недели полета.
– Как называется твоя планета? – они лежали, обнявшись в узкой корабельной койке, едва слышно гудел кондиционер.
Гена уткнувшись носом в медные пружинки волос подруги, рукой поглаживал ее обнаженную спину. Шрам еще прощупывался: тонкая ниточка вдоль позвоночника. Скоро и следа не останется. Пора уже забыть. Но когда он засыпал, нет-нет да и всплывало перед ним тело Ксении, лежащее ничком в развороченных внутренностях чужого дома, режущее жутким плавником реальность на два шмата: жизнь и смерть. Тогда он начинал ворочаться и стонать, и Ксения обнимала его своими горячими руками, шептала в ухо что-то на незнакомом языке. Он не понимал, но слова, по-птичьи легкие, успокаивали, отправляли лодку его сна в спокойные воды.
Вот и сейчас, прижимая к себе ее горячее тело, он чувствовал покой.
– Она называется КТНА-1с, или Тланч-Атуа-Леле, или… – Ксения высвистела короткую мелодичную фразу.
– Почему столько названий? – сонно спросил Гена.
– Ну индекс ей дали люди, а названия – аборигены.
Сон отпрянул, Петров привстал на локте:
– Погоди, погоди, какие аборигены? Ты хочешь сказать, она обитаема? Этого не может быть. Если бы мы нашли обитаемую планету – это было бы сенсацией, визоры трубили бы с утра до вечера. Это ж цивилизационный поворот! Ты смеешься надо мной, – он почувствовал досаду, – ты и твоя жестянка вечно прикалываетесь надо мной. Ксения притянула его к себе, поцеловала в губы:
–Я не прикалываюсь. Это правда. На планете живут две расы. Они постоянно воюют. И скоро довоюются до полного взаимоистребления.
Петров уселся на койке:
– Джо, ты тут, жестяной вуайерист?
– Нет, я ушел в кино, – тут же откликнулся корабль.
– Джо, открой Атлас фронира и найди КТНА-1с.
– Не буду.
К необязательности и возражениям грузовика Гена уже привык, но все же спросил, почему, собственно, Джо отказывается. И тот ответил, что незачем, такой планеты там не найти.
– Ну, что я говорил?! Дурите меня. Вот обижусь и уйду спать на камбуз.
Джо хохотнул, даже это у него получалось почти по-человечески:
– Не дурим. Планеты нет в Атласе. Но она есть.
Объяснение Джо выглядело фантастично, как в романах. На планете жили две расы, воевавшие друг с другом с самого момента осознания себя. Поэтому в техническом плане они не продвинулись дальше копья с бронзовым наконечником. Зато владели им, а еще мечом, палицей, боевым серпом и другой мачистской атрибутикой виртуозно. Раса темнокожих голубоглазых атлетов называла свой мир Тланч-Атуа-Леле, что значило Страна настоящих людей. Поклонялись они крылатой богине, призванной хранить их мир от всяких там. Вторая раса, та, которую первая за настоящих людей не считала, состояла из коренастых крепышей с кожей красной, как закатное солнце. Название планеты на их мелодично-свистящем языке Петрову повторить не удалось. Поклонялись они такой же даме с крыльями, но требовали от нее защиты исключительно своих интересов. Гена так и не понял, то ли две местечковые валькирии вынуждены были постоянно драться между собой, то ли богиня была все же одна, но страдала комплексом нетерпимости к самой себе.
Еще более странно выглядело отсутствие планеты в Атласе. Джо утверждал, что Альянс Большой Земли имеет закрытый список подобных планет. Планет, где есть разумная жизнь, но она висит на волоске и скоро в силу тех или иных причин прервется. Альянс просто ждет, когда количество разумных упадет ниже критической массы, когда местная цивилизация загнется, а остатки населения попросту вымрут или деградируют до полуживотного состояния. И вот тогда планета «откроют», и человечество с энтузиазмом будет обкатывать ее под себя.
Выглядело гнусно.
Не протянуть руку помощи, а сидеть и дожидаться, пока место освободится. А потом попросту заграбастать. «Человеку нужны человеки, нам бы границы Большой Земли растянуть пошире. Землянам нужно земное», – теперь в этих словах обнаружился второй смысл. Неожиданный. Мерзкий. Но он же не обязан верить дальнобойному утюгу. Нет, конечно, никто не ждет пока эти, как их, тланч-атуа-лелельцы и вторые, краснокожие свистуны, перебьют друг друга. Просто изучают, не вмешиваясь. Поэтому и в закрытом списке. Джо может говорить, что угодно, спорить с жестянкой не пристало.
Тланч-Атуа-Леле
Джо опустился на круглую площадку, плешь в зеленой шевелюре леса, набитого живностью под завязку, полного суматошной возни в ветвях, топота и сопения прямо за спиной, истеричных воплей над головой. Пока они с Ксенией шли, Петрову было не по себе: прямо посредине мозга вспыхивала яркими сполохами табличка: «Смертельно опасно!» Хотелось, не смотря на жару, укутаться поплотнее и лучше с головой. А Ксения спокойно шагала впереди – открытые босоножки, короткая юбка, топик с тонкими лямочками – пляжный вид, вовсе не подходящий к джунглям, кишащим… Чем или кем кишащим, Петров старался не думать.
Вышли к следующей плешке. На ней возвышалась башня. Ну как башня, это были поставленные друг на друга самораспаковывающиеся дачные домики. Небольшие, каждый на одну комнатку, кухню и удобства, два окошечка, одно крылечко. Шесть домиков – шесть аккуратно висевших друг над другом крылечек.
Гена оторопело уставился на строение.
– Ксения, а лестница? Как тут?
Улыбнувшись, она махнула рукой:
– Когда покупала, забыли в комплект внести. Доставят через три месяца.
Вскоре Петров заскучал. Ксения периодически отлучалась, говорила, что навещает местных, намекала, что пытается пригасить их бесконечный конфликт. «Ты рейнджер? – Я присматриваю», – вспоминалось ему. Заняться в ее отсутствие было абсолютно нечем. И поговорить не с кем, разве что с Джо. Разговоры с ним – странное дело. Он совсем не был похож на всех этих вирт-ассистентов, заполонивших сферу обслуживания. «Здравствуйте, я Джесика (Илона, Абигаль, Летиция…). Позвольте, я покажу (расскажу, отвечу, спрошу…)» Виртуальные девы с мелодичными голосами умны, покладисты, терпеливы к людским капризам, глупостям, непониманию. У Джо был характер. Он сам мог быть капризен, мог поднять на смех, а мог и посочувствовать. Сначала Гена воспринимал необычное для искусственного интеллекта поведение, как особенности программы. Может, экспериментальная? Потом, попривыкнув за время полета, стал относиться к Джо, как к человеку. Почти, как к человеку: невидимому, но постоянно присутствующему рядом.
НоГена осознавал: с Джо что-то не так. И вот теперь, на берегу, когда этот утюг не мог подслушать, спросил у Ксении:
– Почему он такой? Ему вмонтировали какой-то блок с сомнениями, брюзжанием и упрямством?
– Проблемы с логикой. Вернее, с дизъюнкцией. Знаешь, что это?
Петров кивнул.
– У него произошло смешение математической дизъюнкции с языковой. Сложно объяснить. Для него «или» – это одновременные противоположные возможности. Это приводит к сомнению, как у людей. И далее к выбору. Любая задача может иметь бесконечное множество решений.
«Дисфункция дизъюнкции», – Петров прямо услышал, как его друг-начальник произносит это, похрюкивая от смеха.
– И ты доверяешь такой безмозглой жестянке?
Как такое может быть? Его Ксения, уравновешенная, молчаливая женщина, рейнджер фронтира, запросто управляющаяся с бластером, с доисторической колымагой, с любой попадавшейся им техникой, гоняет по Галактике на неуправляемом корабле? На корабле, который способен принять любое алогичное решение: не выполнить приказ, сделать так, как ему приспичило. Тот еще экстрим. Да она ещё покупает ему всякие «миленькие» запчасти за сумасшедшие деньги. Как… Гена не находил подходящего слова: как ребёнку, как брату, как любовнику, в конце концов?
– Мы слишком давно вместе.
Она словно старалась подтвердить его мысли. «Мы»: они с Джо. Это что, роман с грузовиком? Стало смешно: «Да ну, летает на своём Джо, и пусть. С ним хоть поговорить можно. По душам».
Со скуки Гена стал анализировать шестой этап своего проекта. Кто сказал, что он уехал в отпуск, не захватив материалы? Ссыпал пригоршню флеш-кристаллов в карман еще в лаборатории. Раньше руки не доходили, вернее, голова, а теперь нашлось времечко. Углубившись в записи, вдруг поймал себя на том, что смотрит на данные и результаты совсем по-другому, через очки, которые нацепил ему на нос Джо —просеивал удаленное, выкинутое, выплеснутое, искал в отбросах жемчужное зерно. Не находил – пытался смастерить его, подвесить к этим извивающимся спиралями формулам. Усилить скорость регенерации тканей, ускорить метаболизм. Не получалось: все скатывалось к каскадному делению раковых клеток. Баланс не устанавливался. Петров шипел, плевался, шел на космодром, залезал в корабль, приставал с расспросами к Джо.
***
Когда Ксения возвращалась из своих вылазок, Гена радовался как щенок, только что хвостом не вилял. Они шли купаться: совсем рядом было озерцо. Но без подруги он сюда не ходил: это удовольствие на двоих. Купались, валялись на заросшем ровной травкой бережке, пили белое вино, холодное, легкое, оставляющее персиковый привкус во рту и пузырьки радости в душе. Объятия, поцелуи, сплетение обнаженных тел. И снова прохладная ласка воды, прикосновения ветерка к мокрой спине. Горячие руки Ксении. И вдруг в голове шелестело: «Почему температура ее тела так высока? Градусов тридцать девять. Какое количество энергии она должна тратить, чтоб поддерживать такой жар? Она должна или спать полсуток, как кошка, или, как птица, клевать без остановки. Но я не замечал, чтоб она много ела здесь. Последний раз она загружалась, как с конвейера, после регенерации на Агиноре». Он отгонял эти мысли: «Прекрати препарировать. Она моя девочка, мое солнце, моя любовь, а не объект эксперимента». Он зарывался лицом в медные кудри, вдыхал цитрусовый запах ее кожи, тонул в ее ласках – мысли уходили. Потом Ксения пропадала, он оставался один, и они возвращались.