Он задрал футболку, приспустил брюки, в которые обрядился по приказу супруги, и продемонстрировал огромный ожог. Кожа зажила, но уродливый рубец на теле запечатлелся навсегда.
– Всем не обязательно видеть твои причиндалы, – буркнула Алина Саламатовна. – Уйди с глаз моих.
– Эта девка способна на все! Абсолютно на все. Она избить, изуродовать, убить может. Уж помяните мое слово! Ей все одно – муха или человек.
Николай встретился с суровым взором жены и ретировался из кухни.
– Мать Насти тоже не пошла в полицию? Как вы думаете почему?
– Андрей вмешался. – Алина Саламатовна закусила губу. – Он как раз приехал. К Анитке зашел, и я сразу поняла, ничего она ему не сказала. А еще подумала, что Настя эта из-за Андрея беснуется. Может, приревновала или, наоборот, так его внимание привлекает, может, Андрею через мою Анитку мстила за что-то. Я Андрея нашла в городе ночью. Ненароком выспросила у дочери, в какой гостинице он останавливается. До трех ночи ждала. И все ему рассказала. Потом неделю тряслась, что дочь узнает. Но обошлось. И я все верно сделала. Настя вмиг угомонилась. Как забыла про Аньку.
– А ваш старший сын с Анитой ладил? – вновь подал голос Самбуров.
– Я, когда домой принесла дочку, старалась настроить Мишу, что он старший брат, должен заботиться и защищать, потому что она маленькая и навсегда останется маленькой. – Алина Саламатовна пожала плечами. – Но он как-то на нее внимания никогда не обращал, и она его будто не замечала. Они ни разу не ссорились, не ругались, ничего не делили и не ревновали друг друга, но и не играли вместе, почти не разговаривали. В одном доме жили, а жизни их не соприкасались. Они и в школах разных учились. Как-то мимо друг друга прошли. Может, оно и к лучшему. Не получилось у меня дружной семьи создать… – Она помолчала, потом спросила: – А вы думаете, Настя жива еще? Мать-то понятно, до конца надеяться будет…
– Мы делаем все возможное, – сказала Кира, и о том, что она имела в виду, можно было только догадываться. – К сожалению, да, осталась только надежда.
Вопросы закончились. Самбуров спешил уйти. Кира неторопливо и рассеянно оглядывала помещение. Назойливая мысль не давала ей покоя. Будто она что-то упустила. Услышала, но не поняла. На улицу опустились сумерки, хозяйка дома зажгла свет.
– Алина Саламатовна, а это Анита? – В голосе Киры прозвучало такое изумление, что Григорий замер, уставившись на ее спину. Он подобрался, насторожился и ждал, что скажет Кира дальше. – Это вы и ваша дочь? Анита Хакимова? Сколько ей здесь?
Девушка схватила с комода, заставленного статуэтками, вазочками, фотографиями, снимок в рамке и развернулась к хозяйке. Самбуров не видел, кто изображен на фото, но глаза Киры сияли, словно елочные игрушки в Новый год.
– Да, это мы с ней в Хургаде, – улыбнулась Алина Саламатовна. – Аните здесь пятнадцать…
Дальше Самбуров слышал разговор как сквозь вату. Собственные мысли оглушили и не пропускали в голову посторонние звуки. Чертова толерантность и корректность. «Особенная, не такая, как все, навсегда маленькая», – подполковник вспомнил все эпитеты, которыми наградили Аниту в школе и вот сейчас мать. И ведь никто не сказал напрямую, словами!
С фотографии на него смотрела девочка, или девушка, можно и за женщину принять, поскольку возраст людей с гипофизарным нанизмом на взгляд простого обывателя определяется сложно. Анита Хакимова – карлик и точная копия Екатерины Коламут.
– Я сначала-то подумала, что вы от ее отца пришли, от Сергея Коламута. Может, он заявление написал, чтобы меня арестовали. Я же ребенка украла, получается, – вещала Алина Саламатовна, и Григорий усилием воли удержал себя, чтобы не вытаращить на женщину глаза.
– Украла ребенка? – одними губами прошептал он.
Но на него никто не смотрел. Кира уже вовсю расспрашивала хозяйку дома, радостным, удивленным голосом. Любопытная, словно только что научившийся ходить щенок.
– Да по глупости все получилось. Хотела как лучше, а получилось… так, как получилось, – вздохнула Алина Саламатовна. – Тридцать два года назад жена Коламута в нашей больнице рожала. Поздно привез он ее, спасти роженицу мы не смогли. Две девочки остались. Да еще такие! На нем лица не было, сам как умер, вообще не понимал, что вокруг происходит. Как узнал, что жена умерла, так, кажется, умом тронулся. На нем прям написано было, что никаких детей ему не надо. Со смертью жены для него свет белый померк. В том, что он девчонок в детдом сдаст, мы и не сомневались. Ему главврач наша сразу предложила от них отказаться. А он вроде как не захотел, но непонятно, вообще понимал ли, о чем ему говорят. Девочки с проблемами родились, в боксе лежали. Сразу забрать нельзя было. Он отказ не написал сразу. Но мы были уверены, что за дочками не вернется. Не соображал он, вообще ничего не слышал, что ему говорили. А даже если бы и забрал, то все равно потом в детдом бы сдал. – Женщина тяжело вздохнула, помешала ложечкой давно остывший чай, в который не клала сахара. – Ну, мне жалко стало детей. В детдоме-то не больно сахарная жизнь. А тут еще такие. Двух я бы не потянула, у меня уже был сын. И вон муж, – она кивнула куда-то в глубь дома. – А одну решила спасти. Любовь и внимание свое дать. Вырастить в заботе и нежности, в семье. Взяла к себе. Главврач помогла с оформлением. Кто разбираться-то станет? Ну и взяла я Анечку себе. Растила как свою родную дочку. На своего отца записала, не на мужа. Не захотел он такую дочку. Да какой с него спрос, с алкаша? Давно бы выгнала, да некуда. – Алина Саламатовна налила себе еще чая. – А с год назад, может, чуть меньше, Анитка явилась как фурия! Глаза огнем горят, не то ругается, не то рыдает. Трясет ее всю, зубы стучат, слова выговорить не может. По телевизору или в интернете где-то увидела она сестренку свою родную, иностранку. Красивую, ухоженную, знаменитую и богатую. Для обычных людей карлики часто на одно лицо, как люди других наций друг на друга похожи, понимаете?
– Понимаю, – кивнула Кира. – Монголы, китайцы, японцы для нас все на одно лицо. Но и мы для них тоже.
– Но Анита-то сразу поняла, что Кэти, так, кажется, ту девочку зовут, точная ее копия. Я испугалась тогда. В Аньку мою словно бес вселился. Она по земле каталась в рыданиях, с топором на меня пошла. В общем, рассказала я ей правду. Она меня, конечно, обвиняла в том, что я ей жизнь испортила, что все могло совсем иначе у нее быть. Я боялась, думала, ее инсульт хватит или инфаркт. Но обошлось. Дочь уехала, ну потом заезжала еще раз. Больше я ее не видела. И, наверное, уж и не увижу.
– Анита встретилась с отцом? Они познакомились? – спросила Кира подставляя чашку под чайник.
– Не знаю, – честно призналась Алина. – Думаю, да. Я ждала, что ко мне придут расспрашивать. Но никто не пришел. А дочка? Что ж, она не ко двору, что ли, придется? Раз он первую девочку воспитал, наверное, и Аниту не отвергнет. Я, конечно, такого образования дать не могла, как он, за границу учиться не посылала. В Египет один раз мы с Аней ездили только. Я сначала ждала, что он сам, Коламут этот, ко мне явится, тоже объяснений потребует, даже готовилась к тому, что в полицию заявит. Я же документы подделала. Главврач-то наша померла уже. Так что я одна за все отвечаю. Но ко мне так никто и не приехал. Вроде как приходил мужчина, как бы детектив, расспрашивал соседей да в больнице был. Но ко мне так и не пришел. Теперь уж вообще никто не приезжает: ни сын, ни Андрей, ни дочь, ни ее отец. Ждать перестала. И вот вы пришли…
Кира и Самбуров переглянулись. Кира, казалось, излучала восторг. И Григорий не сомневался, как только они окажутся наедине, она его этим восторгом затопит.
– Обнаружить отца и более успешную сестру. Узнать, что и у тебя могла быть совсем иная жизнь и другие возможности, – это, конечно, трагедия. Мы часто думаем, что какое-то горе, свалившиеся на нас сегодня, это вот то самое страшное, что с нами случается за всю жизнь и меняет ее навсегда, бесповоротно. А потом проходит. Остывает. Перегорает. И на первое место снова выходят те, кто действительно – родной и важный. Я уверена, Анита вас очень любит, только не умеет это выразить. Пройдет время, и она все поймет. Она вернется. Алина Саламатовна, вы были хорошей матерью и подарили Аните настоящую заботу и родительскую любовь. – Кира погладила печальную женщину по плечу и пошла за подполковником на улицу.
Они вышли во двор. Хозяйка провожала. Григорий оставил свои координаты, попросил позвонить или сообщить любым возможным способом, если Анита или Андрей объявятся. Кира быстро прошла к забору и взгромоздилась на странную конструкцию. На первый взгляд она была похожа на трехколесный мотоцикл с огромными колесами или луноход. Самодельный, из совершенно не подходящих друг другу частей. Кабина несимметричная, из какого-то мусора, без стекол. Сиденье очень высокое. Коленки Киры поднялись к ушам, педаль только одна, несколько рычагов непонятного назначения. Кира по-детски крутила рулем.
– Творение Андрея? – полюбопытствовала она.
– Да. – Алина улыбалась непосредственности девушки. – Выкинуть давно надо эти железяки, да рука не поднимается.
Раскрасневшаяся Кира слезла с машинки.
– И последний вопрос, – Самбуров вдруг оглянулся у самой калитки.
От неожиданности Кира налетела на него, стукнулась лбом в грудь.
– Самбуров, ты как железобетонная плита. Тебя заграждением обносить надо, чтобы люди не повредились, – зашипела девушка.
Подполковник не ответил, лишь удержал ее от падения и уточнил у Алины Саламатовны:
– Последний вопрос: Андрей или Анита, когда были маленькими, страдали энурезом?
Алина Саламатовна не смутилась, пожала плечами. А Кира выпучила глаза и спряталась за спиной подполковника.
– Энурез это заболевание, им страдают по причине воспалений, нарушений в организме и так далее. А когда маленький ребенок писается в кровать, потому что крепко спит и не может проснуться в туалет, это не энурез это «ребенок писается в кровать», – она засмеялась. – Да, Анита писалась в кровать. А про Андрея не знаю. Он, когда стал оставаться у нас ночевать, уже большой был.