ики. В большинстве стран такой эксперимент окажется за пределами допустимого.
Но есть еще и третья стратегия – возможно, самая доступная. Предположим, что генетическое изменение внесено в человеческие ЭСК стандартными способами модификации ДНК. А теперь вообразим, что эти модифицированные ЭСК удалось превратить в репродуктивные клетки – сперматозоиды и яйцеклетки. Если ЭСК действительно плюрипотентны, то они должны быть способны на такое превращение (реальный эмбрион ведь производит же собственные половые клетки – мужские или женские).
А теперь закончим наш мысленный эксперимент: если удастся с помощью ЭКО получить человеческий эмбрион из таких генно-модифицированных сперматозоида или яйцеклетки, то он непременно будет нести нужные генетические изменения во всех своих клетках – и в том числе в половых. Подготовительные этапы для этого процесса не требуют манипуляций с реальными человеческими эмбрионами, а значит, не нарушают моральные границы таких вмешательств[1169]. Но главное, процесс соответствует устоявшимся протоколам ЭКО: сперматозоид и яйцеклетка сливаются in vitro, и раннего эмбриона имплантируют в матку женщины – такая процедура не вызывает особых этических вопросов. Это кратчайший путь к генотерапии зародышевых линий, задняя дверь в трансгуманизм: внедрение гена в зародышевую линию человека достигается превращением ЭСК в половые (зародышевые) клетки.
Этот последний барьер был близок к падению как раз в то время, когда ученые совершенствовали систему внесения изменений в геном. Зимой 2014-го команда эмбриологов[1170] из английского Кембриджа и израильского Института Вейцмана разработала систему создания ранних половых клеток – предшественников сперматозоидов и яйцеклеток – из человеческих ЭСК. Предыдущие эксперименты, в которых использовали ранние линии ЭСК, не увенчались успехом. В 2013-м израильские исследователи модифицировали прежние протоколы, чтобы выделить новые партии ЭСК, способные эффективнее формировать половые клетки. Через год, сотрудничая с учеными из Кембриджа, команда обнаружила, что если культивировать эти человеческие ЭСК в определенных условиях и направлять их дифференцировку особыми агентами, то образуются кластеры из предшественников сперматозоидов и яйцеклеток.
Эта техника все еще довольно сложна и малоэффективна. Очевидно, что из-за строжайших ограничений на создание модифицированных человеческих эмбрионов нельзя ответить на вопрос, могут ли эти сперматоподобные и яйцеподобные клетки дать начало эмбриону, способному нормально развиваться. Тем не менее основополагающее «выведение» клеток, способных к передаче наследственной информации, уже освоено. В принципе, если есть возможность модифицировать родительские ЭСК с помощью какой угодно генетической технологии – включая редактирование генома и внедрение гена с помощью вируса, – любое генетическое изменение можно навсегда вживить в человеческий геном и передавать вместе с ним по наследству.
Одно дело – манипулировать генами, совсем другое – манипулировать геномами. В 1980–1990-х технологии секвенирования и клонирования ДНК позволили ученым познать гены, начать ими манипулировать и за счет этого с необычайной ловкостью контролировать биологию клетки. Но управление геномом в его естественной обстановке, в частности в эмбриональных и половых клетках, открывает двери значительно более могущественной технологии. На кону оказывается уже не клетка, а целый организм – мы сами.
Весной 1939-го Альберт Эйнштейн, размышляя в своем принстонском кабинете о последних достижениях ядерной физики, осознал, что все шаги, необходимые для создания непостижимо мощного оружия, уже пройдены – каждый в отдельности. Извлечение и обогащение урана, расщепление ядра, цепная реакция, буферизация реакции, контролируемый запуск в камере – все уже встало на свои места. Оставалось только выстроить последовательность: если в правильном порядке увязать эти реакции, получится атомная бомба. В 1972-м в Стэнфорде Пол Берг, наблюдая за полосками ДНК в геле, обнаружил себя в похожей ситуации. Вырезание и вставка генов, формирование химер, внедрение этих генных химер в клетки бактерий и млекопитающих потенциально позволяли ученым создавать генетические гибриды людей и вирусов. Все, что было нужно, – выстроить эти реакции в правильной последовательности.
Мы переживаем сейчас подобный момент – момент вдыхания жизни – в генную инженерию человека. Мысленно пройдите эти шаги в такой последовательности: (а) получение линии истинных эмбриональных стволовых клеток человека (тех, что способны формировать сперматозоиды и яйцеклетки); (б) освоение метода внесения надежных, целенаправленных генетических модификаций в эту ЭСК-линию; (в) управляемое преобразование этих модифицированных стволовых клеток в человеческие сперматозоиды и яйцеклетки; (г) производство человеческих эмбрионов из этих модифицированных сперматозоидов и яйцеклеток посредством ЭКО – и вы без особых усилий доберетесь до генетически модифицированных людей.
Здесь нет никакой фантастики: каждый из шагов лежит в пределах досягаемости современных технологий. Конечно, остается еще много неизведанного. Возможно ли эффективно изменить любой ген? Каковы побочные эффекты таких изменений? Действительно ли сперматозоиды и яйцеклетки, полученные из ЭСК, образуют функциональные человеческие эмбрионы? Пока не удается преодолеть и массу мелких технических затруднений. Но основные фрагменты этой мозаики уже лежат на своих местах.
Вполне ожидаемо, что каждый из этих шагов сейчас заключен в жесткие рамки регламентов и запретов. В 2009-м, после продолжительного вето на государственное финансирование исследований ЭСК, администрация Обамы отменила запрет на получение в США новых линий ЭСК. Но даже при новых правилах Национальные институты здоровья категорически запрещают два вида работ с человеческими ЭСК. Во-первых, ученым не разрешается внедрять эти клетки в людей и животных, чтобы развивать их до состояния «живого» эмбриона. Во-вторых, вносить модификации в геном ЭСК нельзя в обстоятельствах, допускающих их «переход в зародышевую линию» – в сперматозоиды и яйцеклетки.
Весной 2015 года, когда я дописывал эту книгу, группа ученых, включающая Дженнифер Даудну и Дэвида Балтимора[1171], опубликовала коллективное требование о наложении моратория на клиническое применение технологий правки и замены генов – в частности, в человеческих ЭСК. «Возможность инженерии человеческой зародышевой линии долгое время служила источником волнений и тревог широкой общественности, особенно в ключе вступления на „скользкий путь“, который от лечения болезней приведет ее к использованию в менее обоснованных или совсем уж неблагих целях, – говорилось в требовании. – Ключевой вопрос дискуссии в том, ответственно ли применять геномную инженерию для контроля или лечения тяжелых заболеваний человека, и если да, то при каких обстоятельствах. К примеру, приемлемо ли использовать технологию, чтобы заменить болезнетворную мутацию на последовательность, более характерную для здоровых людей? Даже этот, казалось бы, незамысловатый сценарий вызывает серьезную озабоченность <…> из-за ограниченности нашего знания человеческой генетики, закономерностей развития болезни и взаимодействия генов и среды».
Многие ученые сочли призыв к мораторию обоснованным, даже необходимым. «Редактирование генов, – заметил биолог стволовых клеток Джордж Дейли, – поднимает самые фундаментальные вопросы о том, каким мы хотим видеть человечество в будущем и хотим ли мы сделать драматический шаг по модификации наших собственных зародышевых линий и в некотором смысле взять под контроль нашу генетическую судьбу, что породило бы огромную опасность для человечества».
Во многих отношениях предложенная схема напоминает Асиломарский мораторий. В ней есть призыв к ограничению использования технологии до выяснения этических, политических, социальных и правовых последствий ее применения. Есть в ней и запрос на общественную оценку науки и ее будущего. В целом же она служит откровенным признанием того, как мы заманчиво близки к созданию человеческих эмбрионов с перманентно измененными геномами. «Совершенно ясно, что люди будут пытаться[1172] генетически редактировать людей, – сказал Рудольф Йениш, биолог из МТИ, создавший первых мышиных эмбрионов из ЭСК. – Мы должны прийти к какому-то принципиальному соглашению о нашем желании или нежелании совершенствовать людей таким образом».
Отдельного внимания здесь заслуживает слово «совершенствовать»: оно сигнализирует о радикальном отступлении от традиционных рамок геномной инженерии. До изобретения технологий редактирования геномов такие подходы, как отбор эмбрионов, позволяли нам выбраковывать информацию из человеческого генофонда: путем преимплантационной генетической диагностики мутации, вызывающие болезнь Хантингтона или муковисцидоз, можно было изгонять из родословной отдельной семьи.
++А вот геномная инженерия, основанная на CRISPR/Cas9, позволяет нам добавлять информацию: ген можно целенаправленно изменить и вписать эту новую генетическую шифрограмму в человеческий геном. «Эти реалии означают, что манипуляции[1173] с зародышевыми линиями в значительной мере будут оправдывать попыткой „улучшить себя“, – писал мне Фрэнсис Коллинз. – А значит, кто-то должен быть уполномочен решать, что считать „улучшением“. Любой, кто рассматривает для себя такую возможность, должен осознать масштабы своей самоуверенности».
Следовательно, главная проблема кроется не в генетической эмансипации (свободе от ограничивающих наследственных заболеваний), а в генетическом совершенствовании (свободе от существующих границ биологического устройства и судьбы, зашифрованных в человеческом геноме). Разница между этими двумя стремлениями представляет собой узкий перешеек, на котором, колеблясь, балансирует будущее редактирования генома. То, что для одного болезнь, для другого – норма, учит нас эта история. Точно так же и совершенствование в понимании одного может оказаться эмансипацией в понимании другого («почему бы не сделать себя немножко более подходящими для выживания», как спрашивал Уотсон).