носу бактериальных генов.
Зимой Герберту Бойеру неожиданно позвонил 28-летний венчурный капиталист Роберт Суонсон. Молодой человек, большой любитель научно-популярных журналов и научной фантастики, услышал о новой технологии под названием «получение рекомбинантной ДНК» и захотел договориться с Бойером о встрече. У Суонсона был нюх на новые технологии; он не очень-то разбирался в биологии, однако сразу почувствовал, что рекомбинантная ДНК знаменует тектонический сдвиг в осмыслении генов и наследственности. Он где-то откопал потрепанную брошюру с Асиломарской конференции, составил список важных игроков в сфере молекулярного клонирования и принялся отрабатывать его в алфавитном порядке. Берг шел перед Бойером. Но Берг терпеть не мог желавших примазаться к кому-то дельцов, наудачу звонивших в его лабораторию, и жестко отказал Суонсону. Запрятав гордость поглубже, предприниматель продолжил двигаться вниз по списку. Б… Бойер был следующим. Согласится ли он на встречу? Поглощенный экспериментами, Герберт Бойер рассеянно ответил на телефонный звонок. Он мог выделить Суонсону 10 минут своего времени вечером в пятницу.
Встреча Суонсона с Бойером состоялась в январе 1976-го[683]. Лаборатория Бойера находилась в грязноватом внутреннем дворике корпуса медицинских наук КУСФ. Суонсон был в темном костюме и галстуке. Бойер вышел из-за нагромождений заплесневелых чашек Петри и термостатов, одетый в джинсы и свой знаменитый кожаный жилет. Он знал о Суонсоне лишь то, что этот венчурный капиталист хочет создать фирму, имеющую какое-то отношение к рекомбинантной ДНК. Если бы ученый провел небольшую разведку, он мог бы обнаружить, что почти все предыдущие инвестиции Суонсона в стартапы обернулись провалом. Молодой человек был безработным, снимал комнату в Сан-Франциско, водил разбитый «Датсун» и питался бутербродами.
Оговоренные 10 минут в итоге затянулись на часы. Суонсон с Бойером переместились в ближайший бар, обсуждая рекомбинантную ДНК и будущее биологии. Суонсон предложил основать компанию, которая использовала бы технологию молекулярного клонирования для изготовления лекарств. Эта идея пленила Бойера. У его сына предварительно диагностировали задержку роста, и ученый ухватился за возможность производить человеческий гормон роста – белок, помогающий при таких нарушениях. Бойер понимал, что мог бы получать гормон роста и в своей лаборатории, с помощью собственного метода сшивания генов и внедрения их в бактериальную клетку, но смысла в этом не было: ни один вменяемый человек не станет вводить своему ребенку бактериальный бульон из лабораторной пробирки. Чтобы сделать настоящий медицинский препарат, нужно было создать фармацевтическую компанию нового типа – такую, где лекарства производили бы с помощью генов.
Три часа (и три кружки пива) спустя Суонсон и Бойер заключили предварительное соглашение: каждый из них уплачивает по 500 долларов пошлины на открытие компании. Суонсон составил шестистраничный бизнес-план и обратился к своим бывшим работодателям, венчурной фирме Kleiner Perkins, чтобы получить 500 тысяч долларов в качестве стартового капитала. Взглянув на бизнес-план, фирма сократила сумму до 100 тысяч («Это крайне рискованная инвестиция, – потом писал, оправдываясь, Перкинс финансовому регулятору штата Калифорния, – но наш бизнес и состоит в том, чтобы делать крайне рискованные инвестиции»).
У Бойера и Суонсона было практически все, что нужно для новой компании. Разве что кроме продукта и названия. Но, по крайней мере, с самого начала было очевидно, что первым продуктом должен стать инсулин. Несмотря на множество попыток найти альтернативный способ производства, инсулин все еще добывали из перемолотых внутренностей коров и свиней – меньше 500 граммов гормона из 3600 килограммов поджелудочных желез. Иными словами, в ходу был метод практически средневековый, малоэффективный и дорогостоящий. Если бы Бойер и Суонсон смогли получить инсулин путем генных манипуляций в клетках, это стало бы внушительным достижением для новой компании. Оставалось только придумать ей название. Бойер счел предложенное Суонсоном HerBob[684] больше подходящим для цирюльни в Кастро. Сам он в момент творческого озарения предложил аббревиатуру словосочетания «технология генетической инженерии» – Gen-en-tech (Genetic Engineering Technology).
Инсулин – гарбо[685] мира гормонов. В 1869 году в Берлине студент-медик Пауль Лангерганс[686] изучал в микроскоп поджелудочную железу – нежный листик ткани, спрятанный под желудком, – и обнаружил рассыпанные по ее поверхности крошечные островки необычных клеток. Эти клеточные архипелаги впоследствии назвали островками Лангерганса, но их назначение еще долго оставалось загадкой. Два десятилетия спустя два хирурга[687], Оскар Минковский и Йозеф фон Меринг, удалили собаке поджелудочную железу с целью определить функции органа. Пес начал испытывать неутолимую жажду и мочиться на пол.
Меринг и Минковский были озадачены: почему удаление органа брюшной полости провоцирует такой нетипичный синдром? Разгадка пришла откуда не ждали. Через несколько дней один ассистент заметил, что лаборатория наводнена мухами: они буквально облепляли лужицы собачьей мочи, которая стала густой и липкой, как патока[688]. Изучив собачьи кровь и мочу, Меринг и Минковский обнаружили в обеих жидкостях страшный избыток сахара. У пса развился тяжелейший диабет. Ученые поняли, что в поджелудочной железе синтезируется какое-то вещество, которое регулирует уровень сахара в крови, а нарушение синтеза ведет к диабету. Позже выяснили, что вещество это – гормон белковой природы, выделяемый в кровь теми «островковыми клетками», которые обнаружил Лангерганс. Гормон сперва назвали «айлетин» – «островной белок» (от англ. island – остров), а затем без изменения смысла переименовали в «инсулин».
За обнаружением инсулина в тканях поджелудочной железы последовало состязание за приоритет в его очистке, но выделить инсулин из органов животных удалось лишь еще через два десятилетия. В 1921 году хирург Бантинг и его группа получили[689] немного вещества из поджелудочных желез собак, а затем и коров. Инсулин, введенный детям-диабетикам, восстановил у них нормальный уровень сахара в крови, умерил жажду и мочеиспускание. Но с гормоном было чудовищно сложно работать: он был нерастворимый, термолабильный, капризный, нестабильный и таинственный (как и положено островным сущностям). В 1953-м, еще через три десятилетия[690], Фредерик Сэнгер сумел определить аминокислотную последовательность инсулина. Этот белок, как обнаружил Сэнгер, состоял из двух аминокислотных цепочек разной длины, соединенных между собой химическими связями. Формой он напоминал букву U – крошечную молекулярную руку с противопоставленным большим пальцем, идеально подходящую для нажатия кнопок и переключения рычажков управления сахарным метаболизмом в нашем теле.
Проект Бойера по наработке инсулина был чуть ли не до смешного прост. Ученый не располагал готовым геном человеческого инсулина – его ни у кого не было, – но мог бы построить его с нуля химическим путем, следуя правилам генетического кодирования: нуклеотид за нуклеотидом, триплет за триплетом – АТГ, ЦЦЦ, ТЦЦ, и так до стоп-кодона. Бойер синтезировал бы один ген для цепи А, другой – для цепи В, поместил бы оба гена в бактерию и хитростью заставил бы ее синтезировать человеческие белки. Затем нужно было бы лишь изолировать две аминокислотные цепи и сшить их химическими связями в ту самую U-образную молекулу. Просто как дважды два. Так Бойер блок за блоком из деталек ДНК-конструктора построил бы самую вожделенную для клинической медицины молекулу.
Но даже Бойер, со всем его авантюризмом, не рискнул сразу замахнуться на инсулин. Он хотел начать с чего-то попроще, покорить пробный пологий холм, прежде чем взбираться на молекулярный Эверест. И Бойер выбрал другой белок – соматостатин, тоже гормон, но с меньшим коммерческим потенциалом. Главным преимуществом этого белка был размер. Длина инсулина слегка пугала: 51 аминокислота, из которых 30 – в одной цепочке, 21 – в другой. Несмотря на близость происхождения[691], соматостатин в сравнении с ним был коротышкой и простаком: всего одна цепь в 14 аминокислот.
Чтобы сотворить соматостатин с нуля[692], Бойер позвал на помощь двух химиков из лос-анджелесского отделения знаменитого лечебно-исследовательского центра «Город надежды», Кейчи Итакуру и Артура Риггса – ветеранов синтеза ДНК[693]. Суонсон же был категорически против этого плана. Он боялся, что соматостатин отвлечет Бойера от главной цели – инсулина. У Genentech тогда не было ничего своего – ни места, ни средств. Под гордым именем «фармацевтическая компания» скрывалась, по сути, арендованная клетушка в офисном центре в Сан-Франциско с «филиалом» в микробиологической лаборатории КУСФ, которая, в свою очередь, должна была привлечь на субподряд двух химиков из другой лаборатории – этакая фармацевтическая схема Понци[694]. Тем не менее Бойер уговорил Суонсона дать соматостатину шанс. Они наняли юриста Тома Кили, чтобы заключить соглашение между КУСФ, Genentech и «Городом надежды». Кили до этого даже не слышал термина «молекулярная биология», но чувствовал себя уверенно. Дело в том, что его послужной список включал много необычных заказов: до