ZFY[963], в названии которого подчеркнул его расположение на Y-хромосоме[964].
Сперва казалось, что ZFY – безупречный кандидат: он находился на нужном участке Y-хромосомы и его нуклеотидная последовательность указывала на потенциальный статус главного регулятора активности десятков других генов. Но Гудфеллоу внимательно пригляделся и заметил, что туфелька-то не подходит: прочитанная последовательность ZFY у женщин с синдромом Свайера оказывалась абсолютно нормальной. В этом гене не было мутаций, которые объясняли бы нарушение сигнализации по мужскому типу у изученных людей.
Дисквалифицировав ZFY, Гудфеллоу вернулся к своей работе. Ген мужского начала просто обязан был лежать в области, определенной командой Пейджа: видимо, они подобрались близко, но просто упустили его. В 1989-м, обшаривая окрестности ZFY, Гудфеллоу обнаружил другую многообещающую кандидатуру – маленький, неприметный, плотно упакованный ген без интронов – SRY[965]. Уже с самого начала казалось, что он подходит идеально. Нормальный белок SRY обильно вырабатывался в яичках, чего и следовало ожидать от молекулы, определяющей пол. Другие животные, включая сумчатых, тоже содержали разновидности этого гена на Y-хромосоме, а значит, его наследовали только самцы. Главное же доказательство того, что SRY – искомый объект, появилось после анализа человеческих когорт: этот ген неизменно содержал мутации у женщин с синдромом Свайера, но не мутировал у их здоровых сиблингов.
Тем не менее Гудфеллоу провел дополнительный эксперимент, чтобы окончательно закрыть дело, – и получил самое убойное из своих доказательств. Если ген SRY – единственный определитель мужского пола, то что случится, если принудительно активировать его у самки животного? Обратится ли она в самца? Когда Гудфеллоу и Робин Ловелл-Бэдж внедряли копии SRY мышиным самкам, часть их потомства рождалась, как полагается, с парой XX в каждой клетке, – то есть самками по геному. При этом анатомически и поведенчески они развивались[966] как самцы: у них были семенники и пенис, они спаривались с самками и в остальном вели себя как мыши мужского пола. Нажав на единственный генетический рубильник, Гудфеллоу сменил организму пол, сотворив синдром Свайера наоборот.
Получается, весь феномен пола сводится к одному-единственному гену? Да, почти. Женщины с синдромом Свайера несут мужские хромосомы в каждой своей клетке, но мутации выключают у них ген, определяющий мужской пол, буквально кастрируя Y-хромосому (не в уничижительном, а в чисто биологическом смысле)[967]. Присутствие Y-хромосом у людей с синдромом Свайера все же нарушает некоторые аспекты анатомического развития по женскому типу. В частности, у них нормально не формируются молочные железы и неправильно функционируют яичники, что выливается в слишком низкий уровень эстрогенов. Однако эти женщины не чувствуют никакого физиологического разобщения. Женские анатомические черты у них формируются в основном нормально: вульва и вагина не страдают, и мочеиспускательный канал присоединен к ним с хрестоматийной точностью. Поразительно, но гендерная идентичность людей с синдромом Свайера совершенно однозначна: отвалился всего один ген, и они «стали» женщинами. Хотя эстроген, несомненно, нужен для развития вторичных половых признаков и укрепления части взрослых женских анатомических черт, люди с этим синдромом крайне редко сомневаются в своем гендере и гендерной идентичности. Одна женщина писала: «Я определенно идентифицирую себя с женскими гендерными ролями. Я всегда считала себя стопроцентной женщиной. <…> Одно время я играла в мальчишеской футбольной команде – у меня есть брат-близнец, хотя внешне мы совсем не похожи, – но я определенно была девочкой в команде мальчиков[968] и не очень хорошо вписывалась: я предложила назвать нашу команду „Бабочки“».
Человек с синдромом Свайера – это не «женщина, запертая в теле мужчины». Это женщина, запертая в теле женщины с мужским хромосомным набором (за исключением одного гена). Мутация этого единственного гена, SRY, создает по большей части женское тело и, что еще важнее, совершенно женскую самоидентификацию. Это так же бесхитростно и двоично, как переключать рычажок настольной лампы между положениями «вкл» в «выкл»[969].
Если гены задают половую анатомию столь однозначно, то как они влияют на гендерную идентичность? Утром 5 мая 2004 года Дэвид Реймер[970], 38-летний мужчина из Виннипега, пришел на парковку супермаркета и выстрелил себе в голову из обреза. Появившись на свет в 1965-м мальчиком – в том числе генетически, – Дэвид (тогда еще Брюс) стал жертвой отвратительно проведенного неумелым хирургом обрезания: младенец получил серьезнейшее повреждение пениса. Орган невозможно было восстановить хирургически, и родители Брюса помчались к Джону Мани, психиатру из Университета Джонса Хопкинса, всемирно известному исследователю гендера и полового поведения. Мани оценил состояние ребенка и предложил родителям – в рамках эксперимента – оскопить его и растить как девочку. Отчаявшись дать сыну «нормальную» жизнь, родители капитулировали. Так Брюс стал Брендой.
Эксперимент Мани – о котором его никто не просил, на который ему не давали разрешения ни университет, ни больница – был попыткой протестировать теорию, ультрапопулярную в академических кругах 1960-х. Идея о том, что гендерная идентичность не дается от рождения, а формируется в ходе социальной активности и культурной мимикрии («вы тот, роль кого играете; воспитание сильнее природы»), в ту пору находилась в полном расцвете – и Мани был в числе самых ярых и громких ее защитников. Приняв на себя роль Генри Хиггинса[971] в сфере смены пола, Мани пропагандировал «коррекцию пола», переориентацию половой идентичности с помощью поведенческой и гормональной терапии – процесс длиной в десятилетия, изобретенный им самим и якобы позволявший его подопытным жизнерадостно переключать свою идентичность. Следуя советам Мани, Бренду одевали[972] и воспитывали как девочку. У нее были длинные волосы, ей покупали кукол и подарили швейную машинку. Ее учителя и друзья ничего не знали о трансформации.
У Бренды был однояйцевый брат-близнец Брайан, которого воспитывали как мальчика. В рамках исследования оба ребенка часто посещали Мани в его балтиморской клинике. В предподростковом периоде Бренде прописали прием эстрогена для феминизации и запланировали операцию по формированию искусственной вагины, которая должна была завершить анатомическую трансформацию в женщину. Мани неустанно публиковал высокоцитируемые статьи, рекламирующие необыкновенный успех смены пола. По его мнению, Бренда совершенно спокойно приспосабливалась к своей новой идентичности. Ее близнец Брайан был «задиристым и непоседливым» мальчиком, в то время как Бренда – «активной маленькой девочкой». Бренда вступит в жизнь взрослой женщины без особых затруднений, заявил Мани. «Гендерная идентичность развита при рождении столь слабо[973], что возможно успешное назначение роли девочки генетическому мальчику».
На самом деле все было, мягко говоря, не так. В четыре года Бренда взяла ножницы и изрезала розовые и белые платья, в которые ее принудительно наряжали. У нее случались приступы ярости, когда ее заставляли ходить и говорить по-девчачьи. Привязанная к идентичности, которую она находила явно фальшивой и чуждой, Бренда была тревожной, подавленной, растерянной, измученной и нередко впадала в откровенное бешенство. В школьных ведомостях она проходила как «пацанка», «доминантная» и обладающая «избытком физической энергии». Она отказывалась играть с куклами и другими девочками, предпочитая игрушки брата (единственный случай взаимодействия Бренды с швейной машинкой произошел, когда она добытой из отцовского ящика с инструментами отверткой тщательно разобрала ее, винтик за винтиком). Вероятно, сильнее всего она обескураживала сверстников тем, что послушно ходила в женскую уборную – но там справлять нужду предпочитала стоя, широко расставив ноги.
В 14 лет Бренда положила конец этому нелепому фарсу. Она отказалась от вагинальной операции, перестала принимать эстроген, сделала двустороннюю мастэктомию и начала вводить тестостерон, чтобы вернуть себя в стан мужчин. Она – теперь он – взяла имя Дэвид. В 1990-м Реймер заключил брак с женщиной, но отношения с самого начала были мучительными. Брюса/Бренду/Дэвида – мальчика, который стал девочкой, которая стала мужчиной, – все еще продолжало кидать между опустошительными приступами тревоги, гнева, отрицания и депрессии. Он потерял работу. Его брак развалился. В 2004-м, вскоре после ожесточенной перебранки с женой, Дэвид покончил с собой.
Случай Дэвида Реймера не уникален. В 1970–1980-х было описано еще несколько подобных процедур половой коррекции – попыток преобразовать генетических мальчиков в девочек путем психологической и социальной обработки. И каждый случай был по-своему проблемным. Гендерная дисфория не у всех была такой острой, как у Дэвида, но и этих (не)женщин даже в зрелости преследовали приступы тревоги, раздражительности, тоски и дезориентации. Одна из самых показательных историй разворачивалась в штате Миннесота. Женщина – назовем ее С. – пришла на прием к рочестерскому психиатру, одетая в цветастую блузку с оборками и грубую кожаную куртку («мой кожано-кружевной образ»[974]