Закончив с головой, медик перешел к шее Вивиан, попросив ее наклонить голову вниз. В этой не самой комфортной позе Ви решилась спросить:
– По-вашему, такие, как я, кто не руководствуется выживанием и не берет его за основу, – девиантные?
– Вовсе нет, милая, – Огул качнул головой с теплой улыбкой, которую Фэй не видела прежде на устах у мужчин. – Я считаю, что у каждого из нас есть особое предназначение: кто-то послужит топливом, кто-то станет объектом для изучения, иные обеспечат почву для высадки другими чего-то нового. Нет среди нас девиантов. Природа не настолько бездумна. Поверь мне как ученому.
Ответ показался Вивиан весьма человечным и душевным, что было редкостью в окружавшем их мире, механизированном и бездушном.
Когда старик принялся за колени «первички», вздыхая от монотонной работы, которую не обязан был проделывать по протоколу, но которая являлась воплощением его принципов и профессиональных убеждений, девушка набралась смелости затронуть весьма непривычную, но беспокоившую ее тему:
– Огул, вы случайно не увлекаетесь Галактическими гонками?
– О, я большой фанат Гонок! Невероятное зрелище, просто фантастическое! Как говорили наши предки, «дух захватывает»! – энергично воскликнул мужчина, тут же сбрасывая с себя сонливость и расправляя плечи. – Но Байзеровские схватки слишком уж беспринципные и кровожадные, как по мне. Я предпочитаю турнир Ковэлтара. На этом этапе ставлю на Крейга Атласа, хотя слышал, что у него есть достойная соперница – Пелла Гахт. Будет потрясающе понаблюдать за их противоборством!
– Кхм, я не разбираюсь в Гонках, но мне стало любопытно, могут ли люди…
– Стать галактическими гонщиками? О, это исключено, – активно жестикулируя, Огул чуть не забыл про направленный лазер. – Наши технологии еще не настолько развиты, чтобы обхитрить саму природу. Видишь ли, анатомия наших тел, безусловно, сложная и мудреная, но едва ли вынесет калибровки и конфигурации под гоночный аппарат.
Вивиан ожидала получить подобный ответ, но все равно разочарование накатило на нее. Она все же не оставила попыток докопаться до истины:
– А если это осуществляется подпольно, как, например, деятельность вашей организации?
– Слабо верится, честно говоря, – нахмурился Огул, переходя к другой ноге и меняя ответственную за лечение руку. – Человеческое тело не выдержит многоступенчатых и беспрерывных операций, растяжек и тотального перепрограммирования. А даже если каким-то чудом выдержит, среди нас нет мастеров по преображению, чья квалификация позволила бы успешно провести такие высокотехнологичные операции.
– А как вы стали врачом? Благодаря СМЧ? – Вивиан направила взгляд в область шеи старика, где красовался шрам от удаленного чипа.
– Да, пару эвтарков назад я благополучно прошел тестирование и получил медицинское образование, – тон голоса старика сменился на менее воодушевленный, стоило ему вспомнить те времена и заговорить о них. – Но потом, узнав о болезнях и мучениях, через которые проходят наши соотечественники из-за попустительства, скрытности и беспечности старших классов, я окончательно разочаровался в системе.
– И из-за этого сняли чип? – «первичка» старалась звучать нейтрально, не придавая своему вопросу нот осуждения, хотя какая-то часть ее до сих пор видела решение всех проблем в маленьком микрочипе, от которого иные решительно отказались.
Огул либо прочитал ее сокровенные мысли, либо увидел в ее взгляде отчаянность отверженного, поэтому заговорил с отцовской мягкостью в голосе:
– Это не было моей прихотью. На каждом из них стоят сложное кодирование и шифровка, которые практически невозможно взломать без вмешательства Элиты. Его удалили, чтобы изучить внутренние схемы, но, как оказалось, все чипы самоуничтожаются за пару секунд после вырезания из плоти, и не остается ничего, что можно было бы восстановить.
Воцарилась короткая пауза, а затем Вивиан выдвинула свое предположение:
– Возможно тот, у кого есть СМЧ, смог бы стать мастером по гоночным аппаратам и преобразить человека?
– Это бредовая мысль, Вивиан, – Огул надул губы, будто обиженный ребенок, чьим мнением пренебрегали, и продолжил обосновывать свое мнение: – Для мастера нужна постоянная практика, а люди не тот материал, который может быть с легкостью преобразован. Если бы такой прецедент существовал, о нем бы уже гремели на всех Экваторах, а мастера, сумевшего этого добиться, отыскали бы и увековечили в Туннельном музее на страницах межэкваториальных летописей.
Дальше словоохотливый ученый принялся рассказывать о разработанных им симуляциях по экскурсиям для знаменитого музея, но Фэй погрузилась в собственные мысли и пропускала его слова мимо ушей. Она думала над репликами Пеллы, что звучали как подсказки или недостающий пазл к картине, которую она еще не начала собирать. Когда процедура завершилась, ученый отпустил ее, слегка сердитый на то, что Ви не была вовлечена в обсуждение его детища для межэкваториальных летописей.
Вивиан возвращалась в комнату в новом обличье, к которому не привыкла и не желала привыкать, поэтому первым делом она отправилась в душ смывать с себя остатки экзотических минералов. Серая вода вяло струилась по телу, оставаясь желеобразными пятнами на теле девушки, отчего «первичка» ощущала себя липкой и влажной одновременно. Она как следует промывала волосы, чтобы вернуть им привычный черный цвет, но минерал не желал так легко поддаваться на ее уговоры и стойко держал свой пигмент.
В один момент Фэй вдруг ощутила давящую в груди тоску и отчаяние, тяжелым валуном придавившими сердце. Она стала тереть кожу головы сильнее, предчувствуя подступавшую лавину паники. В конце концов девушка присела, уперевшись в стену, и жалко заскулила. Она обхватила себя за плечи и попыталась собраться с мыслями, но те лишь скандировали лозунги о ее беспомощности, бессилии и ничтожности.
«Судьба сама тебе показала, чтобы ты убедилась в мощи Элитников воочию. Признай, твоя ненависть для них – пустой звук. Они богоподобны», – шептало ее подсознание, заставляя прослезиться. Вивиан вспомнила облик того высшего существа, что подошел к ней и выразил почтение Пелле. Исходившие от него энергетические волны приводили в движение саму силу планетарного притяжения и могли заставить кровь в жилах человека двигаться в обратном направлении. Состав воздуха менялся под ритмику его дыхания. Глубокая синева его локонов служила определением самого понятия «синий», а гипнотизировавшие эллипсоиды прочно отпечатывались в коре головного мозга, и ничем их оттуда было не вывести. Представляя все это, Вивиан укуталась в простыню и легла на кушетку со стойким ощущением, будто присутствие Делегатов Сотни оставило след в ее ДНК.
«Первичка» вспомнила явление Идо и его вопрос тому самому синеволосому божеству: «В эти планы входит созерцание Ви?» Ее имя в устах высшей расы казалось чужеродным и неестественным, было ощущение того, что «первичка» совершенно далека от потока их мысли. Что это было за обозначение «Ви»? Какой-то шифр? Или же действительно всего лишь обращение к какому-то существу с тем же названием? Чутье подсказывало, что рассказывать о подслушанном диалоге между двумя Делегатами не стоило никому, даже Гирону.
Вместе с чувством их непобедимости и несокрушимости, которое Вивиан в полной мере ощутила на приеме, видя, как стихии, способные обернуться катастрофой вселенского масштаба для рода человеческого, безропотно подчиняются воле Сотни, «первичку» посетило иное осознание, которое больно ударило по ее чувствам: она стала меньше верить в причастность Элиты к смерти своих родных.
Эта мысль уколола девушку чувством вины, ведь перед смертью она грезила лишь о том, чтобы добиться справедливости. Но впечатление, которое производили эти существа, казалось несовместимым с представлениями о преступлениях и убийстве обыкновенной семьи «первичников». Вивиан прекрасно понимала, что на ее ход мысли сказал бы Гирон: «Вот бы у низшего класса были такие же отменные адвокаты, как ты, готовые так преданно защищать угнетающий нас класс». Возможно, она пристрастна, как суеверные, верующие и невежественные ханжи, готовые поверить в неприкосновенность божественных существ и собственную никчемность. Скорее всего, ее предвзятость может быть результатом агитации и навязывания системы расслоения и стереотипов с раннего детства. Может быть, на нее повлияли феромоны Сотни, располагающие к себе и незаметно вызывающие доверие, на что намекала Пелла, хваля ее скептицизм и предостерегая от покорного поклонения Сотне.
Но в глубине души Ви понимала, что корень проблемы не в ее недостаточной ненависти к Идо, к старшим классам, Сотне или всей правящей верхушке вместе взятой, а в ее недостаточной любви к собственной семье. Каждый цикл она презирала свою жизнь, обреченную на постоянный тяжелый труд по вине недееспособности отца, смерти матери и положения сестры. Она винила их в бедственной ситуации и была беспощадна в своих суждениях, не пытаясь понять первопричины.
Участники движения пытались что-то изменить не из-за ненависти к Сотне, а из любви и жалости к своим родным и близким. В этом было их отличие от Вивиан, которой двигала лишь жажда искупления вины перед родными. Хотя даже тут она заигрывала с возвышенностью своих мотивов: «первичка» искренне считала, что положила свое здоровье и жизнь на алтарь их семейного выживания. Но после гибели всего семейства она ощущала себя преданной и обманутой, будто ее жертвы были напрасны.
Отец часто звал ее эгоисткой, а Лила его за это порицала. Как выяснилось, не стоило: в конце концов, Вивиан скорбела по собственной загубленной жизни, которая началась с кончины матери. И теперь просто старалась распутать этот клубок несчастий, пока в ней еще теплилась жизнь.
Пробуждение травмировало ее сильнее, чем, например, падение с высшей точки стеллажных блоков. Ночью Вивиан видела кошмары о Лиле в окружении могущественных представителей высшей расы, которые, будто бы культ или некая секта, проводили над ней древний и жуткий обряд. Она села и ощутила волну тошноты, за которой последовала сбивающая с толку игра оптических иллюзий: стена капсулы то отдалялась, то приближалась. На койке осталось множество локонов, выпавших с головы девушки. Фэй медленно лысела и никакие чудодейственные минералы не могли бы это скрыть. Тело сотрясалось при каждом шаге, будто его выворачивало наизнанку, и Ви чувствовала себя хуже выпотрошенной тряпичной куклы, чьи конечности не слушаются. Несмотря на ухудшившееся состояние, Фэй не могла позволить себе быть слабой: она вот-вот должна была оказаться на пороге родной капсулы и выяснить, была ли та страшная запись с гибелью сестры чьей-то гнусной подделкой.