В первую очередь Ви решила записаться на подробный медицинский осмотр, чтобы точно узнать, сколько осталось ее одряхлевшему, увядающему телу. Затем на основании полученных результатов она скорректирует свой рабочий график, возьмет побольше смен, чтобы успеть заработать на жизнь сестре и больному отцу, а потом с чистой совестью отправится на вечный покой, сделав все, что только могло от нее зависеть. Как бы девушка того ни хотела, даже удушающая смена не могла длиться вечно. Двадцать часов, которые раньше ее угнетали и длились подобно эвтонам, в тот день пронеслись мгновенно, и Ви обязана была явиться домой, к семье – завалившая тест, но готовая обеспечить финансовую поддержку – единственное, что сейчас имело значение для их выживания.
После прохождения всех необходимых процедур радиационной защиты Вивиан допустили к внешним уровням предприятия, откуда длинные, металлические черви-туннели вели работников наружу, к жилым районам и железным массивам. На выходе за металлический забор, у пропускного пункта, неприветливый менеджер, выходец из второго класса, вручил Вивиан ее голографический пропуск, на котором появилась одна красная отметка – выговор за вчерашнюю неявку, что существенно отразится на заработке за неделю. Ви угрюмо убрала плоскую голограмму во внешний карман комбинезона и двинулась в сторону дома в едином сером потоке работников большого промышленного концерна.
Дневной патруль состоял в основном из выходцев второго класса, имеющих права на обучение в Академии гражданского порядка. Выглядели они почти так же, как представители первого класса, за исключением наличия абсолютного здоровья и незаурядных способностей, которые могли проявляться без внедрения чипа. Их естественной средой обитания в районах «первичников» считались людные базарчики, трактиры, таверны, поилки и городские площади, где они по обыкновению вылавливали безработных и бездомных для дальнейшей отправки в Центр гражданской ликвидации.
Их белые плащи с синим кругом посередине – эмблемой второго класса – у «первичников» не вызывали ни страха, ни уважения, лишь легкое раздражение и неприятие. Дневной патруль никогда не контактировал с порядочными гражданами, доставляя проблемы лишь ополченцам, отпетым хулиганам или бомжам. Но в тот вечер Вивиан впервые ощутила ледяной укол страха в области сердца, едва заметив наряд из шести-семи патрульных у нижних уровней жилых стеллажей, по которым она поднималась в свою родную капсулу. Помимо патруля собралась толпа работников, что возвращались домой. Вивиан могла разглядеть на их лицах беспокойство, они перекидывались парой-тройкой фраз и выглядели озадаченно и мрачно.
Девушка не была готова к картине, которую ей пришлось увидеть, едва она оказалась среди людей, которых уже разгоняли патрульные. Глубокий шок и паника охватили ее: на металлических прутьях сидел безногий отец, его волосы были растрепаны, здоровой рукой он хватался за металлический обрубок, полными боли глазами глядя вниз, а над ним нависали суровые стражники из Дневного патруля.
Вивиан очень давно не видела своего отца вне капсулы и никогда раньше не видела подобного выражения скорби на его лице. Неужели она была виновата в этом творившемся ужасе? Девушка, не чувствуя ног и ощущая зудящую боль в сердце, подбежала к отцу, врываясь в кольцо стражников, которые грозно нависали над ним. Она упала на колени и закрыла собой отца, не в силах видеть выражение муки на его лице. Подняв голову вверх, девушка злобно спросила:
– Что вы здесь учинили? Что вы делаете с моим отцом?
Совершенно неожиданно глава семейства, Вонг Фэй, прижал дочку к себе здоровой рукой. Воротник комбинезона Вивиан стал влажным от горьких отцовских слез.
– Виви… Виви… она… наша Лила…
Отца грубо прервал хриплый голос одного из патрульных:
– Вивиан Фэй, благодаря внесенному вкладу в развитие предприятия администрация города решила наказать ваш проступок лишь финансовым взысканием, переводя следующие десять ваших смен на благотворительную основу в поддержку города. Но ваш отец не обладает данной рабочей привилегией, и его проступок будет караться по всей строгости закона.
Вивиан оторвала взгляд от беспомощной седой макушки отца, чья гордыня никогда бы не позволила ему проявить слабость перед членами семьи и уж тем более перед посторонними людьми. Ви ощутила, как внутри нее пробуждается ураган, невозможно было поверить в происходящее. Она рявкнула, не узнавая собственного разъяренного голоса:
– Моя сестра, где она? Где моя сестра?! Что вы сделали с Лилой?!
Патрульные переглянулись между собой, своей неуверенностью и нерешительностью напоминая «первичников», родственных им по генотипу. Но внезапно Вонг Фэй поднял морщинистое лицо, положил ладонь на плечо дочери и печальными старческими глазами, полными слез, которыми некогда оплакивал свою возлюбленную, заглянул в злые и недоверчивые глаза Вивиан. Его тяжелый бас тихо и смиренно произнес:
– Лилы больше нет с нами. Выбросилась с террасы сегодня днем.
Отец с болью смотрел, как младшая дочь сначала отрицательно мотала головой, потом начала дрожать, а затем сжала тонкие губы в подавляемом вопле, полном отчаяния и непонимания. Вонгу хотелось остаться с ней и быть сильным, несломленным человеком, чтобы дочери не пришлось в одиночку сражаться с тоской и скорбью по невосполнимой утрате, чтобы она не запирала себя в клетку из вины и ненависти к себе, к тому, как жестоко и несправедливо отнеслась к ним судьба. Но у него не было права рассчитывать на понимание со стороны закона или помилование, у него не осталось сил и способов бороться за свою семью, он чувствовал, как внезапный ветер пронизал до костей его тело, которое скоро должно было стать прахом. Он вновь прижал к себе дочку здоровой рукой и горько зашептал ей на ухо:
– Мне пришлось выйти за лекарствами и пенсией в ЦОГ[9], Виви, это было днем, ты ведь знаешь, мог пойти только я, я не знал… Лила не хотела становиться обузой, она не хотела, но я… не мог поверить…
Душа будто заледенела, Вивиан перестала чувствовать свое тело. Кончик носа начал холодеть и стал влажным. Боль ударила под дых. Перед глазами у девушки все поплыло, навернулись самые первые, самые горькие слезы в ее сознательной жизни.
– Что ж, – откашлялся патрульный, что стоял ближе всех к старшему Фэю, – думаю, довольно прощаний. Вонг Фэй, продублируем постановление для вашей дочери, она имеет право знать. Ваш родитель обвиняется в сокрытии несанкционированного ребенка и в связи со своей неспособностью лично отработать положенные рабочие смены направляется с нами в ЦГЛ[10].
Вивиан истошно закричала, вцепившись в отца и озираясь на стражников:
– Нет! У меня больше никого нет, вы не можете так поступить! Прошу вас, я отработаю за него, сколько потребуется, оставьте…
– Несогласие или препятствие аресту может расцениваться как гражданский бунт, мисс Фэй, не стоит…
– Арестуйте меня! Ликвидируйте! Я не буду больше жить! Я не буду работать!
– Придите в себя, мисс Фэй, вы ценный сотрудник предприятия и должны отработать положенные смены. Господина Фэя мы вынуждены забрать.
Двое рослых патрульных буквально вырвали отца из рук Ви, пока двое других держали ее саму и заламывали руки за спину. Вивиан кричала из последних сил, надрывая звонкий голос. Отец беспомощно обмяк в руках патрульных, виновато улыбаясь ей, и шевельнул губами, произнеся: «Прощай». Это было последнее, что видела девушка, прежде чем почувствовала укол транквилизатора в шею.
Тяжелые веки не поддавались, сколько бы сил она ни прикладывала. Было оглушающе тихо. И пахло до боли знакомо. Прежде чем веки поднялись, Вивиан уже понимала, где находится.
Слабое голубоватое сияние щита встретило ее распахнутые глаза. Сама она лежала на облезлом диванчике в своей капсуле, пустой и холодной. Шея и затылок неприятно ныли. Голова была тяжелой и жутко болела – явные последствия транквилизатора. Похоже, соседи отнесли ее в капсулу, открыв двери с помощью ее зрачка, и уложили на диван. Поднимая голову, девушка больше всего на свете хотела, чтобы все произошедшее оказалось ночным кошмаром, чтобы на соседнем диване по-прежнему видел тревожные сны измученный отец, разочарованно, но стойко принявший проваленное тестирование младшей дочери, а за спиной мирно сопела Лила, приобняв сестренку одной рукой, а второй инстинктивно поглаживая набухший живот. Но капсула была леденяще пустой – только гул щита, редкое потрескивание проводов и жужжание холодильника. И призрачно-бледная брюнетка с мокрыми глазами, сидящая на диване и подавляющая стоны. Вот и все, что осталось от несчастного семейства Фэй, вымершего, как и бесчисленное количество семей первого класса до этого.
Вдруг слабый теплый ветерок наполнил капсулу. Смахнув рукавом жаркие слезы, Ви устремила взгляд в сторону распахнутого окна. За ним начиналась проклятая терраса, с которой открывался вид на затхлый, душный металлический город, мерцавший огнями сварок. «Пойдем внутрь, – часто повторяла сестра, – грязный воздух оседает». Разумеется, Лила корила себя за беременность, ненавидела тот страшный момент в ее жизни, когда никто не смог ее спасти, и как результат ей пришлось стать обузой для родной семьи. Первые ниципцы она всячески изводила себя, сожалея о том, что не решилась отправиться на ликвидацию еще на ранних сроках, дабы облегчить жизнь отцу и сестре. Но постепенно беременность меняла ее: она стала ограждать себя и ребенка от радиации, вредных лучей Мьерна и токсичных паров в воздухе. Она верила и надеялась, что, сохранив ребенка, сможет вместе с ним помочь обществу и семье, воспитает его достойным гражданином, помощником и защитником.
Виви на ватных ногах подошла к окну на террасу. Лила не могла оборвать свою жизнь, воспользовавшись недолгим отсутствием отца и пребыванием сестренки на смене. Она ни за что не поступила бы так с ребенком, не обошлась бы так с отцом, осознавая все последствия ее обнаружения. Лила просто не могла! Слезы вновь заструились по щекам. Она, однако, нашла в себе силы оторваться от окна и повернуться к излучающему красное сияние щиту – железной плите на стене возле отцовского дивана, за которым находился пульт управления капсулой: энергосбережением, отоплением, освещением. Но самое главное – в этом щите хранилась запись с внутренних стен капсулы, которая обновлялась каждые тридцать часов.