Стоя перед металлическим щитом, Виви ощущала, как дрожат руки, и боялась ими пошевелить. Ее переполнял ужас от одной мысли, что могла показать ей система записи происходившего в капсуле. Она почувствовала, как цепенеет все внутри, присела на корточки и жалобно провыла в пустоту:
– Лила… папа…
Девушка никогда не ощущала себя настолько беспомощной, жалкой и одинокой. Как бы невыносимо тяжело ни было, Вивиан понимала – она должна, обязана увидеть своими глазами последние часы жизни сестры. В память о сестре Вивиан должна была найти в себе силы посмотреть на нее в последний раз.
Поднявшись на ноги, она рывком открыла щит. Кнопка проигрывателя мерцала красным, как обычно. Вивиан медленно выдохнула и нажала на нее. Освещение капсулы стало приглушенным. Из щита на стены начало проецироваться изображение. Вивиан встала в центр комнаты и замерла, глядя, как проходили последние записанные часы жителей капсулы.
Звуки не записывались, поэтому было неясно, о чем долго беседовали отец и Лила, сидя на диванчике. Они пообедали. На обоих не было лица. Лила постоянно оглядывалась на электронные часы над дверью в уборную. У Вивиан сжалось сердце: Лила часто так делала, когда ждала конца смены Ви, проверяя, сколько времени осталось до прихода сестры с работы. Затем Лила начала помогать отцу собираться в ЦОГ. Она аккуратно вставила его импланты, стряхнула пылинки с его пиджака и дала в руки трость. Плача, Виви наблюдала за тем, как отец нежно целует дочь в лоб перед выходом. Она улыбается ему своей фирменной нежной улыбкой. Сестра осталась в капсуле одна. Вивиан от страха и боли неосознанно закрыла глаза, но затем заставила себя распахнуть их.
На изображении было видно, как Лила тремя натужными рывками открывает оконную металлическую пластину, по ее щеке бежит одинокая слеза. У Виви слеза синхронно упала со щеки на пол. Лила неуклюже переваливается за окно, придерживая живот, и переходит на террасу. Дальнейшее виднелось смутно, но Виви напрягла зрение и увидела: Лила подошла к самому краю террасы. Ее легкое бежевое платьице развевалось на ветру, как и тонкие длинные волосы. Плечи дрожали. Девушка сделала шаг вперед, и тело пропало из виду.
Вивиан прошептала «нет», наверное, с сотню раз, ударила по кнопке, чтобы прекратить запись, и рухнула на пол. Чувствуя, что задыхается от слез, Ви громко задышала ртом и запустила пальцы в волосы, до боли царапая кожу головы, всхлипывая и прикусывая нижнюю губу. Она не могла заставить себя поверить в кончину родной сестры даже после увиденного собственными глазами.
Почему последние слова, которые она сказала Лиле, были так холодны и небрежны? Почему она не могла быть с Лилой такой же открытой, доброй и любящей, какой та всегда старалась быть? Вместо этого Вивиан всегда лишь осуждала ее, даже когда говорила, что все ошибки прощены и забыты. Это было ложью. В глубине души она никак не могла смириться с тем, что произошло с сестрой и что та не сделала никаких попыток предотвратить все жуткие последствия.
Виви всегда нуждалась в подпитке своего эгоизма, в порыве эгоистичности и озлобленности на жизнь ей постоянно нужно было винить кого-то конкретного в некомфортности и безжалостности внешнего мира, и она бездумно делала из сестры козла отпущения. Она просто не ставила себя на место сестры, не желала представить себе даже частичку того страшного кошмара, который ей пришлось пережить. Лила была достаточно зрелой и жертвенной, чтобы не показывать сестре и отцу, насколько было сильным ее потрясение, насколько плохо ей было от постоянно преследовавшей навязчивой мысли покончить со всем этим, избавиться навсегда от гнетущего чувства вины.
Вивиан же была зла на сестру и недовольна ею, постоянно подливала масла в огонь своим безразличием и скупым, ничтожным подобием сопереживания, выражавшегося в долгих сменах якобы в целях прокормить семью. На самом деле девушка бежала на работу оттого, что не желала принимать сложившуюся в доме ситуацию. Она не была никогда по-настоящему опорой и поддержкой отцу или Лиле. Она не прошла тест, и Лила решила покончить со всем этим. Вивиан рыдала во весь голос, не в силах поверить, что от семьи, которая была не идеальна, но которая была с ней всегда, теперь остались одни руины. Теперь у нее это отняли. Она потеряла всех своих близких и родных. У нее больше нет нежеланного племянника, старшей сестры и волевого отца. У нее нет умной, одаренной матери.
Внезапно всплыла хладнокровная реплика высшего существа Глоуроусаудерса: «Значит, вы были весьма отстранены от своей матери при жизни. А что насчет ее смерти?»
Смерть. Смерть ее матери, затем самоубийство сестры и ликвидация отца. Это все роковая случайность, стечение обстоятельств? Тот взрыв, в который заставили поверить отца и подробности которого всем членам семьи Фэй запретили искать или требовать?
Слезы начали высыхать, Вивиан поднялась на ноги, превозмогая дрожь в коленях. Глаза уставились на красную кнопку, которая всегда должна светиться красным. Но сегодня это было не так.
Заставив себя напрячься, Виви мысленно вернулась в момент своего пробуждения. Открыв глаза, она столкнулась с голубым неярким свечением, исходившим от щита. Но такого быть не должно. Вивиан почувствовала, как начала нервничать, а ладони стали потеть. Она беспокойно зашагала по капсуле туда-сюда, вгрызлась в большой палец. Мозг заработал в безумном ритме, выдавая ей одну страшную гипотезу за другой, распаляя в ней гнев и бешенство.
В их щит проникли, запись изъяли и смонтировали! То, что Виви видела, могло быть сплошным обманом, данные были сфабрикованы и подделаны! Лила не могла сброситься, зная, какое наказание понесет отец, не могла уйти, не поговорив с сестрой после проваленного теста! В каких бы смятенных и растерянных чувствах ни была, Лила всегда думала о других и никогда не зацикливалась на том, чего хотела сама. Она даже сумела полюбить малыша…
Вивиан мотала головой как ненормальная, до крови прокусила подушечку пальца, даже не заметив этого, и прижалась лбом к холодной стене. Резко втянув воздух, она столкнулась лицом к лицу с самым страшным подозрением: все это было подстроено Сотней, чтобы уничтожить семью Фэй. Потому что они могли узнать об Анне Фэй то, чего Сотня не желала оглашать никому из «первичников».
В воспоминаниях Виви возник образ: фиолетово-лиловые глаза с яркой сеткой и голубым неоновым свечением бесчеловечно, безжалостно и грозно смотрели прямо на нее, в идеальных, пропорциональных чертах лица проступало едва уловимое выражение победного превосходства.
Ид'Омантис-Террей Глоуроусаудерс был членом Сотни, явился на тестирование лично и вызвал ее первой на допрос, который попытались выдать за дополнительное собеседование. И вынес свой вердикт, который оказался приговором. Гораздо более страшным и роковым, чем наивная Виви могла предположить в тот момент.
«Даже если от моего вердикта зависит ваша жизнь, мисс Фэй, или чья-нибудь еще, помните, пожалуйста, что все это ничтожно и стоит гораздо меньше, чем спокойствие и порядок в мире и в генах наших соратников и сограждан».
Девушку охватила первобытная ярость, которая взяла верх над ее сознанием: она повалила столик с протяжным рыком, перевернула диван, на котором они спали с Лилой, пнула второй, на котором спал отец, так, что он ударился об стену.
– Будь все проклято! Будь все проклято!
Вивиан кричала, игнорируя настойчивый громкий стук в капсулу.
Бессильно упав на колени, Вивиан тяжело задышала и только тогда отреагировала на шум за электронной дверью. Ви открыла, не пытаясь даже унять гнев или расслабить перекошенные от ярости черты лица. За дверью стоял низкорослый жилистый лысый мужчина, из-за его спины выглядывала жена с черной косой на правом плече.
– Вивиан, позволь посидеть с тобой? Мы слышали шум и понимаем… – гнусаво и обеспокоенно заговорил мужчина, сосед по жилому уровню.
Вивиан не желала никого видеть и слышать. Единственное, что поддерживало в ней жизнь и двигало ею, было намерение отыскать кого-нибудь из ополченцев и разузнать о голубом свечении. Ви должна была разобраться, что именно изменили в записи. Девушка грубо оттолкнула плечом соседей от двери, которая закрылась за ней, и молча ринулась к ступеням.
Глаза застилала пелена ненависти, девушку трясло от желания выплеснуть весь гнев и отчаяние. Спустившись на нижние ярусы, где уже вовсю кипела ночная жизнь, она решила оставить мысли о поисках ополченцев и изменить первоначально намеченный курс – заявиться прямиком в Центр гражданской ликвидации. Быть может, еще не поздно. А если поздно… Она не успокоится, пока не зальет этот центр кровью или не сожжет все дотла, залив керосином.
Путь к ЦГЛ лежал через толпу на Кварцевой площади, которая всегда пестрила и плащами патруля, и красными банданами сновавших без дела ополченцев. В тени ярусных закутков рыскали безликие и безымянные дилеры в капюшонах, предлагавшие психотропные вещества и нейростимуляторы, якобы способные сравнять организм низших с носителями СМЧ.
Но болезненное желание увидеть горящий ЦГЛ не позволяло Виви отвлечься. Лишь одному искушению она поддалась по дороге: с размаху ударила ногой по вскинутой руке памятника рабочим, погибшим на производстве. На парочку влюбленных «первичников» тут же посыпались ржавые надломленные медные пальцы. Они поспешили встать, но, узрев физиономию взбунтовавшейся Вивиан в паре сантиметров от себя, резко отшатнулись. Парень смачно выругался, чем привлек внимание скучавшего патрульного, который тут же двинулся в их сторону.
Ви, не глядя на реакцию окружающих, принялась изо всех сил пинать и колотить статую по ногам и коленям, чувствуя, как с каждым ударом звереет все больше, и понимая, что не сможет остановиться, пока не раскрошит ее до основания.
Патрульный разглядел дебоширку в самом сердце площади и вызвал подкрепление, проговорив в запястье:
– Диспетчерская, запрашиваю подкрепление на квадрат M12. Зафиксирован акт вандализма, нарушение гражданского порядка. Объект крайне агрессивен. Риск возгорания мятежа и поднятия бунта – семьдесят пять процентов.