В архив поступили многочисленные материалы из иерусалимской квартирки-«мансарды» и московского дома Генделева, от его петербургских и израильских друзей. Большое количество материалов предоставил ФМГ Е. Сошкин, которому Генделев в начале 2000-х гг. передал на хранение часть своего архива; забытый чемоданчик с бумагами обнаружился у второй жены поэта Е. Генделевой-Куриловой и т. д.
В Национальной библиотеке Израиля, Иерусалимской городской библиотеке (поэтический отдел которой носит имя М. Генделева) и других хранилищах Фондом были выявлены и частично представлены на мемориальном сайте поэта публикации Генделева в периодической печати – переводы, малая проза, фельетоны, очерки, рецензии и литературные статьи.
Сегодня в ФМГ хранятся рукописные и машинописные черновики и беловые автографы Генделева, иконографические материалы, документы (аттестаты, дипломы, рекомендательные письма и т. п.) и некоторое количество адресованных поэту писем, главным образом литературного свойства. В ФМГ представлены также – в основном в виде вырезок – газетные и журнальные публикации Генделева, посвященные ему статьи и рецензии, афиши поэтических вечеров и книги поэта. Электронная часть архива состоит из многочисленных авторских компьютерных файлов, видеозаписей телевизионных выступлений Генделева, а также мемориальных вечеров и отдельных докладов, сделанных в рамках «Генделевских чтений»[137], аудиозаписей песен на стихи Генделева, электронных копий его рукописей и фотопортретов, сканов публикаций в периодической печати и сопутствующих материалов, касающихся культурной жизни «русского» Израиля в 1970–2000-х гг.
Помимо централизованного собрания ФМГ, некоторые бумаги Генделева – письма, фотографии, автографы дружеских посланий и т. п. – находятся у близких и друзей поэта. Небольшие собрания рукописей Генделева также хранятся в частных архивах. Так, в архиве Е. Сошкина имеются многочисленные варианты стихотворений из цикла «Прекращение огня» (вошедшего в книгу «Праздник: Стихотворения и поэмы 1985–1991», 1993), фотографии и рисунки поэта, черновики и ранние варианты ряда произведений из книги «Стихотворения Михаила Генделева» (1984)[138] и другие материалы. В архиве автора настоящей заметки хранятся черновики поэмы «Вавилон», одна из версий шуточного цикла «Уединенное», беловые автографы двух посланий и нескольких неизданных произведений, намеченных к публикации в дальнейшем.
Работа по систематизации неожиданно обширного (если учесть пренебрежительное отношение Генделева к собственным бумагам) архивного собрания ФМГ, начатая в 2014 г. связана с известными трудностями. Основные массивы единиц хранения поступили в ФМГ в неразобранном и неупорядоченном виде. Материалы зачастую перемешаны, черновики и беловые автографы разных лет и десятилетий соседствуют друг с другом; среди бумаг попадаются машинописные тексты, принадлежность которых на сегодняшний день достоверно не установлена. Однако и самый первичный анализ архива свидетельствует, что он представляет значительный интерес для исследователей как творчества Генделева, так и богатого культурного наследия «русского» Израиля последней трети ХХ в. в целом.
В кратком обзоре представляется невозможным даже бегло рассказать о сотнях машинописных и рукописных страниц и десятках авторских файлов архива. Далее мы остановимся лишь на некоторых материалах и блоках черновиков.
Среди архивных материалов ФМГ не слишком много неопубликованных стихов зрелого периода (существенная часть их вошла в настоящее издание); большая часть неопубликованных материалов относится к ленинградским годам поэтической работы Генделева. Таковы, к примеру, машинописная книга 1975 г. «Танец (Книга треф)» – ранняя версия того, чему предстояло стать первой печатной книгой поэта «Въезд в Иерусалим» (1979) – а также подносные машинописные экземпляры «истории в 2-х частях» «Часы» (1970–1971), цикла стихов «На жизнь Марины Цветаевой» (1967–1971) и поэмы «Отражение» (1971).
Израильский период открывается блокнотиком с неумело выведенными, очевидно, на курсах изучения языка ивритскими буквами. Наскучив изучением иврита, Генделев на следующем листе записывает без правок стихотворение «…рассыпанные буквы алфавита», вошедшее в цикл «Разрушение сада» из книги «Въезд в Иерусалим»[139]. К слову, в овладении ивритом Генделев так и не продвинулся далее повседневного разговорного уровня.
Любопытна группа черновых автографов стихотворения, которое можно условно назвать «Шуламит» («Суламифь»); приводим один из черновых вариантов[140]:
Здесь к воде средиземной приходят пески
и заходят в нее по колена
руки вздевши свои – и стекает с руки
известковая тяжкая пена.
Здесь ста бывшими солнцами неопалим
в бурых пятнах на белой одежде
рвами на гору поднят Иерусалим
неба мертвого побережье.
Дом это твой – совершается сон
как позвали и как повелели —
очнешься – тень покачнется в песок
в черном обмороке Галилеи
О бы только назвать тебя Шуламит
Обернуться тебе перепенясь
излиться пескам моим о, не томи
первая из священниц
Очнуться и тень покачнется в песок
чтобы с губ иссушенных навстречу
ветхий рой отлетел шелестя, как из сот
сновиденной шумерскою речью.
Шуламит, будет имя ей Шуламит.
Моя страшная птица —
и пускай она имя свое повторит
мне безбольно разъявши ключицы.
Наброски «Шуламит» трансформируются в длинное стихотворение «Строфы спящему» (сохранившееся в виде машинописи с авторской правкой); одновременно текст еще больше насыщается важнейшими для поэтики Генделева сновидческими мотивами. Приводим несколько фрагментов:
Там – ста бывшими солнцами неопалим,
в бурых пятнах на белой одежде —
рвами на гору поднят Иерусалим
неба мертвого побережье.
там – к воде средиземной приходят пески
и заходят в нее по колена,
вздевши руки – в припадке безбожной тоски —
с известковою тяжкою пеной!
<…>
Дождь идет попрощаться в покинутый дом,
и, диктуя, торопится, вроде…
не успеть записать его шум – на потом,
на нетронутом сна обороте…
…Обернуться – закатятся яблоки в темь —
вздернется, подползет и свернется
тень моя у подножья заплаканных стен —
как ребенок – от инородца.
И опять с головою под простыни лечь;
почему не оставишь меня ты,
сновиденных повторов шумерская речь,
ускользающий голос невнятный —
<…>
И наощупь читать мне в порядке вещей,
ибо, в неизлечимом недуге,
обвалились, как тяжкие своды пещер,
над глазами надгробные дуги —
…и приснилось, что за руку вывела в зал,
где столпились огромные дети —
и один с клокотанием нежным сказал —
и не помню – ему что ответил.
И не сходит, не сходит пологая дрожь,
зябкой, словно предутренней фразы,
спите, спящий, покуда ваш сон не похож
на невиданный мною ни разу.
Сновиденная шумерская речь «Шуламит» и сновиденных повторов шумерская речь «Строф» предсказывают будущую поэму «Вавилон», но прежде эти прототексты расходятся на стихотворения из второй книги Генделева «Послания к лемурам» (1981) – «Пейзаж с религиозной процессией» (где обрел приют «черный обморок Галилеи») и особенно «Лунная ночь в Иерусалиме»:
и
шумерская речь сновиденна меж наших речей.
Речей о том,
что мы напрасно вернулись, речей о том,
что к воде средиземной идут по пояс пески – умирать —
и заходят в нее по колена – так должно им —
что, как неба мертвого побережье и край —
рвами на гору поднят город Иерусалим[141].
На обороте последнего листа машинописи «Строф» – один из первых планов «Посланий»: «Вечернее пьянство в Хайфе / Строфы спящему / Птицелов / Попытка оды». Упоминание «Птицелова» отсылает к листу со стихотворением, записанным с незначительными правками:
Под вечер птицеловы входят в дом.
И на черты набрасывают сети
и бьются лица и трепещут, а потом
как будто все наскучило на свете
старик зевнет опустошенным ртом
и черный шепот переспросят дети.
Под вечер трещинками сумерек узор
смутит пространства в кварцевом кристалле
уже из ока падает во двор
зевакой из окна слепой хрусталик
Под вечер тянет еле слышный хор
мелодию, что тишиной назвали
Прислушайся к невнятным голосам
как ранку высоси единственный знакомый
тебе, младенческим воспоминаньем комнат
где никогда не просыпался сам.
О ком он, голос, Господи, о ком он!
Нашептывает темным небесам.
Под вечер осторожнее с собой, —
Когда наощупь отличаешь слово, —
Надламывается часов хрипящий бой
стеклянным дребезжанием в столовой
и оступается ребенок голубой
в дверях столкнувшись с птицеловом.
– в котором можно распознать прототекст строф VIII – Х вошедшей в «Послания к лемурам» поэмы «Охота на единорога»[142]