Сны
да ее коготков каракули
выбросил
сны смотрел.
Ай как Мария б твоя орала
в нашем монастыре
Траляля монастыре
на монастырском костре.
Чтоб
опершись на локоть рыцарь
хроники вел в дому
в белом
особенно одиноко
ужинать одному
траляля траляля
траляля ляля.
Стихотворение предположительно датируется летом 1988 г. – временем работы над неосуществленным стихотв. циклом Сны для Марии, трансформировавшимся позднее в цикл Прекращение огня (ПР, с. 64–74; подробнее см. в текстологической публикации Е. Сошкина в наст. изд.). Как в указ. цикле, так и в данном тексте ощущаются автореминисценции «рыцарских» фантазий ПЛ. В этой связи уместно привести здесь одну из черновых редакций стихотворения Приводит Аноним… (в ней, как и в др. редакциях, упоминается «Эдесский манускрипт», – ср. «хроники», что ведет рыцарь в Елена играет на лютне…):
В «Эдесском манускрипте» перечень
пятнадцати забавам повечерья
пристойных воину, поэту и царевичу
забав
тем
самым
недоступных черни
приводит Аноним
из перечня на память
последнюю триаду сохраним
чтобы занятьям предаваться впредь:
«…сны видеть,
за уши пиявки ставить
и
как снега идут смотреть»
Под автографом (АС) этой редакции – рисунок автора:
Авторский файл (ФМГ). Ошибочное загл. Первая баллада бульвара Бен-Маймон испр. по черновым автографам (ФМГ).
Единственное завершенное стихотворение из «некрасовского» цикла Мечты и звуки, работу над которым автор начал незадолго до смерти, в феврале 2009 г. Следом этой работы стали разнотипные, частью запятнанные пролитым кофе листы с черновыми автографами стихотворения В альбом и Первая баллада бульвара Бен-Маймон, набросками других стихотворений и пр. На одном из листов сохранился след. план цикла:
1. В альбом
2. Первая баллада бульвара Б[ен-]М[аймон]
3. Зачем нужна <вст.: была?> любовь
4. Анапест
5. Вторая баллада [бульвара] Б[ен-]М[аймон]
6. Угол улицы Альфаси
7. К дочери
Рамбам – ивр. акроним имени р. Моше бен-Маймона или Моисея Маймонида (ок. 1135–1204), великого евр. философа, богослова, ученого и врача, автора знаменитого философского труда Путеводитель растерянных и коммент. к Мишне (записям устного учения иудаизма).
Не стояла бы пара Ибн-Злат и брат его Бин-Добрат – ср. в одном из черновых вариантов: «стояло бы / Верно – Неверно / Вместо проблемы / Добра и Зла»; ср. также в пер. стихотворения Ш. Ибн-Гвироля Ночная буря (см. наст. изд.): «И тогда б он выстоял, кабы дней, / дней ублюдки не заступили дорог, / что ведут к началу Зла и Добра, / к основанью, Разум, твоих даров». Зеркальная симметричность Зла и Добра (ср. арабск. Ибн- и еврейск. Бин- как рекомбинации друг друга) проявляется и в том, что, с одной стороны, одно из значений слова «добро» – ‘имущество’ (категория, семантически смежная со «златом»), а с другой – одно из значений слова «золотой» – ‘добрый’ (ср. «золотой человек», «золотое сердце»).
Нравственный Императив – здесь как синоним категорического императива или нравственных принципов, сформулированных И. Кантом (1724–1804).
Адам Кадмон – букв. «изначальный, первичный человек» (ивр.). В каббалистических учениях прообраз человека и антропоморфное олицетворение вселенной и десяти сфер (Зогар), в лурианской каббале первая манифестация Эйн-Соф (бесконечности) и т. д.
Рамбан – ивр. акроним имени р. Моше бен-Нахмана или Нахманида (1194–1270), виднейшего каталонского раввина, философа, комментатора Ветхого Завета и Талмуда.
Черновые автографы (ФМГ). Февр. 2009 г. Реконструировано С. Шаргородским.
Второе стихотворение цикла Мечты и звуки (см. выше). В черновом автографе строфы 3–7 записаны без правок с отдельными вставками. В нашей условной реконструкции сохранены (со вставками из приведенного ниже текста) зачеркнутые строфы 1–2; очевидно, они должны были окончательно выкристаллизоваться из записанного с минимальными правками стихотворения, первоначально названного Файф-о-клок:
Мудрость
Спиритус вздрючил Рацио
и жоха пердолит на всех парах
от
шатнуться как близко подкрасться
уже одинокое бродит жираф
это старость
оно навроде как
хныканье даже и не коры
подкорки
о кислородике
по талонам в среду и во-вторых
говоря по-нашему десатурация
так и пере
веди
старость это вечный страх обосраться
иллю
минации посреди
и обэриутские чуры не надо
о не мне отвечайте зачем я тут
за фоно теть София из Сталинабада <вст.: ума палата>
трофейный хрусталь <нрзб> на гирлянды рвут
Бульвар Бен-Маймон… кислородный голод… колесница – бульвар Бен-Маймон – улица в старом иерусалимском районе Рехавия, где автор в последний год жизни снимал квартиру на первом этаже, будучи не в силах подниматься по крутой лестнице в свое жилище-«мансарду». В этот период поэт, страдавший эмфиземой легких, передвигался с кислородным аппаратом, часто на электрической инвалидной коляске, что и объясняет ряд образов стихотворения. Ср. также в эссе Базилевс (Октябрь, 2007, № 7. С. 136–143; также в наст. изд.): «Старость не есть мудрость, а есть кислородное голодание головного мозга».
Теть София из Сталинабада – упоминается также в фельетоне Генделева Сумбур вместо музыки: «В пять лет меня пытались приспособить к хорошей профессии скрипача-виртуоза. Маме посоветовала тетя Софа хорошего педагога – старого Путермана. Старого и глухого, как Брандмауэр (тоже хорошая фамилия). Основателя целой скрипичной школы, воспитателя целой плеяды мастеров смычка во всех концах света. Скрипичная школа и плеяда мастеров во всех концах света осиротели через 2 недели (5 полных занятий со мной и одно сокращенное – удар, апоплексия, еще удар, и все! Минут семь в тот трагический день и отзанимались. Мы изучали нотный стан» (Вести, 1993, 24 июня. С. 17).
И стоглазый друг мой распорядится / чтобы не снился стоглазый он – в нижней части листа вслед за стихотворением под чертой приписан вар.: «Покровитель стоглавый распорядится / чтобы вон отпустил <нрзб>». Выше в тексте, однако, «стоглавый» испр. автором на «стоглазый».
А стихи говорить легко и приятно / это / как есть с ножа – коннотации «еды с ножа» как «дурной приметы» соединяются здесь с устойчивым авторским мотивом ножа как знака любовной неудачи и теомахии; нож выступает атрибутом и ранящей героя женщины, и убивающего его Бога-антагониста. Ср. в черновиках незаконченного стихотворения, обращенного к ушедшей возлюбленной: «Нож мы держим только так: / ты за рукоятку нож, я за лезвие» (ФMГ), трансформировавшегося затем в стихотворение из цикла Осенние уроки симметрии: «что-то / мы с тобою / Божик / на одно лицо похожи / и / похоже держим ножик / только / Ты за рукоять» (НСС, с. 484). Нож плотно сплетен с враждебным Богом и в черновиках представленного как импровизация четверостишия Стих, приснившийся в 4 часа 32 минуты утра: «Понарошку Божечка / поиграй немножечко / не ховай меня лицом в яму с этим мертвецом» (ЛВС, с. 231): «Мой еврейский Божичек / За язык за ножичек / Не вели меня лицом / В яму с этим мертвецом» (ФМГ). Кажущаяся «легкость и приятность» поэтического творчества на деле оборачивается, таким образом, опасным (ср. идиому «ходить по лезвию ножа»), чреватым страданиями и гибелью занятием.
М. Генделев впервые попробовал себя в роли сочинителя песен в конце 1960-х гг., написав несколько текстов, положенных на музыку Л. Герштейн (см. ниже) и Л. Нирманом. Позднее поэт вспоминал об этих песнях с гримасой хотя и иронического, но непритворного отвращения; самая известная из них, «белогвардейский» романс Ностальгия («Корчит тело России…»), виделась образчиком предельной безвкусицы.
Несмотря на часто декларировавшееся презрение к общебардовскому распеву, известная тяга к «песенному жанру» не оставляла Генделева. В его иерусалимском доме нередко звучали записи А. Хвостенко, В. Певзнера и др.; высоко ценил он также поэтическое дарование В. Высоцкого и песни на стихи М. Исаковского (которого считал одним из немногих своих предшественников – русских военных лириков).
Уже в ПР появляется цикл Романсы (позднее, в ВС – Пять романсов для г-жи К.); о вокальном их исполнении в то время речь не шла, однако несколько лет спустя поэт и бард О. Шмаков (см. ниже) по собственной инициативе положил на музыку ряд стихотворений Генделева.
Загоревшись, Генделев занялся небольшими переделками др. стихотворений; параллельно была написана серия собственно песенных текстов. Работа шла лихорадочно, и вскоре в исполнении Шмакова была записана кассета под назв. Песни взрослых людей. В 1997–1998 гг. на основе первых записей Генделевым был затеян музыкально-поэтич. проект, результатом которого стал компакт-диск Другое небо с записями 20 песен в исполнении изр. певицы И. Долгиной и музыканта и аранжировщика Я. Муравина.
По словам Генделева, его песни задумывались как композиция «о нас», т. е. общности близких поэту «взрослых» людей, разделявших сходный жизненный опыт и взгляды. Надо отметить, что автор отнюдь не считал ряд песенных текстов второстепенными и некоторые из них (