Маргарита, Солдатское танго, Кафе «Иприт» и др.) предполагал включить в раздел ВС, назв. Кафе «Иприт» (авт. файл раннего вар. кн., ФМГ); от этого плана в финальном вар. кн. осталось лишь заглавие.
В настоящем сборнике публикуются только тексты, изначально написанные как песенные, за исключением романса Близнецы, весьма далеко ушедшего от исходного стихотворения. В изд. не включена неоконченная песня, фигурирующая в черновиках (ФМГ; АС) под загл. Танго «Блаженство» (вар. загл. – Танго «Блаженство смерти») и Самоволка. Исправления строфики, пунктуации и т. п. в крайне небрежных авт. файлах не оговариваются.
Авторский файл (ФМГ).
Авторский файл (ФМГ).
Синий спирт – частый мотив в стихах Генделева; ср. «сухой гиперборейский спирт / горючий синий спирт» в Вечернем пьянстве в Хайфе (ПЛ, с. 36), «язык / сухой как спирта пламень синий» в Привокзальных стансах (ВС, с. 42).
Авторский файл (ФМГ).
Второй монгольский романс – загл. продиктовано Монгольским романсом (ВС, 56–57), также включенным в цикл песен на диске Другое небо. Вар. строфы 4 (черновая авторская машинопись, АС): «Как прожилось, так прожилось / легкая ноша – наша печаль. / Луны уходят, время пришло / если простимся – значит сейчас».
Авторский файл (ФМГ). Существует изустный вар. текста с нек. расхождениями и вставкой строфы: «А вот счастливая любовь, господа курсанты, / как Офелия в запруде, чисто моет волоса. / А мудиле Дерриде предпочитает Сартра / и в цене у lе moujik краса ее коса»; машинописный вар. концовки ст. 28: «и шею ей скрутить».
Авторский файл (ФМГ).
«Иприт» – мотив иприта (горчичного газа), газовых атак Первой мировой и т. п. в текстах Генделева возник в связи с «войной в заливе» янв. – февр. 1991 г., в ходе которой Ирак обстреливал Израиль ракетами и жители страны прятались с противогазами в герметичных комнатах, опасаясь применения отравляющих газов – что не одному только автору напоминало о газовых камерах Катастрофы. См. также стих Доктор Лето (ВС, 27–29), в свою очередь включенное в цикл песен.
Там, в маленьком кафе… – ср. песню Ю. Визбора «Западный Берлин» (1970): «Там, в маленьком кафе, на углу Шенхаузераллее, / Где четыре старухи ежедневно / Обсуждают итоги первой и второй мировой войны… // Там, в маленьком кафе, на углу Шенхаузераллее», и т. д.
Авторский файл (ФМГ).
Авторский файл (ФМГ).
Текст представляет собой перераб. стихотворения Смерть и бессмертье два близнеца (СМГ, с. 55), откуда взяты 1-я, 4-я и 6-я строфы «романса».
Смерть и бессмертие – ай, молодца! – очевидно, здесь намек на расхожий анекдот, в котором татарин, отвечая на пасхальное приветствие «Христос воскресе!», восклицает: «Ай, молодца!»
Авторские файлы (ФМГ). Посв. О. Шмакову. Приводим черновой машинописный вариант (АС):
Война подробно убивает,
ей все одно —
мы сучьи дети,
но
нас не убывает,
поскольку лично я бессмертен,
поскольку лично – молодчага
и мы, конечно, допоем
что с дыркой в сердце есть два шага
еще есть два последних шага – уже за окоем.
Ой, не та ворон птичка – чтобы петь с сучка
но, какова музычка – такова и музычка.
Сапоги еще не тапочки, и огонь – не уголек.
Мотылек-жизнь-бабочка
мотылек!
А смерть не глядя убивает
она хоть Божья —
но машина.
Но только
смерти не бывает,
поскольку мы остались живы,
ни малодушье ни отвага
не достаются нам живьем,
ведь – с дыркой в сердце есть два шага
всегда есть два в запасе шага и шагом марш за окоем.
Я бессмертен – лично – и мне века хватает пока!
Но какова музычка, такая и музычка,
жизнь – вообще мне до лампочки – и до лампочки полет
Мотылек-жизнь-бабочка
мотылек!
Любовь – уж на слово поверьте —
сама собой
не умирает,
но только
от случайной смерти
что нас наощупь выбирает,
и в дырке сердца удалого
свистит последнее «люблю».
Но после смерти есть два слова,
еще есть два последних слова,
последних два нелепых слова и лишь потом – салют!
И мотив отличный, и темочка близка
но какова музычка, такая и музычка,
пореви, моя девочка – и ступай домой.
Мотылек-жизнь-бабочка,
а – Боже мой,
пореви моя дурочка —
на дыму полет:
мотылек-жизнь-бабочка
мотылек!
Любовь война и смерть – могу поклясться
без нас
поладят в мире
причем,
не остается кляксы
при самом плевеньком калибре.
Два шага после смерти нужно?
Два слова, говоришь, поем?
Пошли со мной, мой простодушный,
давай их сделаем вдвоем!
О. Шмаков (р. 1965) – поэт, бард. С 1992 г. жил в Израиле. Был одним из завсегдатаев «мансарды» Генделева; автор цикла песен на слова последнего. Публиковался в журн. Двоеточие (Иерусалим) и поэтич. антологии журнала (2000). Живет в Канаде.
Мотылек-жизнь-бабочка – Мотылек и позднее бабочка – устойчивый символ поэтич. слова в стихах Генделева, графическая структура которых с нач. 1980-х гг. неизменно являла собой симметричную «бабочку»; условными изображениями бабочек также были украшены некоторые его кн.
А / смерть не глядя убивает / она / хоть / Божья / но / машина… Любовь война и смерть… мой простодушный – о мотивах «Божьей машины» и «простодушного» читателя, а также триаде «любовь, война и смерть» в текстах Генделева см. статью С. Шаргородского Путешествие во тьму в наст. изд.
Впервые: И.О. (Иер.), 1994, № 4–5, [c. 52–63].
Первая версия поэмы Свидетель была написана в Ленинграде не позднее сентября 1975 г. (датируется по инскрипту на авторской машинописи, архив О. Егудиной). В ВИ (1979) поэма была представлена небольшим отрывком, окруженным отточиями.
В конце 1980-х – нач. 1990-х гг., готовя несостоявшееся восьмитомное собрание своих кн. для изд. «Lexicon» (Иерусалим), поэт принялся разбивать вошедшие в ВИ произведения на строфы-«бабочки»; одновременно производилась незначит. их редактура. ВИ был разделен на две кн.: В ожидании лодки: Стихотворения и поэмы. 1972–1977. Ленинград и Свидетель: Поэмы. 1974–1986. Ленинград (издат. макеты этих кн. см. в ФМГ), причем в последнюю поэма вошла целиком. Здесь поэма публикуется по указ. издат. макету.
После провала издат. планов Генделев в 1994 г. опубликовал поэму (с некоторыми отличиями в разбивке строф) в малотиражном журн. И.О. под ред. Г. – Д. Зингер, Н. Зингера и И. Малера.
Сравнение исходной ленинградской версии с поздней ред. демонстрирует, что, в отличие от прочих текстов из ВИ, подвергшихся сравнительно небольшой редактуре, поэма была полностью переписана. Вполне очевидно, что подобное внимание к раннему тексту говорит о чрезвычайной важности поэмы для автора.
По нашему мнению, объяснение этому содержится уже в заглавии: тема свидетельства является ключевой и сквозной в поэзии Генделева. Однако поэт выступает свидетелем не только ранних и манерных «полуночного блаженства / и тишины нам неподлунной женской, / и тайной тишины / пустых зеркал» (ПЛ, с. 7), «затменья луны» (СМГ, с. 16) и, наконец, истинного Бога-Народа, противопоставленного Аллаху (поэма Триумфатор, ВС, с. 89). Он – прежде всего свидетель самого себя и собственного бытия.
О зарождении этого двойственного мироощущения в студенческие годы Генделев рассказал в неожиданном контексте – юмористич. фельетоне Нетрадиционный сбор (Окна, 1995, 20 апр., с. 26):
«Я стал профессиональным партнером себя – героя, и потом – и в литературе, и на войне, и в постели – я опытно, отчетливо выполнял эту необходимую фигуру внутреннего пилотажа – остранение, отчуждение самосознания от себя, телесного.
Пожалуй – вот это и есть то, без чего не существует – потому что распадается и не собрать – писатель. Да и не только писатель – хотя что я знаю о других и что понимаю? Да и неинтересно мне, откровенно говоря, самому, без внутреннего партнерства, одной парой глаз смотреть в мир.
Потому как – одиноко, не перемигнуться, не пожалеть, не восхититься чуть показно.
Один я бывал только пару-другую раз в жизни и не знаю – то ли состояния подлинного “панического” (в античном смысле) ужаса – невероятного страха, шокового страха – лишали моего двойника – героя именно героизма и он бросал меня на самого-меня, маленького-себя, то ли в состоянии ужаса я полностью срастался со своим героем – до тупого, оглушительно-внутренне-воющего монолита – цельности животного. Т. е. я эту пару раз в жизни не один, но един: бурдюк, полуналитый нечеловеческим ужасом смерти или потери любви, мех с булькающей “жизнью”, раствором себя.
Когда-нибудь, о, когда-нибудь я наберусь ледяного мужества и напишу об этих “пару раз”, хотя и не уверен, что место этим признаниям не во сне, а в литературе. Во всяком случае, я догадываюсь об аде, полагая фантазию Высшего, как говорится, Существа подобной своей небольшой практике умирания души-тела, только в простом а