592.
Удивительно, но в оценке действий властей британские дипломаты не расходились с русскими. Вопреки утверждениям о том, что представители Лондона советовали подавить восстание, «не разбирая средств»593, они пытались препятствовать этой неразборчивости. «Нет извинения действиям турок, – писал 26 мая 1876 года британский посол в Турции Г. Дж. Эллиот генеральному консулу своей страны в Белграде В. Уайту, – которые вооружили башибузуков, черкесов и цыган, насилие которых загоняет мирных селян в отчаяние и мятеж. Я делаю, что могу, для того чтобы остановить это»594. Остановить «это» не удалось. В том числе и потому, что британский посол не выносил своего личного отношения на публику. «Он старается, – докладывал 12 (24) августа 1876 года Нелидов Горчакову, – по наущению великого визиря, объяснить, если не оправдать, поведение турок; совершенные в Болгарии варварства лишили турок симпатий и доброжелательности английской нации, но они могут считать себя спокойными, установив, что не потеряли таковых сэра Генри Эллиота»595.
Между тем действовал принцип коллективной ответственности райи, то есть христиан, от которого пострадали не только болгарские крестьяне. После убийств в Салониках под угрозой оказались и жизни подданных европейских государств. Правительство султана с трудом контролировало ситуацию под окнами своих кабинетов, даже в Константинополе ожидали нападений на европейские посольства. Атмосфера была исключительно напряженной596. Подавление восстания сопровождалось казнями и пытками захваченных в плен, пережившие пытки и суд ссылались в Диарбекир, на Кипр, в Палестину597. Поначалу никого особенно не беспокоило количество жертв в Болгарии. По данным официального отчета турецких властей, при подавлении восстания было убито 3100 христиан и 400 мусульман. Первая цифра, конечно, была занижена. Британский консул официально определил количество христианских жертв в 12 тыс. чел. (хотя в отчете, сделанном для посла, называлась бóльшая цифра – 12 тыс. жертв только в Филиппополе), его американский коллега – в 15 тыс. чел., более поздние болгарские исследования дают оценочные цифры трагедии – от 30 до 60 тыс. чел.598
Если организация восстания закончилась военным поражением болгарских революционеров, то организация его подавления привела к политическому поражению турецких властей. Их поддержала только группа польских революционеров в Лемберге (совр. Львов), которые создали «Конфедерацию польского народа», от лица которой объявили России войну599. Что касается Болгарии в апреле и мае 1876 года, то американский и немецкий журналисты, исследовавшие картину турецких преступлений, были потрясены, увидев только в одной из деревень свыше 3 тыс. трупов и сотни отрезанных детских голов600. С особым остервенением башибузуки разрушали школы и церкви. Неоднократно были зафиксированы случаи массового сожжения женщин и детей живьем. Сколько-нибудь серьезных попыток остановить их правительство не предпринимало601. Подобного рода новости из первых рук начали приходить в Европу уже в июле 1876 года. Поначалу в них попросту отказывались верить, но когда сведения были подтверждены, они сыграли, по словам английского дипломата, роль последней капли в чаше терпения602. Международная реакция на турецкие зверства в Болгарии была крайне острой.
Единственным твердым защитником Оттоманской империи был граф Биконсфилд – Дизраэли. Он ставил под вопрос количество жертв, отрицал факты продажи болгарских девушек и молодых женщин в рабство, ссылаясь на то, что об этом нет свидетельств в донесениях британского посла в Константинополе Эллиота603. На упреки в том, что правительство поддерживает политику обезлюживания Болгарии, последовал весьма типичный и оригинальный ответ: «Хорошо, конечно, резня 12 тыс. человек, не важно, турок или болгар, невинных крестьян или бандитов – ужасное событие, о котором никто не может думать без эмоций. Но когда я вспоминаю, что население Болгарии – 3 700 000 человек и что это очень большая страна, не является ли слишком экстравагантным злоупотреблением риторики утверждение, что резня столь значительного количества людей, как 12 000 человек является депопуляцией провинции?»604. Впрочем, даже в постоянно поддерживавшей султана Англии началось широкое движение против Турции. Памфлет «Болгарские ужасы и Восточный вопрос», написанный лидером либеральной оппозиции В. Гладстоном, разошелся в 50 тыс. экземплярах за несколько дней. Пресса требовала немедленных действий по прекращению турецкого террора на Балканах.
В защиту болгарского народа выступили Дж. Гарибальди, В. Гюго, Ч. Дарвин, И. С. Тургенев и многие другие деятели европейской культуры и политики. Разумеется, в России резня вызвала бурю возмущения. Уже 5 мая 1876 года Московский славянский комитет выступил с призывом о сборе пожертвований в пользу болгар: «Многое уже сделано русским обществом: велика в своей сложности высланная славянам русская земская милостыня, которой две трети, по крайней мере, составились из подаяний простого народа при содействии приходского духовенства. Эти лепты созидают историческое будущее всего славянского мира. Благодаря этому гласному заявлению народного мнения подержалась связь сочувствия между Россией и славянскими племенами, и они не упали духом. Благодаря оказанной из России помощи семейства наших несчастных единоплеменников и единоверцев не умерли с голоду и холоду и просуществовали, хоть кое-как, целую зиму, не утратив веры в окончательный успех того дела, за которое подвизаются их отцы, мужья, сыновья, братья – все мужчины, способные носить оружие. Тяжелое бремя легло, конечно, на русское общество; трудна историческая повинность, выпавшая на его долю, но зато велико и призвание России, и братский долг ею еще не совершен»605.
Вопрос, который в этой обстановке пытался решить Петербург, состоял в выборе средств оказания помощи восставшим, и, прежде всего, должна ли Россия участвовать в освобождении Болгарии напрямую, то есть военным путем. Известно, что А. М. Горчаков и М. Х. Рейтерн, поддерживаемые великим князем Константином Николаевичем, последовательно выступали против войны. Позиция Д. А. Милютина была сложнее – он понимал и относительную неподготовленность армии к войне, и невозможность для России воздержаться от прямой помощи славянам Балкан. В этой ситуации, в самодержавном государстве, где решающая роль в вопросе о войне и мире принадлежала императору, особое значение имела борьба за симпатии Александра II – человека мягкого, подверженного колебаниям.
«Он (Александр II. – О. А.) был человеком школы Николая Павловича, но коренные его душевные свойства были им унаследованы не от отца, а от матери. Душевно он гораздо больше Гогенцоллерн, чем правнук Екатерины II, внук Фридриха-Вильгельма III, племянник Вильгельма I, сын принцессы Шарлотты, отпрыск гогенцоллернских поздних поколений, не талантливых, скорее даже ограниченных, но достаточно толковых и гибких, умевших идти с веком, без творчества, но и без донкихотства, всегда готовых самоограничиваться и склоняться одинаково перед сильными фактами и перед сильными людьми, подчиняясь им, с достоинством, но и без крикливого протеста, поколений Йены и Ватерлоо, Ольмюца и Садовой, Штейна и Бисмарка», – таким, по мнению историка Б. Э. Нольде, был Александр Николаевич606.
Действительно, император был подвержен внешнему влиянию, сказывалось то, что он формировался как личность под сильным влиянием отца, не допускавшим инициативы ни у кого, не исключая и наследника-цесаревича. Вместе с тем Александр II был безусловно лично храбрым, мужественным человеком. «Он должен быть военный в душе, без чего он будет потерян в нынешнем веке», – эта задача, которую Николай I поставил перед военным воспитателем Александра Николаевича К. К. Мердером607, была полностью выполнена. В душе император всю жизнь оставался военным человеком, а между тем за душу Александра II, то есть за его понимание чести, достоинства и обязательств перед Россией и велась борьба.
Весной 1876 года были еще надежды на совместное выступление с Австрией и Германией, что нашло отражение в Берлинском меморандуме 1876 года. Почти одновременно с началом восстания в Болгарии состоялась встреча трех императоров в столице Германии. Поскольку точной информации о резне еще не было, на ней в основном обсуждалась проблема Боснии и Герцеговины. Горчаков накануне поездки в Берлин стал склоняться к идее внешней гарантии автономии провинций, допускалась даже временная, «на определенных, точных условиях» австрийская оккупация Боснии. Канцлер надеялся на «безусловную поддержку со стороны Пруссии»608.
В результате 1 (13) мая 1876 года во время пребывания Александра II в Берлине Горчаковым, Андраши и Бисмарком был подписан меморандум, к которому позже присоединились Италия и Франция. Меморандум требовал от турецкого правительства заключить на два месяца перемирие с повстанцами, оказать помощь в восстановлении их разоренных храмов, жилищ и хозяйств, признать за повстанцами право сохранения оружия. Турецкие войска должны были быть сосредоточены в нескольких определенных особым соглашением пунктах, наблюдение за выполнением условий меморандума в случае его признания возлагалось на консулов европейских держав609. Русское правительство поначалу склонялось к более активной поддержке повстанцев, но под давлением Австро-Венгрии было вынуждено отказаться от этих планов610.
19 мая на предложения трех империй последовал ответ Лондона. Лорд Дерби считал требование заключение перемирия иллюзорным и вредным, а положение о материальной компенсации за разрушения – в принципе невыполнимым611. Единое выступление Европы было сорвано Лондоном. Отказ Великобритании поддержать Берлинский меморандум, требование Дерби разоружать только христиан, а также категорические возражения против международного контроля над турецкими властями в сложившихся условиях фактически означали признание Лондоном за турками права на бесконтрольные репрессии