ено мной. – О. А.). И только, когда Турция, подстрекаемая своими покровителями, высокомерно отвергла даже посылку почетного посольства в Петербург, предъявляя вместе с тем унизительные для России условия разоружения, Императору Александру не оставалось другого исхода, как обуздать ее мечом»782.
Борьбу за понимание Александром II чести и достоинства России выиграли военные уже тогда, когда Милютин провозгласил: «Вера в святость слова Царя не должна ничем помрачиться»783. Насколько это было важно для самого императора, можно судить по тому, что он счел невозможным отказаться от положений Московской речи, и по тому, что он счел необходимым сослаться на нее в Манифесте об объявлении войны Турции: «Исчерпав до конца миролюбие Наше, Мы вынуждены высокомерным упорством Порты приступить к действиям более решительным. Того требуют и чувство справедливости, и чувство собственного Нашего достоинства (выделено мной. – О. А.). Турция, отказом своим, поставляет Нас в необходимость обратиться к силе оружия. Глубоко проникнутые убеждением в правоте Нашего дела, Мы, в смиренном уповании на помощь и милосердие Всевышнего, объявляем всем Нашим верноподданным, что наступило время, предусмотренное в тех словах Наших, на которые единодушно отозвалась вся Россия (выделено мной. – О. А.). Мы выразили намерение действовать самостоятельно, когда Мы сочтем это нужным и честь России того потребует. Ныне, призывая благословение Божие на доблестные войска Наши, Мы повелели им вступить в пределы Турции»784.
Итак, слабая оппозиция войне была преодолена. Обручев уже в марте 1877 года закончил разработку окончательного варианта своего плана войны с Турцией – «Соображения на случай войны с Турцией весной 1877 года». Николай Николаевич внес в этот план значительные изменения сравнительно со своими предложениями от 1 октября 1876 года. Ситуация требовала этих изменений – ведь Обручев по-прежнему исходил из необходимости скоротечной войны: «В течение зимы турки успели значительно развить свои силы, стянули все что можно на Дунайский театр, увеличили число судов на Дунае, усовершенствовали крепости, дополнили их вооружение. Вместе с тем пыл в славянах ослабел, сербы совершенно сошли с поля, а румыны, рвавшиеся осенью идти в авангарде нашей армии, чуть что не отказываются от всякого участия в войне»785.
Учитывая эти изменения и по-прежнему слабые финансовые возможности России, Обручев вновь предложил план молниеносного разгрома Турции, предусматривавший взятие турецкой столицы. Но главное – не время, отведенное автором плана на завершение операции, а способ достижения успеха. Как позже отмечал Г. И. Бобриков: «Сломить сопротивление Турции несколькими корпусами, или большею частью всех сил государства, – две вещи, влекущие за собой не только совершенно разные, но даже совершенно противоположные политические последствия. В первом случае получается высокое представление о могуществе, ставящее победителя на пьедестал обаятельного нравственного влияния и способное внушить противникам серьезную острастку. Во втором случае, наоборот, наступает минута разочарования для союзников, ободряются враждебные силы»786.
Обручев не надеялся на первый вариант развития событий – он рассчитал его. Однако в его видении политической цели войны произошли важные изменения, наложившие отпечаток и на планируемые военные действия: «Цель войны, раз что нас вынудили ее начать, теперь не может быть иная, как безусловное уничтожение владычества турок на Балканском полуострове»787. Изменились и взгляды Обручева на главную стратегическую цель армии – Константинополь. Если осенью 1876 года он полагал взятие города желательным и возможным, то теперь, весной 1877 года, считал его абсолютно необходимым: «Овладение в военном смысле Константинополем и Босфором составляет… безусловную необходимость»788. Обручев предостерегал от остановки перед городом и предлагал исключить всякое влияние МИДа на ход военных действий, предсказывая, что единственным результатом уступок будет захват Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины789.
Взятие Константинополя должно было поставить Европу перед свершившимся фактом. Быстрая, победоносная, эффектная война должна была стать залогом невмешательства Держав. Видимо, учитывался опыт франко-прусской войны, закончившейся всего шесть лет назад. О ней помнили и русские военные, предлагавшие разыграть ту же ситуацию: стремительно разгромить противника не числом, а уменьем, обеспечить военной силой решение важнейшего вопроса, не задействовав главных резервов страны, которые пригодятся для удержания захваченных позиций – военных, политических, моральных.
Обручев прекрасно понимал военные и политические сложности осуществления своей программы. Константинополь был прикрыт Дунаем, Балканами, наконец, турецкими крепостями и армией. В случае поддержки англичан, писал Николай Николаевич, «…столица Востока может превратиться в такую твердыню, о которую, как и о Севастополь, могут разбиться усилия даже самой могущественной армии»790. Однако «до настоящей минуты Константинополь стоит еще открытый, беззащитный»791. Для создания обороны туркам и англичанам потребуются значительные силы и время, которого у них нет. Обручев считал, основываясь на донесениях русского военного агента в Англии, что на подготовку экспедиционной армии в 50–60 тысяч человек Лондону потребуется 13–14 недель, а на подготовку константинопольской позиции – еще 8–10 недель792. А ведь армию эту надо еще перебросить морем, огибая Европу. Была, правда, и англо-индийская армия, но ее мобилизационные возможности были невелики. В 1877 году англичане смогли перебросить на Мальту из Индии только 5000 морских пехотинцев793.
Фактор времени приобретал чрезвычайно большое значение. Им Обручев и предполагал воспользоваться: «Таким образом при решительности и быстроте действий взятие Константинополя никак не представляется абсурдом, а, напротив, весьма вероятно… Для всех подобных случаев есть только одно правило: не медлить, не зевать»794. Для осуществления плана быстрой войны необходимо было значительно усилить состав Действующей армии – силы четырех русских корпусов и румынские войска уже не могли обеспечить успех.
Обручев предостерегал – если армия затянет действия в Придунайской Болгарии и не перебросит значительную часть войск за Балканы сразу же, то «…взятие Константинополя, а следовательно, и решение вопроса (восточного. – О. А.) сделается для нее, пожалуй, непосильным»795. Поэтому и было предложено разделить Дунайскую армию на две части, одна из которых сразу двинется через Балканы на Константинополь, а другая займется обеспечением ее флангов и тыла на Дунае796. Турки, усиленно подготавливая оборону по Дунаю, рассредоточили свои силы, растянув большую часть своей армии от Виддина до Ниша и далее до Варны:
«Таким образом, турки имеют:
На двух противоположных (выделено Обручевым. – О. А.) оконечностях Дуная (Виддин – Бабадаг) – 59 925.
На всем течении Дуная от Рахова до Силистрии – 32 340.
На второй линии от Ниша до Варны – 32 900.
На третьей линии от Софии до Адрианополя – 20 450.
В Константинополе – 12 500.
___________________________________________
Всего – 158 115»797.
Таким образом, за Балканами турки на момент открытия боевых действий реально имели на Константинопольском направлении около 33 тыс. чел., к тому же рассредоточенных. Для переброски арабских частей и армии Сулейман-паши нужно было время, как, впрочем, и для их сосредоточения. Забалканской армии ставилась задача разгрома уступавших ей по численности отдельных отрядов противника порознь. Состав этой армии должен был равняться трем корпусам или 76 бат., 60 эск. и сотням и 324 полевых орудий, не включая осадного парка (от 220 до 250 ор.), что составило бы 114 000 чел.798 Следует признать, что задача – осуществить марш в 500 верст к Константинополю за 4–5 недель – для таких сил была выполнимой. Не был высок и среднесуточный темп наступления – 15–20 верст в сутки при решительном превосходстве в силах на основном направлении удара, которое, кстати, пролегало через зону сплошного болгарского, а следовательно, дружески настроенного к нам населения. Последующие события доказали, что даже 12-тысячный отряд ген.-л. И. В. Гурко сумел достичь здесь значительного успеха, не развившегося в победу исключительно из-за малочисленности отряда.
Турецкая оборона по Дунаю страдала отсутствием стратегического резерва, к тому же турецкие войска были растянуты в одну линию. Ни одна армия в такой ситуации не выдерживала флангового удара, и Обручев предложил использовать эту ситуацию, имея в виду действия 2-й армии в Придунайской Болгарии. Перед ней он ставил следующие задачи одновременно:
«а) владеть нижним Дунаем и Бабадагом, производя поиски в Добруджу и Делифман, на что не считая местных (или румынских войск) потребуется – 1 пех. див., 1 кав. див.;
б) брать Рущук и обеспечивать главную Дунайскую переправу – 2 пех. див., 1/2 кав. див.;
в) противодействовать войскам, которые турки соберут в Шумле или вообще к востоку от Рущука – 2 пех. див., 1 кав. див.;
г) противодействовать войскам, которые турки имеют на западе от Рущука до Виддина – 2 пех. див., 1 кав. див.;
д) владеть Габровскими и Сливенскими проходами и вместе с тем производить постоянные поиски в долины Тунджии Марицы и в тыл Шумлы и Варн – стр. бр. масса казаков;
е) иметь какую-нибудь часть в общем резерве – 1 пех. див., 1/2 кав. див.
Всего: 8 пех. див. 4 кав. див. и 10–12 каз. п.»799.
Таким образом, Обручев предлагал по форсированию Дуная развернуть 2-ю армию в стратегический «веер», нанося дробящие удары по отдельным отрядам противника, лишая турок возможности маневра этими силами с целью исправления ошибок в предвоенном развертывании армии и занятия угрожающей флангам 1-й армии позиции. Хочется отметить, что Обручев предлагал сосредоточить на Виддинском направлении, то есть против войск Осман-паши и Никополя, силы, примерно в 1,5 раза превосходящие те, которые были туда реально направлены. Это превосходство могло сыграть решающую роль. Не допустив прихода в Плевну Осман-паши