1038. 11 (23) марта Н. П. Игнатьев получил высочайшее повеление отправиться в Вену «для выяснения притязаний графа Андраши и отношения к нам австро-венгерского правительства». Через три дня он был уже в столице Дунайской империи, где был принят ее канцлером и императором. С самого начала стало ясно, что австрийцы недовольны тем, что они считали нарушениями предвоенных соглашений с Россией1039.
Наиболее непримиримо был настроен Андраши, в то время как Франц-Иосиф хотел избежать конфликта. Он даже заявил Игнатьеву, что считает близость интересов Австро-Венгрии и Великобритании «вековым предрассудком, ничем не оправдываемым»1040. Тем не менее все без исключения австрийские государственные деятели выступали за созыв конгресса для обсуждения последствий русско-турецкой войны, за право на ввод своих войск в Боснию и Герцеговину, против территориального расширения Черногории вообще и за расширение Сербии только в сторону безусловно болгарских земель и против создания «великой Болгарии». В отношении последней Игнатьеву удалось убедить Андраши, что условия Рейхштадта и Будапешта касались недопущения нового славянского государства в Боснии и Герцеговине, но не в Болгарии. Согласие канцлера было обусловлено сокращением территорий Болгарского княжества. К 15 (27) марта Игнатьеву с большим трудом удалось согласовать русские и австрийские позиции1041.
Не менее решительно, чем Австро-Венгрия, была настроена и Великобритания. 27 марта 1878 года британское правительство пришло к выводу о невозможности распространения границ нового автономного княжества до Эгейского моря, так как на его побережье проживает «значительное греческое население». Что касается черноморского побережья Болгарии, то по мнению Солсбери, там также доминировали мусульмане и греки1042. В ответе Горчакова, данном 28 марта (9 апреля), высказывалось недоумение по поводу протестов британского правительства. Действительно, протестуя против реализации русской программы, оно не предлагало собственной. Впрочем, и некоторые протесты, и особенно от Солсбери, также вызывали недоумение. Ведь сам он на предвоенной конференции в Константинополе согласился с почти такими же границами болгарской автономии, которые теперь вызывали у него сомнения. Все протесты британского представителя тогда сводились к желательности разделения этой автономии на две части1043.
Кроме того, как не без иронии отметил русский канцлер, если Англия хотела уберечь Турцию от последствий войны, то ей всего лишь нужно было бы присоединиться к России, в первый раз во время Берлинского меморандума, а во второй – когда Лондону предлагались совместные с Россией и Австро-Венгрией демонстрации с целью принудить султана к реформам в его христианских провинциях1044. Что касается договоров европейского значения, к которым постоянно апеллировал Лондон, то есть к Парижскому трактату 1856 года и Лондонской конвенции 1871 года, то Горчаков напомнил, что они были многократно нарушены – сначала турецким правительством, не выполнившим свои обязательства по отношению к христианским подданным, потом – образованием единого государства из Дунайских княжеств, затем – самим актом созыва Константинопольской конференции, формально являвшейся вмешательством во внутренние дела Оттоманской империи, и, наконец, вводом английской эскадры в Мраморное море1045.
Мир на грани войны
Посылка английских броненосцев в Мраморное море, экстраординарный рост военных расходов в Австро-Венгрии, двусмысленная позиция Германии – в общем, закономерные последствия неудавшейся молниеносной войны, – все это говорило о вероятности новой войны.
12 (24) марта 1878 года вызванный в Петербург Тотлебен был принят императором, результатом их длительной беседы в Инженерном замке стала Всеподданнейшая записка «О захвате Босфора», поданная генералом Александру II 17 (29) марта. Для того чтобы не допустить английский флот в Черное море, предлагалось:
1) захватить ударом с тыла все турецкие укрепления от Буюк-дере до Черного моря;
2) выставить в проливе минные заграждения (для чего 500 мин было отправлено в Одессу и подготовлено к отправке еще 300 мин);
3) установить на возвышенностях дополнительные батареи на 50 мортир (24 шестидюймовых, четыре восьмидюймовых, 22 девятидюймовых), которые могли бы поражать палубы броненосных судов потенциального противника.
Мортиры предполагалось доставить из прибрежных черноморских укреплений России. Возможность овладения восточным берегом Босфора оценивалась как низкая, выполнение данной задачи потребовало бы массу времени и поэтому откладывалось на более поздний период. Армия должна была обеспечить создание сильного плацдарма на Босфоре, укрепленного как с моря, так и со стороны суши. Вся тяжесть перевозок ложилась на суда РОПиТа1046.
Это была в высшей степени рискованная программа, выполнение которой в первую очередь зависело от того, удастся ли обеспечить скрытую переброску тяжелой артиллерии и мин из Одессы и Севастополя под Константинополь. Британский флот уже стоял в Мраморном море, и сомнительно, что подобные действия прошли бы незаметно и не вызвали бы ответной реакции, как, например, занятие позиций у угрожаемых участков турецкой обороны или ввод части кораблей в Черное море. С другой стороны, состояние русской армии под турецкой столицей было далеко не идеальным. Сразу же после перехода через Балканы санитарное состояние армии стало ухудшаться.
Переполненный войсками Сан-Стефано превратился в болото грязи. Дачный городок, рассчитанный на приезд на летние купания 2–3 тыс. чел., принял 40-тысячную армию. В домах не было печей и каминов, что в начале года не делало проживание в них безопасным1047. Простуды, горячки и антисанитария были естественным следствием. В турецкой армии сыпной тиф был почти повальным явлением. Пленные и раненые турки, беженцы, – все они привносили болезнь в русские ряды. При остановке под Константинополем она стала быстро распространяться.
С марта 1878 года, то есть практически сразу же после окончания боевых действий, тиф принял характер эпидемии. На каждый полк ежедневно приходилось по 34–40 заболевших. Пришлось развернуть три военно-временных госпиталя по 1 тыс. коек в каждом. Отсутствие канализации и достаточного количества источников чистой воды вызвали затем и всплеск малярии и желудочных заболеваний. Распространение болезни становилось опасным фактором, с которым вынуждены были считаться военные: если в марте заболело 390 чел., то в апреле уже 1648, в мае – 5733, в июне – 19 333 чел. Для перевозки раненых пришлось фрахтовать русские, австрийские, французские пароходы. Армия была серьезно ослаблена, эпидемии пошли на спад только к концу июня, когда на полк в среднем ежедневно приходилось по пять-шесть заболевших. Всего же по сентябрь 1878 года с Балканского полуострова было эвакуировано морем 268 больных офицеров и 63 711 солдат1048.
Итак, русские силы на Балканах находились в весьма уязвимом положении. 2 (14) апреля, после доклада приехавшего из Сан-Стефано генерал-лейтенанта кн. А. К. Имеретинского, Милютин отметил: «Сегодня утром, когда мы собрались в кабинете Его Величества (кн. Горчаков, Тотлебен, кн. Имеретинский и я), Государь говорил уже совсем иначе о возможности захвата нами Босфора. Он увидел, что дело это не только не легкое, но даже едва ли возможное при настоящих обстоятельствах. В случае же, если мы отойдем хотя на шаг назад, мы должны совсем уже отказаться от этого предположения и, впустив англичан в Черное море, едва ли будем в состоянии удержаться за Балканами. Тотлебен справедливо заметил, что в случае малейшей неудачи под стенами Константинополя (где турецкая армия быстро формируется и умножается) положение наше может сделаться критическим»1049.
Турки постепенно приходили в себя после поражений начала года. После заключения мира, вспоминал офицер русской гвардии, «точно грибы после дождя, выросли новые и новые укрепления»1050. Наступать турецкая армия, конечно, не смогла бы, но оборонять прекрасные позиции под Константинополем, которые она так лихорадочно укрепляла, имея за своей спиной английские броненосцы, – на это турки были вполне способны. К концу мая турецкие силы насчитывали здесь около 100 тыс. чел.1051
Разумеется, опасность со стороны Великобритании и Австро-Венгрии требовала усиления контроля над Дунаем, через который проходили все пути снабжения русской армии на Балканах. Дунайская линия была в известной линии обеспечена – после заключения перемирия минные заграждения по Дунаю были сняты и остатки турецкой флотилии вышли в Черное море. В начале мая 1878 года русские минеры вновь приступили к минированию устья у Сулина и Тульчи, а также среднего течения реки у Виддина на случай войны с Англией и Австро-Венгрией1052. Этой угрозой проблемы не ограничивались.
Положение ухудшалось тем, что надежда на лояльное поведение Румынии была невелика. По условиям Сан-Стефанского мира она получала значительную часть Добруджи, населенную, кстати, преимущественно болгарами. За реальный выход к Черному морю Бухарест должен был уступить России часть Бессарабии, отторгнутой от империи в 1856 году по условиям Парижского договора. В Румынии предпочитали приобретать, не теряя. Угроза выступления румын на стороне англо-австро-турецкой коалиции была реальной. Если бы это произошло, Балканская армия оказалась бы изолированной в Болгарии. Подвоз боеприпасов по морю исключался – там господствовал бы английский флот. В такой ситуации опасение того, что начнется вторжение австро-венгерской армии из Трансильвании в Румынию (если бы она даже захотела остаться в союзе с Россией) к низовьям Дуная, было закономерным.
Для парирования этой угрозы предполагалось сформировать Юго-Западную армию. 8 (20) июля 1878 года Обручев был назначен начальником ее Полевого штаба1053. Это было лестное и очень высокое назначение. Командовать армией должен был великий князь Александр Александрович – наследник-цесаревич. На этот раз возражений против кандидатуры Обручева не последовало. Новую армию планировали развернуть против Австро-Венгрии, то есть против основного вероятного противника на континенте. Она должна была захватить карпатские перевалы на территории Румынии, вторгнуться в Северную Трансильванию и Восточную Галицию и поставить под контроль перевалы в Лесистых Карпатах