«Лично я считаю, — писал Новосильцев, — отбрасывая нравственные соображения, немецкую ориентацию политикой завтрашнего дня и испуганного обывателя». Тем не менее в надежность и длительность поддержки Германией российской монархии, даже если таковое произойдет, Новосильцев не верил: «Немцы хлеба не дадут, так как Юг будет кормить Германию, а поэтому Монарх на немецких штыках не удержится. Необходим “Царь с хлебом”, и это возможно только из Сибири». Здесь полковник высказал принципиально важный для формирования будущей политической программы Белого движения тезис: монархический лозунг можно и должно провозглашать, но только при опоре на собственные силы, при соответствующем настроении не только армии, но и очевидного большинства населения{120}.
Но так ли уж прочно было положение стран Четверного союза весной 1918 г.? Многие российские военные и политики не без основания ожидали скорого окончания войны и поражения Антанты. Действительно, ликвидировав Восточный фронт и оккупировав немалую часть бывшей Российской империи, немецкие войска «повернули на Запад» и начали новое наступление на Париж. Турецкие войска готовились к реваншу на Кавказе и к продвижению в Среднюю Азию. Немецкая пропаганда не жалела красок в описании скорого вступления доблестной кайзеровской армии в Париж и почетного мира. Но через Атлантику на помощь союзникам уже плыли многотысячные пополнения американской армии. Французские и английские войска смогли удержать фронт и остановили последний немецкий «натиск на Париж». А во Владивостоке, Мурманске и Архангельске, в Баку и Кушке высаживались и начинали действовать объединенные десанты стран Антанты. По всей Транссибирской железнодорожной магистрали выступили части Чехословацкого корпуса. И вокруг них, как союзников, а не интервентов и оккупантов, стали быстро формироваться русские военные силы. Вместе они начали военные действия против, как тогда говорилось, «власти германо-большевизма». Появились надежды на возрождение Восточного фронта, на возвращение России в ряды Антанты.
Но возможно ли было получить необходимую поддержку от союзников но Антанте «затерянной в степях», «кочующей» Добровольческой армии? Одним из первых—с письмами от Алексеева— к союзным представителям в Москву был направлен Шанрон дю Ларрэ. Генерал писал о важности восстановления единого фронта, о правопреемственности Добровольческой армии по отношению к прежней Русской армии. «Прошу Вас хорошенько усвоить мой взгляд, — напутствовал своего адъютанта Михаил Васильевич, — и твердо передать нашим союзникам, что Вы являетесь к ним не как захудалый родственник за подачкой, а как посол России, и что Вы являетесь не просить, а требовать немедленной помощи; скажите им, что если они теперь не помогут нам в борьбе с большевиками, то они сами погибнут от них». Подобные взгляды об опасности пассивного невмешательства в российские дела неоднократно высказывались позднее и другими лидерами Белого движения представителям союзных стран Антанты.
Но весной 1918 г. на белом Юге еще не работало союзных военных миссий, не было снабжения белых армий боеприпасами и обмундированием, не стояли в портах корабли с десантом на борту. Как и при создании Добрармии, Алексееву так же, фактически «с нуля», приходилось восстанавливать контакты с союзниками, заявлять о преемственности внешнеполитического курса и о сохранении прежде принятых Россией обязательств. Летом 1918 г., по инициативе генерала Алексеева, предполагалось наладить «организацию сношений с представителями держав Согласия… и выработку планов совместных действий в борьбе против коалиций центральных держав». Для этого считалось необходимым создание структуры, способной, во-первых, «подтвердить непоколебимую верность союзникам», а во-вторых — объединить действия всех российских заграничных военных и дипломатических чинов, продолжавших свою работу и не признававших советскую власть.
В конце июля 1918 г. Алексеев установил постоянный контакт с бывшим Главнокомандующим армиями Румынского фронта генералом от инфантерии Д.Г. Щербачевым. Из Румынии он отправлялся в командировку во Францию и Англию, получив от Алексеева письменные полномочия как представитель Добровольческой армии при союзном командовании (позднее его официальный статус определялся как «Военный Представитель Армий Юга России при Союзных Правительствах и Союзном Верховном Командовании»).
В специальном письме (от 31 июля 1918 г. № 136), написанном уже с Кубани, из станицы Тихорецкой, Алексеев сообщил Щербачеву общие положения программы армии, которые следовало передать союзникам: «Добровольческая армия живет и руководится единой идеей, без осуществления которой утрачивается смысл ее существования — это возрождение единой неделимой России, восстановление ее территории, ее самостоятельности, насаждение порядка и безопасности всех граждан, возможности приступить к труду, дабы воскресить преступно разрушенную государственность, народное хозяйство и сохранить еще уцелевшие национальные богатства от дальнейшего расхищения… Добровольческая армия, воодушевленная в своей деятельности перечисленными великими целями, при выполнении даже скромных временных частных задач, базировалась… на чисто русские средства, не связывая себя с той или другой т.н. “ориентацией”, хотя в принципе армия всегда сохраняла верность и честное отношение к тем союзным договорам, которые связывали Россию с ее союзниками».
Алексеев давал подробную характеристику политических факторов, уже оказавших влияние на отношение союзников к Добрармии, и тех обстоятельств, которые следовало учитывать в будущем. Отнюдь не «раболепствуя перед Антантой», как об этом позднее говорилось в большевистской пропаганде, генерал вполне реалистично оценивал степень союзнической поддержки, ее важность для России, отмечая как ее преимущества, так и очевидные недостатки.
По мнению генерала, союзники, в частности, представители Франции, слишком большое внимание уделяли левым, революционным, разрушительным для России политическим течениям. Их вина в развитии революционных настроений, конечно, несопоставима с виной Германии, но и отрицать ее нельзя. «Мы всегда являлись яркими сторонниками союзной ориентации, хотя сознавали, что значительная часть несчастий, свалившихся за последние полтора года на Россию, обусловлены характером отношений к нам наших союзников и полного непонимания ими условий русской жизни, характера и свойств наших политических партий, их целей, задач и жизнеспособности. Наши союзники всегда придавали преувеличенное значение нашим левым течениям и партиям, невзирая на то, что последние успели уже доказать торжественным образом свою государственную незрелость, отсутствие сколько-нибудь государственных людей, свою неспособность вынести Россию из той пропасти, в которую они же ее ввергли. Между тем именно к этим течениям союзники имели и имеют особое пристрастие, рассчитывая, что эти политические группы способны совершить какое-то государственное дело. Очевидно благосклонное отношение союзников и к другим нашим левым политическим группам, до тайного покровительства большевикам включительно».
Определенные надежды генерал возлагал на активизацию московского подполья, которое наконец смогло организоваться и перейти «от слов к делу» и создать структуры, потенциально готовые к реальной поддержке Добровольческой армии, а не к мистификациям на тему «спасения от большевизма немецкими руками». «Насколько мне известно, — писал генерал, — в Москве образовалась национальная группа государственных деятелей, готовая работать в этом направлении совместно с союзниками и более или менее чуждая партийным интересам и стремлениям. При определенной политике наших союзников эта группа будет увеличиваться в своем составе, смягчая бесспорно тяжелое явление, заключающееся в том, что большинство наших интеллигентных кругов, торгово-промышленного класса из личных выгод втянуто в сферу так называемой немецкой ориентации».
Алексеев был убежден, что в поисках «сотрудничества с общественностью» следует опираться не на разрушительные для российской государственности левые и левоцентристские течения, а на здоровые консервативные силы, для чего необходимо сплотить их, усилить, обеспечить им политическую поддержку. «Полагаю, — писал он Щербачеву, — что Вам предстоит нелегкая задача доказать союзникам необходимость разбудить и опереться на более консервативные круги русского общества, не давая незаслуженного преимущества левым партиям и течениям. Устраниться совершенно от известного их влияния на внутренние дела России невозможно — это дает повод и возможность хозяйничать социалистическим партиям и проделывать печальные опыты государственного устройства».
Раз уж невозможно, в силу изменившейся после 1917 г. внутриполитической обстановки, обойтись без «левых партий и течений», то усиливать «правых» — можно и должно. «Веское слово, сказанное союзниками, в этом отношении необходимо, — считал генерал, — как необходима их поддержка для государственно и патриотически-мыслящих групп русского народа… Необходимо, чтобы все условия союзников первоначально и окончательно вырабатывались в их собственной среде и предъявлялись в виде общего решения, чем отнята будет возможность у наших, живущих теориями и фантазиями левых партий, добиваться господства, преобладания и осуществления своих теорий, уже нанесших столь тяжкий вред для Российской державы».
Помимо этого, требовалось добиваться от союзников четкого и недвусмысленного заявления в отношении будущего государственного устройства России: «Под предлогом нежелания вмешиваться в русские внутренние дела союзники оставляют в полном хаосе вопрос о будущем государственном устройстве России и этим предрешают тяжелый вопрос о раздроблении ее на составные нежизненные части, тогда как они имели бы полную возможность основной целью своего давления именно на внутренние дела поставить воссоздание единого, сильного и прочного государства… Никакое развертывание сил и восстановление Восточного фронта не будут мыслимы для нас и наших союзников в том случае, если Доно-Кубань явится новым, совершенно независимым государственным организмом, находящимся в сфере германского влияния, и будет вести своеобразную политику вооруженного нейтралитета против Великороссии и наших союзников… Только Великая, Сильная и Единая Россия составит навсегда могучий фактор в мировой политике и устранит возможность поглощения ослабленного государственного организма могучими соседями к общему ущербу как для самой России, так и для настоящих ее союзников.