Каждое утро и поздно вечером Черняховский докладывал командующему фронтом о состоянии обороны армии и получал от него информацию о боях на соседних флангах.
Войска правого крыла Центрального фронта сдержали бурный натиск вражеских танковых и пехотных дивизий, прикрываемых мощным огнем артиллерии и бомбовыми ударами с воздуха.
Прорваться к Курску с севера враг не смог.
К 17 июля войска фронта отбросили противника назад и вышли на ранее занимаемые позиции.
Не достиг враг своих целей и на южном фасе Курского выступа, в полосе Воронежского фронта, но продвинулся на 35–40 километров.
В боях под Прохоровкой сгорел ряд лучших германских танковых дивизий. Тщательно подготовленная операция «Цитадель» потерпела полный крах. В результате контрудара войск Воронежского и Степного фронтов к 23 июля было полностью восстановлено положение, занимаемое Воронежским фронтом до 5 июля.
А 5 августа, ровно через месяц после начала Курской битвы, войска Красной Армии освободили города Орел и Белгород. Таким образом, предназначенное гитлеровцами для 60-й армии Черняховского положение оказаться в котле не состоялось.
Нерастраченная энергия пятимесячного пребывания в обороне рвалась освобождать города и села Левобережной Украины. В какое бы соединение или часть ни прибывал Черняховский, вопросы были одни и те же: «Когда же наша очередь?» Да и самому командиру оставаться дальше в бездействии было невмоготу. И он уже не раз беспокоил командующего фронтом таким же вопросом. И каждый раз Рокоссовский сдерживал его порыв:
— Не торопись, Иван Данилович, всему свое время. Учитесь пока на опыте других.
А учиться было чему. В битве под Курском советское военное искусство обогатилось новым опытом организации в проведении обороны с преднамеренной целью и особенно подлинным массовым героизмом.
Для того чтобы читатели увидели и ощутили масштабы и накал сражения на Курской дуге, приведу цитату, ни у кого не заимствованную, она из моей книги «Генералиссимус»:
Продвинувшись за первые три дня всего на восемь километров, командующий на этом крыле Курской дуги фельдмаршал Манштейн решил окружить налги части непосредственно в тактической глубине обороны, для чего сосредоточил около 700 танков своей группы армий «Юг» и около 300 танков группы «Кемпф» — всего до 1000 танков и самоходных орудий. Когда Манштейн нанес этот удар, Василевский вместе с командующим фронтом генералом армии Ватутиным попытался остановить войска немцев своим контрударом. Вот эти две наступающие крупные группировки и столкнулись во встречном бою в районе Прохоровки 12 июля.
Сталин в этой критической ситуации выделил в распоряжение Василевского резервы Ставки: 5-ю гвардейскую армию генерала Жадова и 5-ю гвардейскую танковую армию генерал-лейтенанта Ротмистрова. Кроме того, сюда двигалась 27-я армия генерал-лейтенанта Трофименко из состава Степного фронта. Именно в этот момент Сталин приказал Жукову переместиться на это направление, где разгорелось главное танковое сражение на Курской дуге.
Я не нахожу ни слов, ни красок для того, чтобы описать танковое сражение, которое произошло под Прохоровкой. Постарайтесь представить около 2000 танков, столкнувшихся на небольшом пространстве, осыпающих друг друга градом снарядов, горящие костры уже подбитых танков, выскакивающие из этих горящих танков экипажи — немецкие и наши — и бросающиеся врукопашную… И все это длилось целый день! Ожесточенность сражения можно представить и по потерям: более 400 гитлеровских и не менее наших танков остались догорать на этом поле боя или лежали грудами искореженного металла после взрыва боекомплекта внутри машины.
Приведу короткие цитаты из воспоминаний участников этого сражения. Вот что пишет Герой Советского Союза Г. Пенежко:
«На огромном поле перемещались наши и вражеские машины. Видишь крест на броне танка и стреляешь по нему. Стоял такой грохот, что перепонки давило, кровь текла из ушей. Сплошной рев моторов, лязганье металла, грохот, взрывы снарядов, дикий скрежет разрываемого железа. Танки шли на танки… Мы потеряли ощущение времени, не чувствовали ни жажды, ни зноя, ни даже ударов в тесной кабине танка. Одна мысль, одно стремление — пока жив, бей врага… Наши танкисты, выбравшиеся из своих разбитых машин, искали на поле вражеские экипажи, тоже оставшиеся без техники, и били их из пистолетов, схватывались врукопашную. Каждый из нас сделал на Прохоровском поле все, что было в его человеческих силах».
Это переживания нашего воина. А вот что чувствовал ефрейтор Войтхон, взятый в плен здесь, под Прохоровкой. Он сказал, что в его роте из 100 человек уцелели всего трое. И те попали в плен. Не более 12 раненых сумели уползти в тыл. Наш майор, который допрашивал этого пленного, среди документов увидел фотокарточку и, показав ее Войтхону, спросил: «Кто это?» — «Это я». Но на фотографии был полнощекий молодой человек с густыми волосами и очень бодрым, веселым выражением лица. «По-видимому, это очень давняя ваша фотокарточка?» Пленный ответил: «Нет, это я сфотографировался в прошлом году, когда был в отпуске». Перед майором стоял не молодой человек, а морщинистый, седой, пожилой солдат. Майор достал небольшое зеркало, перед которым брился по утрам, и протянул пленному. Пленный посмотрел на себя и просто онемел: он увидел себя седым, дряхлым человеком. «Проклятая война! Я же не был седым, я же знаю это точно. Вчера, накануне этого боя, я брился и не был седым».
Прохоровское побоище было переломным моментом в битве под Курском.
Операция «Цитадель» гитлеровского командования завершилась полным провалом. Успешное оборонительное сражение, а затем и наступление наших войск на Курской дуге в смысле военного искусства для Черняховского являли собой подлинно хрестоматийный пример взаимодействия всех видов войск. Сначала классическая оборонительная операция, затем не менее эффектное встречное сражение крупных армейских объединений и в завершение блестящая наступательная операция. Как он сам говорил — готовый и яркий образец для включения в учебники по военной истории и военному искусству!
К ДНЕПРУ
В результате сражения на Курской дуге наши войска, используя хорошо подготовленную оборону, измотали и обескровили противника.
К 17 июля были ликвидированы все вклинения немецких войск на южном и северном фасах Курской дуги. 5 августа были освобождены Орел и Белгород. За эти прекрасные победы столица салютовала войскам впервые за годы войны артиллерийскими залпами.
В приказе от 5 августа 1943 года Верховный Главнокомандующий подвел итог Курской битвы:
«Сегодня, 5 августа, войска Брянского фронта при содействии с флангов войск Западного и Центрального фронтов в результате ожесточенных боев овладели городом Орел.
Сегодня же войска Степного и Воронежского фронтов сломили сопротивление противника и овладели городом Белгород. Месяц тому назад, 5 июля, немцы начали свое летнее наступление из районов Орла и Белгорода, чтобы окружить и уничтожить наши войска, находящиеся в Курском выступе, и занять Курск.
Отразив все попытки противника прорваться к Курску со стороны Орла и Белгорода, наши войска сами перешли в наступление и 5 августа, ровно через месяц после начала июльского наступления немцев, заняли Орел и Белгород…
Сегодня, 5 августа в 24 часа столица нашей Родины Москва будет салютовать нашим доблестным войскам, освободившим Орел и Белгород, двенадцатью артиллерийскими залпами из 120 орудий…»
Долгие шесть месяцев, в течение которых готовили оборону четыре фронта на Курской дуге, а затем отражали попытки немцев окружить здесь наши войска, 60-я армия Черняховского стойко оборонялась в верхнем лобовом выступе Курской дуги.
Для меня (как автора) очень счастливо сложились обстоятельства: я пишу эти строки между Льговом и Рыльском, где были позиции 60-й армии, в санатории «Марьино». Этот великолепный дворец построил князь Барятинский в 1811—1820-х годах. В честь любимой жены князь назвал усадьбу «Марьино». Дворец настолько прекрасен, что воюющие стороны без взаимной договоренности не бомбили его и не обстреливали артиллерией.
Во время первого наступления на Москву на этом направлении рвалась к столице танковая группа Гудериана. Ему доложили о красивом дворце, и Гудериан приехал его осмотреть.
Вот в августе 2005 года я лечусь, работаю и отдыхаю в этом шедевре архитектуры. Представляю, как Гудериан ходил здесь по гулким коридорам, тукая каблуками сапог. Любуясь великолепными залами, наборными паркетными полами, скульптурами, он, наверное, самодовольно говорил сопровождающим:
— Великолепно! Прекрасно! После победы я здесь хорошо устроюсь!
Да, я уверен, именно так и говорил Гудериан, потому что Гитлер, когда ему показали фотоснимки «Марьино», подарил этот дворец Гудериану, желая прибавить ему энтузиазма в дальнейшем наступлении на Москву.
Но потом, когда немцы драпали от Москвы, Гудериан, пробегая мимо этого исторического шедевра, без жалости приказал взорвать его. Навезли взрывчатки полный подвал! Но, говорят, даже у того, кто был оставлен, чтобы нажать рычаг взрывного устройства, рука не поднялась уничтожить эту красоту!
А тут вскоре подоспели войска Черняховского. Он и командующий фронтом Рокоссовский тоже осматривали и любовались этим чудесным дворцом. Но они не устроили здесь своих штабов, чтобы не дать повод для бомбардировок немецкой авиации. Дворец сохранился в своем первозданном великолепии по сей день. Вот уже почти половину века «Марьино» хранит и поддерживает в отличном состоянии его директор Борис Ильич Ворович. Он из местных, родился в Рыльске в 1931 году, сегодня ему семьдесят пять, и всю жизнь он посвятил «Марьино». Очень хороший хозяин, добрый, отзывчивый человек.
Борис Ильич мне рассказал:
— Летом 1936 года, было мне тогда всего четыре годика, отец посадил меня в кузов полуторки, и мы поехали в магазин, который находился в правом крыле дворца «Марьино». Дворец я воспринял как сказочное видение, оно захватило мое воображение навсегда.