Противник вынужден был на этом направлении прекратить атаки. Однако 14 апреля он снова попытался наступать, на этот раз на участке обороны 396-го полка 135-й стрелковой дивизии. Против этого полка немцы бросили в бой танковую дивизию, поддержанную авиацией. Врагу удалось прорвать нашу оборону и овладеть населенным пунктом Ходачка Великая. Создалась явная опасность, что немцы прорвут внешнее кольцо нашей обороны и высвободят свои дивизии, окруженные в Тернополе.
Во второй половине дня оперативно-тактическая обстановка еще более усложнилась: противник наносил удары по участкам обороны трех дивизий 60-й армии. Наиболее угрожающее положение создалось на участке 135-й стрелковой дивизии, которая сдерживала натиск противника на внешнем фронте кольца окружения.
В разгар боевых действий командарм по телефону предупредил полковника Ромашина:
— Рассчитывайте на свои силы, на подход армейских резервов не надейтесь, рубеж обороны отстоять во что бы то ни стало!
Почему Черняховский в такой трудный момент вместо того, чтобы поддержать Ромашина резервом, приказывает ему, по сути дела, стоять насмерть? Не буду детально объяснять такие действия командарма, они легко и просто будут понятны из решения Черняховского, которое он доложил Жукову.
Именно в минуты, когда Черняховский ставил задачу Ромашину, позвонил комфронта:
— У вас, Иван Данилович, очень горячо. Что намерены предпринять?
— Я решил все силы бросить на уничтожение окруженного противника в Тернополе.
— Не понимаю, — буркнул Жуков, — у вас главная опасность с фронта, оттуда бьют немцы на выручку окруженным.
— Так точно, товарищ маршал. Вот я и решил как можно скорее уничтожить окруженных, тогда наступающим с фронта некого будет выручать.
Жуков некоторое время молчал, а потом явно с похвалой сказал:
— Одобряю! Но риск большой.
— Без риска на войне не бывает, — бодро ответил Черняховский, уверенный, что принял правильное решение.
— Ну, что же, дерзай! Но крепи оборону и с фронта.
Черняховский лично руководил частями внутреннего кольца окружения. Он объяснил командирам, почему надо в короткий срок ликвидировать окруженных. И, понимая замысел любимого командарма, черняховцы ворвались в город. Они очищали от врага квартал за кварталом. Противник оборонялся упорно, цепляясь за каждое здание. Расстояние между нашими и немцами часто не превышало пятидесяти метров, местами оно измерялось лишь толщиной капитальной стены или потолочного перекрытия. Особенно яростные схватки происходили в центре города, где засели эсэсовцы, отстреливавшиеся до последнего патрона. Остатки одной пехотной дивизии, нескольких артиллерийских полков, специальных частей и офицерского штрафного батальона заняли оборону в крепких старинных зданиях, которых много в центре Тернополя.
…Когда в центре Тернополя еще шли напряженные бои, на командно-наблюдательном пункте Черняховского зазвонил телефон ВЧ.
— Иван Данилович! — прозвучал внушительный голос командующего фронтом Жукова. — Армию сдайте генерал-полковнику Курочкину, а сами завтра, тринадцатого, должны быть в Москве. Самолет для вас приготовлен.
Черняховский не терялся в самых трудных моментах боя, а тут оторопел от столь неожиданного распоряжения.
— Георгий Константинович, чем это вызвано? — овладев собой, спросил Черняховский.
— Вас вызывает Верховный Главнокомандующий.
— Товарищ Сталин? По какому вопросу? — взволнованно спросил Черняховский.
— По всей вероятности, это связано для вас с чем-то приятным. Там узнаете.
Черняховский передал 60-ю армию генерал-полковнику Курочкину, который командовал Северо-Западным фронтом в июне 1941 года, когда Иван Данилович был еще полковником и командиром 28-й танковой дивизии.
Вот так стремительно летит время на войне — за три года Черняховский получил три высоких звания: генерал-майор, генерал-лейтенант, генерал-полковник. И не менее высокие повышения: командир корпуса, командующий армией. В боях он приобрел широкий опыт руководства соединениями. По поводу этого опыта мне кажется уместным привести слова генерала армии Лащенко:
«Личная оперативная подготовка генерала Черняховского к моменту его назначения командующим 60-й армией была весьма посредственной. Но так как он имел хорошее общее образование и был человеком весьма одаренным от природы, он быстро рос в оперативных вопросах как армейского, так и фронтового масштаба, правильно усваивал передовые взгляды того времени на характер и способы ведения боевых действий. Он постоянно и много работал над собой: много читал, внимательно прислушивался к мнению подчиненных генералов и офицеров, особенно к мнению начальника штаба генерала Крылова, имевшего хорошую оперативную подготовку. Теоретическая самоподготовка сочеталась у него с опытом боевых действий.
После каждой операции Иван Данилович стремился обобщить боевые действия, глубоко проанализировать их. Он был ярым противником всякого шаблона и схематизма.
Черняховский очень умело руководил своим штабом. Между ним и штабом существовало полное взаимопонимание. Мы всегда знали его замыслы и отдаваемые лично им распоряжения. Он ценил офицеров штаба, внимательно выслушивал их доклады и предложения, а те, в свою очередь, относились к нему с глубоким уважением.
Иван Данилович пользовался заслуженным авторитетом и у высших начальников. Те хорошо знали его способности, высокие личные качества и относились к нему с большим уважением. В армию к нам часто приезжали Г.К. Жуков, А.М. Василевский, Н.Ф. Ватутин, другие представители Ставки. Все они признавали одаренность командарма и никаких претензий к нему не предъявляли.
Это уважение к командующему накладывало определенный отпечаток и на работу штаба армии: нам, офицерам штаба, работалось относительно легко, спокойно.
— Мне довелось, — говорит в заключение П.Н. Лащенко, — прослужить на фронте вместе с Иваном Даниловичем около двух лет: сначала начальником оперативного отдела, затем заместителем начальника штаба армии и командиром дивизии. Когда он уезжал из армии, то сказал мне: “За два года я вас ни разу не застал спящим”. То же самое и я за это время никогда не видел, чтобы он отдыхал».
И вот что-то предстоит впереди? Одолевали даже сомнения — в Москву вызывают не только выдвигать, но и «задвигать».
На аэродроме в столице Черняховского встретил офицер из Генштаба. Он сказал:
— Вас ждет генерал Антонов.
Машина мчалась по серым малолюдным улицам, только разноцветные светофоры мелькали — зеленый, желтый, красный.
Генерал армии Антонов встретил приветливо. Последовали обычные в таких случаях: «Как здоровье?», «Как долетели?». Черняховский автоматически отвечал, улыбался, но все же ждал: зачем вызвали? Наконец начальник Генштаба сказал:
— Жуков и Василевский рекомендовали вас на должность командующего фронтом. Генеральный штаб (не сказал — я) поддерживает. С вами хочет побеседовать товарищ Сталин.
Теплая волна крови прилила к щекам и распространилась по всему телу. И опять автоматически, еще не осознав значительности перемены в своей службе, Иван Данилович сказал:
— Благодарю за доверие.
Алексей Иванович понимал взволнованность генерал-полковника и необходимость осмыслить и пережить происходящее, поэтому решил тут же его отпустить:
— До десяти вечера вы свободны. Поезжайте домой. Семью, наверное, еще не видели. За вами на квартиру придет машина Черняховский пожал руку Антонову, искренно поблагодарил:
— Спасибо вам, товарищ генерал армии, за все! — И, чтобы Антонов понял, что имеет в виду новое назначение, шутливо добавил: — И за машину.
Антонов оценил остроумие Черняховского, про себя отметил: «Во всех отношениях прекрасный человек».
Дома шквал объятий и поцелуев. Анастасия Григорьевна, Нилуся и Алик буквально повисли на нем. Два года не видел детей — выросли, похорошели.
Остаток счастливого дня в быстрых, суматошных разговорах.
— Я, папка, твой наказ выполняю, учусь на отлично, — довольно говорит Нила.
— А я пойду осенью в первый класс! — перебивает сестру Алик.
Такой же суматошный обед, дети бегают из комнаты в кухню, накрывают на стол, а жена оттуда выкрикивает мужу разные новости о родных и знакомых. А у Ивана Даниловича и в этой суете постукивает одна мысль: «Как примет Сталин? Что он предложит?»
И вот уже просигналил во дворе шофер, и Черняховский мчится в Кремль.
Секретарь Сталина Поскребышев немедленно доложил о прибытии Черняховского и, возвратясь, не закрывая двери в кабинет, пригласил:
— Заходите.
Кабинет был просторный, справа в углу у окна письменный стол, слева длинный стол, покрытый зеленым сукном, два ряда стульев вдоль стола. Вся комната окаймлена высокими дубовыми панелями. На стенах портреты Маркса, Ленина, Суворова, Кутузова. От письменного стола к двери — красная ковровая дорожка, и по ней, как продолжение галереи портретов на стене, шел навстречу Сталин. Он, пожимая руку Черняховского, пристально посмотрел на него и сказал:
— Вот вы какой! Проходите. Садитесь, поговорим. — Сам сел не за письменный стол, а в торец стола для совещаний. Продолжил: — Мне много хорошего докладывали о вас Рокоссовский, Жуков, Василевский. Да я и сам знаю о ваших успешных действиях под Воронежем и на Украине. Пора вам руководить в более крупных масштабах. Мы на Политбюро посоветовались и решили предложить вам должность командующего фронтом. Как вы к этому относитесь?
Иван Данилович, сдерживая волнение, ответил:
— Великая честь для меня. Сделаю все, чтобы оправдать ваше доверие.
— Вот и хорошо. Мы намерены послать вас на белорусское направление, там будет разделен Западный фронт на три Белорусских. Первым Белорусским будет командовать Рокоссовский, Вторым — Петров, Третий предлагается вам. После украинских степей белорусский театр военных действий иной — лесисто-болотистый.
— До войны я служил в Белоруссии, те условия мне знакомы.
— Тем более. Как вы оцениваете обстановку на этом направлении?