— Позовите, — проговорил император. Идя в соседнюю комнату, оттирал намеленную ложбинку меж большим и указательным пальцами.
— Здравствуйте, Сергей Юльевич, очень рад вас видеть. В чем дело?
— Ваше величество, две просьбы, две мольбы, — задыхаясь проговорил Витте. — Москве нужны войска, со дня на день готово вспыхнуть восстание.
— Ну и чудесно! Мои войска пропишут им такую ижицу!
— Ваше величество, верных войск нет, московский гарнизон распропагандирован, есть донесения.
— Какая ерунда! Мои войска не могут быть распропагандированы, граф! — обидчиво проговорил царь. В бильярдной раздался удар и звон лузы. Это клал Воейков.
— Необходимо, ваше величество, назначение нового генерал-губернатора, Дурново непопулярен. — Витте задыхался.
— Кого же? — раздраженно сказал император.
— Генерал-адъютанта Дубасова, ваше величество.
— Вызовите телеграммой.
— Слушаюсь. Но, ваше величество, относительно войск?.. Я был у командующего, его высочество отказывает, ссылаясь на то, что Москва виновата.
— Ну конечно же! — вскрикнул царь, вставая, нервно заходил по комнате. — И вы не спорьте пожалуйста, может вы хотите защищать этот преступный в отношении меня город? Эти Трубецкие, Голицыны, Морозовы, Гучковы! Пусть…
— Ваше величество, в случае победы революционеров…
— Победы? — проговорил изумленно царь, останавливаясь перед министром.
— Восстание может быть грандиозным. Войска не сдержат, в случае победы революция разольется по империи. Лучше подавить начавшуюся бурю, чем быть в ее океане, ваше величество.
Дергаясь лицом, император ходил по комнате. Наконец он остановился.
— Хорошо, только для вас, я пошлю в Москву, я дам распоряжение его высочеству.
— Надо немедленно, ваше величество.
— Сколько войск? — Царь сел за стол, взял карандаш, отрывая лист от блокнота.
— Полк гвардейской пехоты, сотню кавалерии, несколько пушек.
Император писал детским почерком на клочке бумаги:
«Дорогой Ника! Пошли в Москву полк гвардейской пехоты, сотню кавалерии, несколько пушек. Лучше подавить начавшуюся бурю, чем быть в ее океане. Николай».
Запечатав, император обратился к Витте.
— Я посылаю это с фельдъегерем к главнокомандующему, можете быть спокойны, граф, — иронически улыбнулся император.
— Ваше величество, я беспокоюсь за своего государя и династию.
Он показался льстивым, притворным.
— Обо мне, граф, не беспокойтесь. Я достаточно знаю свой народ.
Царь проводил Витте к другой двери, не через бильярдную. Когда Витте вышел, император легкими, торопливыми шажками пошел к бильярдной и отворив дверь, крикнул Воейкову:
— А я слышал, ты играл здесь без меня? Ты спутал партию, — сказал он недовольно.
— Мы поставим новую, ваше величество.
Маркеры в позументных костюмах бросились ставить пирамидку. Царь мелил ложбину меж указательным и большим пальцем.
За два дня до сигнала к вооруженному восстанию в Москву из Курска прибыл генерал-адъютант Дубасов и из Петербурга Евно Азеф. Восстание подавили. И когда Пресня дымилась кровью, бежав из Москвы и Петербурга, ЦК партии эс-эров открыл съезд у водопада Иматра, в гостинице «Туристен».
На заседаниях съезда Азеф сидел мрачный.
— Эх, Иван Николаевич, не отдавать бы Москвы семеновцам!
— Что же поделаешь, — разводил он плавниками-ладошками, — так сложились обстоятельства.
Азеф с речами не выступал. После Москвы знал силу. Ждал просьб. Просьбы пришли. В новую боевую организацию вошли: — женщины: Мария Веневская, Рашель Лурье, Александра Севастьянова, Ксения Зильберберг, Валентина Попова, Павла Левинсон, мужчины — Савинков, братья Вноровские, Моисеенко, Шиллеров, Зильберберг, Двойников, Горисон, Абрам Гоц (брат Михаила), Зензинов, Кудрявцев, Калашников, Самойлов, Назаров, Павлов, Пискарев, Зот Сазонов (брат Егора), Трегубов, Яковлев и рабочий «Семен Семенович».
Базой по изготовленью снарядов Азеф сделал — Финляндию. А первыми актами — убийства — генерала Дубасова, генерала Мина, П. И. Рачковского, министра Дурново, адмирала Чухнина.
На явочной квартире на Фурштадской Савинков, придя с Марией Беневской, застал Азефа мрачным и расстроенным. Да и сам волновался, четыре дня не находя нигде Ивана Николаевича.
— Как я беспокоился, Иван, — пожимал двумя руками руку Савинков. Застенчиво пожала руку Азефа, хрупкая, как замерзший ландыш, Мария Веневская.
— Мы так волновались, Иван Николаевич, — проговорила и покраснела.
Азеф насуплен. На Веневскую даже не взглянул, пыхтел.
— За мной гонялись, как за зайцем.
— Ты неосторожен, Иван.
— Да, Иван Николаевич, с вашей стороны это преступление. — Веневская красива, тонка, в манерах аристократизм, хорошее воспитание.
Азеф кольнул ее правым глазом.
— Преступление, — пробормотал он, усмехаясь, — хорошо еще, что так кончилось.
— Ты, надеясь на свою дореволюционную наружность, пренебрегаешь примитивными правилами конспирации, Иван. Так нельзя, батенька, надо быть осторожнее. Что же это, случайность, иль гонялись за главой ВО? Как ты думаешь?
— Почем я знаю, — лениво, нехотя пробормотал Азеф, — факт налицо, а как меня повесят, как главу ВО или как члена ЦК, это неважно.
Почему Веневская влюбленно смотрела на Ивана Николаевича? До вступления в ВО была толстовкой-христианкой, признавая борьбу со злом насилием. Сейчас, не расставаясь с евангелием, стала террористкой. Товарищи не понимали, каким путем строгая девушка пришла к ним? Ивана Николаевича она любила, как главу террора, на который вышла бесстрашно, борясь за счастье человечества.
— Шутки брось, Иван. У тебя нет подозрений?
Уж час, как ждал этого вопроса Азеф.
— Каких? О чем ты говоришь?
— О провокации.
— О провокации? — поднял темные глаза Азеф и расплылся в ироническую улыбку мясистостью губ. — Ха-ха-ха! Никаких подозрений конечно нет, потому что ясно и ребенку: — партия изобличила провокатора, оставив его на свободе. Так что же ты думаешь, провокатор — муха, хрупкая институтка, которая от испуга падает в обморок? Ты думаешь, — хмурясь, искажаясь говорил Азеф, — что Татаров не работает, бросил свое дело, перепугался, сел в бест? Да я голову дам оторвать, это его рука. Он нас всех отошлет на виселицу. Но что же, если ЦК этого хочется, пойдем и на виселицу, — Азеф запыхтел папироской.
— Но разве он изобличен? — взволнованно проговорила Веневская.
— Безусловно провокатор, — отрезал Савинков. После раздумья проговорил: — Иван, если мы несколько раз шли по указке ЦК, то теперь, когда удар занесен над ВО, нам нечего стесняться. С твоим арестом сорвутся намеченные акты. Мы должны обезопасить себя.
— То есть как? Что ты думаешь? — нехотя бормотал Азеф.
— Убить Татарова, вот как, — сказал Савинков, смотря узостью горячих глаз в выпуклые, темные круги Азефа.
Что нужно, было выговорено. Азеф молчал. Пыхтел папиросой. Потом, бросив ее на пол, задавил штиблетой, закурил другую.
— Я думаю ты поймешь, Борис, самому мне поднимать этот вопрос неудобно. Татаров для своего спасенья обвинял меня перед Черновым.
— И что же?
— Я поставлю себя в двусмысленное положение. Могут сказать, убираю с пути человека, обвинявшего меня в предательстве.
— Какая чепуха!
Бледное лицо Веневской порозовело, изредка вздрагивали глаза, словно хотела что-то сказать и не выговаривала.
— Нет не чепуха, — медленно, лениво говорил Азеф. — Я щепетилен. Я не могу вести это дело. Потом, сам понимаешь, Татаров не генерал, не губернатор, он товарищ, бывший, но все равно, у него есть имя, биография, убивать его не так-то просто.
— Бросим психологию, — махнул Савинков, — все это так, Татаров не генерал, в былом революционер — прекрасно. Но он предатель. С слежкой за тобой над БО занесен удар. Его надо отвести. Стало быть надо убить Татарова. Ясно, как арифметика. Не понимаю наконец, почему легко убить генерала и нелегко провокатора? Это люди одного берега. Ну провокатора убить психологически несколько труднее, только и всего. Убийство же Татарова важнее сейчас убийства Дубасова.
Азеф не смотрел на Савинкова. Ждал.
— Если тебе, как ты говоришь, неудобно ставить убийство Татарова, давай, я беру его на себя.
Азеф молчал.
— Не знаю, — ответил он, — могут выйти осложнения с ЦК.
— На осложнения мы плевали. БО под угрозой виселицы, а мы будем думать о входящих и исходящих.
— Если ты уверен, что надо — бери. — Азеф бросил дымящийся окурок из мундштука и задавил его безкаблучной мягкой, шевровой штиблетой.
— Но ты то как считаешь? Необходимо или нет? — раздраженно проговорил Савинков.
— Я считаю необходимым, — тяжело подымаясь с кресла, проговорил Азеф.
Чтоб убить провокатора Татарова в Варшаву выехал Савинков с Веневской, Моисеенко, Калашниковым, Двойниковым и Назаровым. План был прост. Его выдумал Савинков, гуляя в желтом паре петербургской зимы.
Моисеенко и Веневская на имя супругов Крамер сняли на улице Шопена квартиру. Савинков пригласит Татарова для дачи показаний. А убьют — Назаров, Двойников, Калашников.
Двойников московский фабричный, крепкий, скуластый. Назаров тоже рабочий, выше Двойникова, легкий и высокий. Оба сильны. Но все же первый удар предоставлен рассеянному, в пенсне, спадающем с тонкого носа, студенту Калашникову. Он так настаивал, что удар отдали ему.
Мимо памятника Яну Собесскому Савинков шел, крутя тростью. У квартиры с железной дощечкой «Протоиерей Юрий Татаров», длительно нажал кнопку. Дожидаясь, ни о чем не думал.
Матушка Авдотья Кирилловна торопилась надеть туфли, все не попадала. Но уж очень ей не хотелось, чтоб сын выходил отпирать — «простудится еще, господи», — шептала она, — «да и отдохнуть только лег». — И почти бегом побежала, мягко чавкая туфлями.
— Простите, пожалуйста, — проговорил элегантный господин, стоя перед седой Авдотьей Кирилловной. — Могу я видеть Николая Юрьевича?