зская водородная бомба, спрашивали: может быть, подобно этому, произойдет взрыв энергии и у де Голля? Ожидали его 17-ю пресс-конференцию, назначенную на 9 сентября. Но очередная «торжественная месса» не принесла сенсации. Хотя генерал и сказал, что «голлизм является современным выражением порыва нашей страны, вновь активизированного ее стремлениями к блеску, силе, влиянию», сам он не проявил никакого «порыва»; генерал сообщил, что «участие», кроме применения его на уровне предприятия, должно осуществляться на уровне всей страны путем преобразования сената в экономический и социальный орган, представляющий «группы интересов» от предпринимателей до профсоюзов, а на уровне областей — путем создания в них аналогичных органов. Эти туманные планы не вдохновили никого. Даже ревностный поборник «участия» Луи Валлон сказал, что это «шаг назад по сравнению с прежними декларациями».
Пресс-конференция разочаровала всех. «Констатация своей беспомощности», «Гора родила мышь» — такие формулы мелькали в газетах.
За все время «отсрочки» де Голль словно колеблется, сомневается, хотя неукоснительно, с прежней неутомимостью выполняет свои повседневные обязанности президента. В двух случаях перед Францией вновь предстает прежний решительный и властный генерал, не считающийся с препятствиями и принимающий самые крутые меры.
В ноябре разразился так называемый «денежный путч» буржуазии против де Голля. Предприниматели давно уже алчно использовали любые средства, чтобы компенсировать потери из-за повышения зарплаты, которого добились трудящиеся в мае. Наиболее эффективным средством оказалось обесценение франка, стабильность которого де Голль считал одним из главных своих достижений. Чтобы ничего не потерять самим, собственники стремятся сбывать франки и приобретать марки ФРГ. Более 800 миллионов долларов за несколько дней уплывают из Франции. Все говорят о неизбежности девальвации пресловутого тяжелого франка, этого любимого детища генерала, позволившего ему потрясти господство доллара. Но 24 ноября де Голль выступает по радио с заявлением, что франк не будет девальвирован, несмотря ни на что! Заявление вызывает недоумение и возмущение на финансовых биржах мира. Но де Голль добивается своего благодаря помощи… Бонна! И он требует жертв не у предпринимателей, конечно, но у трудящихся. Итак, десять лет власти де Голля привели к финансовому краху, как и при старом «режиме партий». Престижу де Голля нанесен новый непоправимый удар.
25 декабря израильская авиация совершает разбойничий налет на аэропорт в Бейруте, уничтожая стоявшие там гражданские самолеты. Генерал де Голль немедленно, не советуясь ни с кем, принимает решение о строжайшем эмбарго на поставку Израилю самолетов «Мираж», за которые Тель-Авив уже заплатил деньги. Недовольство произраильских кругов, всепроникающее влияние которых простирается даже на многих членов голлистского правительства, достигает небывалой силы. И раньше независимый курс де Голля в ближневосточных делах вызывал их негодование. Теперь международный сионизм объявляет ему войну не на жизнь, а на смерть.
Об уходе де Голля говорят как о решенном деле.
1968 год завершается в мрачной атмосфере. В новогоднем выступлении де Голль напрасно призывает «похоронить дьяволов, которые терзали нас в истекшем году». Комментируя речь де Голля, «Монд» отмечала, что все жгучие проблемы остаются, что «триумф июньских выборов в действительности не вырвал корней майского кризиса». В различных политических кругах речь идет лишь о том, кто и как сменит де Голля. Впрочем, 18 января 1969 года Жорж Помпиду на пресс-конференции в Риме открыто говорит, что в случае ухода генерала он будет кандидатом в президенты. Через три дня следует заявление де Голля о том, что он намерен до конца срока, то есть до выборов 1972 года, оставаться на посту президента. Но так ли уж он тверд в этом намерении? Все свидетельствует об отсутствии у него такой уверенности. И чтобы обрести ее, де Голль решает провести новый референдум по вопросу об «участии», а конкретно о реорганизации сената и о новом региональном устройстве. Он хочет или получить подтверждение того, что страна его поддерживает, и тогда он останется и будет осуществлять серьезно свой план «участия» или уйдет… 2 февраля де Голль объявляет, что в апреле 1969 года состоится референдум. Некоторые из ближайших сотрудников де Голля считали референдум не нужным и думали, что реформу проще провести через парламент. Де Голль соглашается с этим, но не допускает и мысли об отказе от референдума. И он говорит, что если ему суждено уйти, то он уйдет как социальный реформатор, как человек обновления, а не как защитник отживших привилегий напуганной буржуазии. Ведь еще два года назад он говорил: «Мне надо уходить с достоинством. Я должен остаться безупречным образцом. Это надо для истории… Французам стоит только сказать об этом. Я не задержусь ни на один день. Я сам выберу момент. Но я уйду».
Де Голль мог бы оставаться у власти еще три года, до окончания срока своих полномочий. Но после мая 1968 года, подорвавшего основы его влияния, власти, авторитета, это был бы закат, прозябание, упадок. Ему пришлось бы уступать, лавировать, подчиняться. Конец его царствования закончился бы в обстановке растущей враждебности и презрения. Особенно он боялся последствий неотвратимой старости. Ведь именно умственным и физическим одряхлением он объяснял жалкую судьбу Петэна. Итак, надо было либо идти на унизительные уступки перед многосторонней оппозицией с ее противоречивыми требованиями, либо уходить. Но де Голль выбрал третий путь. Он решил попытаться еще раз укрепить свое положение, получив поддержку Франции на референдуме, и в случае успеха действовать с прежней самостоятельностью и непреклонностью. Он пошел в наступление без уверенности в победе. Многочисленные опросы, бесспорные признаки указывали перспективу поражения. ЮДР, его собственная партия, очень вяло, неохотно вступила в кампанию нового референдума. Голлисты не видели смысла в этом ненужном испытании сил, которое могло только скомпрометировать успех июня 1968 года. Генерал, имя которого дало им все, теперь явно стал для них обузой.
Но даже в предвидении неминуемого поражения он вел кампанию так, будто был уверен в победе. Дважды генерал выступает по телевидению, энергично призывает отвечать «да», предупреждает о своем уходе в случае большинства «нет». А в это время из Елисейского дворца уже перевозят его личный архив на улицу Сольферино. За три дня до голосования он собственноручно написал два документа и вручил их начальнику своей канцелярии Бернару Трико, который должен был хранить их до получения особых распоряжений. 25 апреля де Голль отправляется в Коломбэ. 27 апреля в полдень он проголосовал в деревенской мэрии и стал ждать результатов референдума. Вечером начались телефонные звонки из Парижа. Все свидетельствовало о поражении, и, когда это окончательно выяснилось, генерал де Голль в 22 часа приказал по телефону Бернару Трико передать заготовленные документы премьер-министру. В письме на имя Кув де Мюрвиля де Голль благодарил его и всех министров за сотрудничество и прощался с ними. Текст второго документа в первом часу ночи был передан по радио: «Я прекращаю выполнение обязанностей президента Республики. Это решение вступает в силу сегодня в полдень».
Без всяких речей, прощальных церемоний, без возвращения в Париж этими двумя строчками генерал де Голль закончил свою политическую карьеру. «Согласитесь, — говорил де Голль одному из близких, — что это прекрасный выход, Прекрасный выход перед лицом истории, ибо я привлек внимание страны к „участию“, что является основным для будущего Франции. Это последняя услуга, которую я смог оказать Франции».
Только нескольких сотрудников аппарата бывшего президента в последующие дни допустили в «Буассери», где уединился генерал. Когда один из них — Жак Фоккар заговорил с ним о каких-то политических новостях, де Голль прервал его: «Нет, это меня не касается. Об этом надо говорить не со мной…» Речь может идти только о кое-каких чисто технических вопросах, об устройстве судьбы бывших сотрудников, организации частного парижского бюро генерала. Он решает некоторые денежные вопросы. В 1946 году де Голль отказался от генеральской пенсии, сейчас он не желает также получать солидное содержание в качестве бывшего президента и жалованье члена Конституционного совета. Сотрудники генерала, естественно, не задают ему бестактных вопросов о его чувствах и настроении, а он сам непроницаемо холоден и спокоен. Все инстинктивно понимают значение того, что произошло. Один из тех, кто был принят в Коломбэ в первые дни, рассказывал друзьям о впечатлении, которое на него произвел де Голль: «Вы не можете представить себе, насколько это печально, спокойно и величественно. Но я не увидел человека, который готовится к смерти…»
У генерала есть планы на будущее, он сразу решил приступить к работе над мемуарами. 4 мая он просит подобрать ему документы для первой главы, касающейся его возвращения к власти в 1958 году. «Я буду теперь писать и этим, может быть, окажу очень большую услугу Франции».
Но так ли уж он спокоен в душе, как хочет это показать? Де Голль переживает мучительные дни, хотя он и предвидел ход событий. Его больше всего волнует, достаточно ли величия в его уходе? Что скажет история? Ведь в 1946 году он ушел по доброй воле. Формально его не отвергли в результате какого-то голосования. Иначе обстоит дело теперь. Его вынудили уйти не презираемые им партии, как тогда; против него голосовала Франция, 12 миллионов французов, больше половины голосовавших ответили «нет»! Он уязвлен неблагодарностью своих подданных, тем, что страна немедленно занялась, словно забыв его, напряженной борьбой из-за выборов нового президента. 10 мая публикуется сообщение, что генерал с супругой и адъютантом на военном самолете внезапно улетели в Ирландию. Там он поселился в уединенном месте во второразрядной гостинице, отказавшись от всяких связей с внешним миром. Его адъютант сказал журналистам, что генерал останется в Ирландии, пока во Франции не пройдут президентские выборы. Опираясь на палку, в темном пальто, заметно сгорбившись, генерал иногда совершает прогулки по песчаному побережью. Старый «король в изгнан