Совет министров собрался для обсуждения соглашений с Алжиром. Андрэ Мальро торжественно приветствовал их и назвал подлинной победой. Премьер-министр Дебрэ резко возразил: «Прежде всего это победа над нами самими». Оба они, каждый по-своему, были правы.
Генерал де Голль в заключение заседания сказал: «Мы пытались сделать в Алжире все, что в человеческих возможностях. Эти соглашения представляют собой окончание длительного кризиса. Этот выход единственно возможный, и его надо принять. Он стал неизбежным, учитывая движение народов… Это почетный выход. Нет необходимости обсуждать, что было сделано и чего не было сделано. Люди есть люди, и они могут ошибаться. Необходимо было вывести Францию из положения, которое приносило ей только несчастье… Теперь мы должны повернуться к Европе. Эра организованных континентов сменяет колониальную эру».
Нет нужды разбирать подробно содержание Эвианских соглашений. Многое в них уже перечеркнуто последующими событиями. Главное, что мир был установлен. Мог ли де Голль достичь этого быстрее и лучше? На эту тему можно рассуждать до бесконечности. Во всяком случае, в истории распада колониальной системы империализма не было столь сложного, иногда, казалось, безвыходного положения, в которое попала Франция из-за Алжира. Ни одной бывшей колониальной державе не доводилось испытывать подобных внутренних конфликтов в связи с борьбой колониальных народов за освобождение. Собственно, ведь сам де Голль в эти же годы заключил соглашения о независимости со многими африканскими странами, и это не вызвало потрясения. Иное дело Алжир. Генералу де Голлю пришлось столкнуться здесь с исключительными трудностями. Был ли он вполне последователен в своей политике самоопределения Алжира? В связи с разными мнениями на этот счет сам де Голль откровенно говорил: «Я никогда не изменял своих взглядов на Алжир. Мое решение соответствовало национальным интересам. Я никогда не соглашался на интеграцию. С 13 мая 1958 года это было ясно. И я не изменил своей линии. Но, разумеется, я продвигался вперед по этапам. Политика — это искусство, основанное на реальностях».
Самоопределение Алжира оказалось тем более трудным делом, что де Голлю пришлось упорно преодолевать активное, а чаще всего пассивное, но очень массовое сопротивление людей своего круга, близких ему по духу, происхождению. И потом ему приходилось отступать, что он очень не любил делать. Когда полковник Пасси, старый соратник де Голля по Лондону, стал выражать сожаления и сомнения по поводу отказа от Алжира, он ответил: «Я не мог действовать иначе. Когда я пришел в 1958 году, Алжир был уже потерян. Вы думаете, что мне это было приятно? Я страдал еще больше, чем вы».
Независимо от политических симпатий или антипатий по отношению к де Голлю, нельзя не признать, что проведение в жизнь политики самоопределения Алжира потребовало от него упорства, искусного политического маневрирования и мужества. Позднее газета французских коммунистов «Юманите» отметит. «В решении алжирской проблемы генерал де Голль с наибольшим блеском проявил свой реализм и способности государственного деятеля».
Монарх
Впервые с 1939 года нигде больше не воюют за Францию и во имя Франции. Но в самой Франции не затухают ожесточенные распри. Вспоминают о Вандее времен контрреволюционного восстания и о ярости шуанов. Речь идет, естественно, об ОАС. В Алжире она пытается оставить арабам «выжженную землю» и вызывает у европейцев последние отчаянные конвульсии. Сотни тысяч французов в панике уезжают во Францию и оседают в южных департаментах. Эти озлобленные люди создают благотворную почву для деятельности ОАС и «Национального совета сопротивления» во главе с Жоржем Бидо. Предпринимаются новые попытки покушений на де Голля. Шуаны не успокаиваются. В листовках «ультра» говорится: «Сегодня или завтра вопреки всему предатель де Голль будет уничтожен как бешеная собака». Генерал хладнокровно относился к подобным угрозам и не очень охотно уступал требованиям службы безопасности: «Я делаю свою работу, а вы извольте заниматься вашей». Тем не менее в Коломбэ он теперь летает на вертолете, а его маршрут до аэродрома постоянно меняется.
Но в Елисейском дворце имеется осведомитель, который по телефону информирует 34-летнего полковника Бастьен-Тери о всех передвижениях президента. Этот фашист, считавший себя выразителем национальной воли, руководил по поручению «Старого штаба» неудачным покушением у Поисюр-Сен. Летом 1962 года в контакте с ОАС он готовит нападение на президента боевой: группы, вооруженной автоматическим оружием. Среди его соучастников весьма характерная публика: бывший сотрудник французской разведки, один лейтенант, участвовавший в военном путче в Алжире, парашютист-неудачник, бывший владелец крупной фермы в Алжире, Трое венгров, бежавших с родины в 1956 году. 22 августа они сидят в машинах с автоматами в руках у перекрестна в пригороде Парижа Пти-Кламар. В 8 часов вечера Появляется президентский эскорт. В переднем «Ситроене» на заднем сиденье генерал и мадам де Голль, рядом с шофером их зять полковник де Буасье. Огонь открывают сразу из нескольких автоматов. Одна пуля пробивает заднее стекло, другая — кузов машины, и куски обивки сыплются на голову президента. В машину де Голля попали шесть пуль из 150, выпущенных бандитами. Шофер (тот самый, что вел машину у Пон-сюр-Сен) жмет на газ, и два «Ситроена» на полной скорости уходят. Нападающие сначала их преследуют, но потом разъезжаются в разные стороны. В лагере Виллакубле генерал вылез из машины и, стряхивая с пиджака осколки стекла, сказал: «Эти господа совсем не умеют стрелять». Потом он говорит своему зятю: «Я не прощу этим наглецам, что они стреляли в женщину».
Покушение в Пти-Кламаре. Пробитая пулями машина генерала
Бастьен-Тери окажется одним из немногих фашистов-террористов, который получит по заслугам: его расстреляют. Вообще же генерал де Голль боролся против ОАС без особого ожесточения. Он, кстати, никогда не был мстительным. Так, все четыре генерала, возглавившие путч в апреле 1961 года и оказавшиеся на скамье подсудимых, отделались тюремным заключением. Де Голль хотел спустить на тормозах все движение «ультра», чтобы решить свои главные задачи с наименьшим количеством помех.
Покушение в Пти-Кламаре послужило сигналом к началу нового этапа в деятельности генерала де Голля. Как раз в 1962 году стало совершенно ясно, что с момента прихода к власти в 1958 году де Голль имел жесткую программу по преобразованию Франции в духе своих взглядов. Он никогда не излагал ее детально, ограничиваясь общей формулой: возродить государство и величие Франции. Конкретные пункты этой программы он проводил в жизнь в соответствии с обстоятельствами, а не в заранее установленной по времени последовательности. Но эта программа у него была, и первый пункт — мир в Алжире — де Голль выполнил. Теперь он целеустремленно пойдет дальше.
Эдгар Фор, один из крупнейших политических деятелей послевоенной Франции и из немногих, пользовавшихся уважением де Голля, писал: «Непредвиденный случай положил начало движению: покушение в Пти-Кламаре. Мы видим здесь пример взаимодействия двух элементов: запланированного и неожиданного… Генерал де Голль хотел, учитывая возможность своего исчезновения, не оставить незаконченным то, что он рассматривал в качестве своей фундаментальной задачи: создание структуры государства».
Но разве де Голль уже не создал государство на основе конституции 1958 года? Нет, это было лишь началом государственной постройки, которую он хотел соорудить для себя, а следовательно, и для Франции. То был временный компромисс, который генерал терпел, пока шла алжирская война. Конституция 1958 года, как ни ограничивала она права парламента, не давала де Голлю независимости от традиционных политических партий, и они все чаще путали его карты, выступая «самозванными». по его мнению, посредниками между ним и Францией. А он стремился отстранить их от этого диалога. Отсюда проведение референдумов, казавшихся со стороны подчас совершенно неоправданными практическими потребностями. Например, вопрос о самоопределении Алжира дважды выносился на референдум. Де Голль использовал их, для того чтобы партии не вмешивались в его отношения с избирателями. Чрезвычайные полномочия после «недели баррикад», введение в действие статьи 16 конституции в связи с генеральским мятежом — все Это тоже этапы упорного движения де Голля к его идеалу государственного строя, при котором президент выполнял бы функции абсолютного монарха. Генерал хотел создать особый, небывалый в истории Франции тип государства, в котором своеобразно сочетались бы элементы республики с безусловно монархической основой.
Сразу после референдума, утвердившего Эвианские соглашения, де Голль меняет премьер-министра. Дебрэ был полезен, пока его присутствие служило средством сдерживания недовольства сторонников «французского Алжира». Теперь все это уходило в историю. Но зато «неудобства» Дебрэ оставались. Преданный голлист, он не всегда понимал генерала и пытался безрезультатно оказывать на него влияние, превращаясь в досадную помеху. Де Голль не видел необходимости и дальше сохранять такое положение.
В апреле 1962 года президент выдвинул на пост премьера Жоржа Помпиду, который в критический период становления Пятой республики полгода служил начальником кабинета де Голля. Затем Помпиду вернулся к своим обязанностям генерального директора банка Ротшильда, не порывая, однако, личных связей с генералом. Почти никого президент не удостаивал, например, такой чести, как посещение в 1960 году вместе с мадам де Голль квартиры Помпиду в качестве частного гостя! Именно ему де Голль доверил установление секретных контактов с ФЛН. И вот теперь бывший преподаватель-филолог, ныне финансовый деятель в частном банке, не связанный формально ни с какой политической партией, вообще мало известный общественности, был выдвинут на второй по значению государственный пост Республики.
В Национальном собрании правительственную декларацию Помпиду одобрили 259 депутатов. Между тем 8 января 1959