Все это связано с железным рыцарством Антона Ивановича, с его «фельдфебельским» упрямством, прямодушием, которое неистребимо перешло к нему от честняги-отца. Честный человек не предает как истинных, так и мнимых друзей и при их, и при своей беде. Поэтому Деникин, если решал что-то, идеалистично держался до конца. В то же время по своей искренности он верил своим глазам и тогда был безапелляционен в оценках.
В Румынии перед ним предстала дикая неразбериха. После немецкого разгрома здесь все, казалось, махнули на будущее рукой. Подвоз провизии и войскового обеспечения из России являлся горем из-за расстройства русских железных дорог, но румынские были в полном беспорядке. Кони дохли от бескормицы, армии мерзли в надвинувшейся зиме без сапог, теплого белья, болели тысячи.
В письме, переданном Асе через своего денщика, минуя цензуру, Деникин писал:
Неприветливая страна, неприветливые люди и порядочный хаос, общее убеждение: ругали свои порядки, но чужие многим хуже...
Немцы сосредоточили против Румынии большие силы, и операция начала развиваться с необыкновенной быстротой. Наши войска прибывали поздно. Маленькая страна при полном напряжении своих дорог не могла справиться со своей задачей, и наши эшелоны ползли черепашьим шагом, по суткам простаивая на маленьких станциях. К тому же хаотический беспорядок, бездеятельность, иногда, вероятно, продажность румынской администрации.
Бухареста дни были уже сочтены. В числе войск, брошенных на помощь, были и мои. Но мы опоздали. Я встретил уже разбитые румынские армии. И, вкрапленные между ними, в постоянной опасности неустойки с их стороны, задерживали сколько было возможно немцев, отходя к северу. Шли жестокие бои. Много, очень много легло моих. Но успех немцев несомненный. И, между прочим, в занятой стране они захватили огромные запасы продовольствия, большое облегчение для их несытых желудков. А нам при отходе, по причинам политическим, запрещали жечь запасы... Теперь главнокомандующий соединенными армиями — король Фердинанд (в том числе нашей), а ответственным помощником его — генерал Сахаров.
Король, дрожа за судьбу династии, готов на всякие компромиссы. Правительство упорствует. А между тем единственный выход из положения — милитаризация страны (дорог и т. д.), вывод армии, обучение ее русскими инструкторами и, вообще, передача власти в русские руки... В общем, узнали-таки страну, где беспорядок государственный и социальный больше нашего... Приехала, наконец, комиссия из английских офицеров, которая уничтожает в ближайшей к противнику полосе запасы керосина, бензина, зерна, которые нельзя вывозить. Румыны уверенно высчитывают стоимость убытков от каждого разрушенного завода, моста, здания. Говорят: за все заплатят англичане/ Оптимисты. Быть может, заплатят, но... учтя цену присоединяемой Трансильвании».
Накануне нового 1917 года Антон Иванович заметил в письме к невесте: «Думские речи (боевые) читаю в литографированных оттисках». В это время уже не только солдат в окопах, но и другие слои русского общества будоражило.
Все устали от войны, которой «не видно конца». Но революции не обязательно возникают после таких настроений и даже национального военного поражения. Декабристы восставали после победы над Наполеоном, а унижение России в Крымской войне не привело к бунту. Революционная ситуация преобладает, если властям не удается направить порожденную войной «злую» энергию масс. Николай II и его правительство не смогли подчинить ее себе.
Среди рабочих, разночинья социалистические течения были сильны еще до войны, теперь они стали чрезвычайно популярны на заводах стараниями партии социал-демократов - большевиков. Армия, выхолощенная гибелью старых кадров, держалась лишь тенью традиций и тоже поддалась агитаторам.
Войска наполнили подпоручики и прапорщики из кадетских корпусов, но теперь в них вместо прежних двух лет «штамповали» офицеров за шесть месяцев. Офицерские погоны достались молодежи, во многом пришедшей из университетов, мировоззренчески — радикальной интеллигенции. Они симпатизировали революционным партиям, служба для них была не вопросом чести, профессиональной «кастовой» гордости. Патриотизм новоиспеченные офицеры понимали не присягой «реакционному» императору, а больше родине.
Среди же восьмимиллионной громады солдат к «несчастливому» царю Николаю, «виновному» и в огромных военных потерях, тоже присматривались «демократически». Свежее армейское пополнение из крестьянства предпочитало «нюхать» не порох, а речи пропагандистов, что потом дойдет до «братания» на передовой с «такими же» парнями в германской и австрийской форме.
Война отходила на второй план, люди сплачивались в более актуальной задаче — смене власти. Зимой 1916—17 годов грани между «оборонцами» и «пораженцами» почти стерлись. Общество заимело два фетиша. Отрицательный — «темные силы» во главе с Распутиным, ведущие Россию на погибель. Здесь была одиозной «немка» императрица, едва ли не готовая заключить сепаратный мир с немцами. Положительный — «министерство доверия», хотя лидеры политических группировок перессорились, определяя его состав. Россиянам, как станут называть русских в конце XX века, подобное будет знакомо по жажде оппозиционеров создать «правительство народного доверия», «согласия» и так далее.
В ночь с 16 на 17 декабря 1916 года Григория Распутина во дворце князя Ф. Юсупова, женатого на племяннице Николая 11, убили хозяин вместе с сообщниками.
В их группу вошли великий князь Дмитрий Павлович, один из лидеров крайне правых В. М. Пуришкевич, врач Лазоверт и поручик Преображенского полка А. Сухотин. Провокацией этого была и знаменитая думская речь кадетского лидера П. Н. Милюкова, обвинившая двор в неспособности вести войну, с рефреном: «Глупость это или измена?», — типично «боевая» из тех, которым в гектографированных листовках внимал и Деникин на фронте.
Позже расследование Временного правительства покажет, что слухи о «немецких» происках государыни были беспочвенны. А после убийства Распутина сразу развенчался миф о его «влиянии». Уже 20 декабря газета «День» указывала:
«Темные силы — это псевдоним Распутина. В действительности, среди темных сил Распутин был величиной ничтожной, и темные силы как были, так и остались. Распутин давал возможность не замечать их».
Очевидно, что под разными предлогами целились в императора. Потом А. И. Гучков в Верховной следственной комиссии Временного правительства засвидетельствует:
«Когда я и некоторые мои друзья, в предшествовавшие перевороту месяцы, искали выхода из положения, мы полагали, что в каких-нибудь нормальных условиях, в смене состава правительства, в обновлении его общественными деятелями, обладающими доверием страны, в этих условиях выхода найти нельзя, что надо идти решительно и круто, идти в сторону смены носителя верховной власти. На государе и государыне и тех, кто неразрывно с ними был связан, на этих головах накопилось так много вины перед Россией, свойства их характеров не давали никакой надежды ввести их в здоровую политическую комбинацию: из всего этого для меня было ясно, что государь должен покинуть престол».
Октябрист, член Госдумы и Госсовета Гучков, ставший в 1915 году председателем Центрального военно-промышленного комитета, являлся масоном, так сказать, первого призыва, он вошел задолго до войны в «возрожденные» русские ложи. Этот «любитель сильных ощущений и человек храбрый», как отзывался о нем граф Витте, в 1900 году воевал в Южной Африке в англо-бурской войне за буров в отряде русских добровольцев и был ранен, попал в плен к англичанам. Еще одним штрихом «своеобразия» гучковской натуры можно отметить, что происходил он из купеческого старообрядческого рода. В нем «прославился» купец-прадед Александра Ивановича. Тот возглавил единственную депутацию русских — старообрядцев, вышедших к Наполеону из горящей Москвы с хлебом-солью.
Гучков был инициатором заговора по дворцовому перевороту, чтобы император отрекся от престола в пользу сына при регентстве великого князя Михаила. Его ближайшими сообщниками стали Н. В. Некрасов — инженер-путеец, левый кадет, член «Прогрессивного блока» в Думе — и М. И. Терещенко - сахарозаводчик, владелец издательства «Сирин», друг писателей А. Блока и А. Ремизова, председатель киевского областного Военно-промышленного комитета.
Наряду с другими радикалами, послужившими Февралю 1917 года, «своеобразность» Гучкова-заговорщика простиралась до такого его утверждения позже:
«Нас, вероятно, арестовали бы, потому что, если бы он (император. — В. Ч.-Г.) отказался, нас, вероятно, повесили бы. Я был настолько убежден в этом средстве спасения России, династии, что готов был спокойно поставить судьбу на карту, и если я говорил, что был монархистом и остался монархистом и умру монархистом, то должен сказать, что никогда за все время моей политической деятельности у меня не было сознания, что я совершаю столь необходимый для монархии шаг, как в тот момент, когда я хотел оздоровить монархию».
Как раз стремления «монархистов», подобных Гучкову, вкупе с «революцией генерал-адъютантов» Алексеева, Рузского, Брусилова, других и привели Россию к Февралю, который Октябрем окончательно вверг страну в Русскую Смуту.
Всем противникам одиноко противостоял государь император Николай II, опираясь только на свою не очень уравновешенную супругу, которая неразлучно с ним верила в историческую миссию их царской власти. Император был уверен, что только самодержавие сможет вывести Россию к победе. Он не считал себя вправе отдать власть при войне в другие руки, пророчески полагая, что те с ней не справятся.
У. Черчилль, бывший в это время английским военным министром, впоследствии подтвердил основательность точки зрения русского царя:
«Ни к одной стране судьба не была так жестока, как к России. Ее корабль пошел ко дну, когда гавань была в виду. Она уже перетерпела бурю, когда все обрушилось. Все жертвы были уже принесены, вся работа завершена. Отчаяние и измена овладели властью, когда задача была уже выполнена. Долгие отступления окончились; снарядный голод побежден; вооружение притекало широким потоком; более сильная, более многочисленная, лучше снабженная армия сторожила огромный фронт; тыловые сборные пункты были переполнены людьми. Алексеев руководил армией, и Колчак — флотом. Кроме того — никаких трудных действий больше не требовалось: оставаться на посту; тяжелым грузом давить на широко растянувшиеся германские линии; удерживать, не проявляя особой активности, слабеющие силы противника на своем фронте; иными словами — держаться; вот все, что стояло между Россией и плодами общей победы...