Он собрал 11 апреля второй после Ольгинского Военный совет в штабе, расположившемся на ферме сельского кооператива, и сказал:
— Положение действительно тяжелое, и я не вижу другого выхода, как взятие Екатеринодара. Поэтому я
решил завтра на рассвете атаковать по всему фронту. Как ваше мнение, господа?
Генералы возразили, Корнилова поддержали только Алексеев и кубанцы. Командующий не изменил решения, Алексеев сумел его лишь убедить отложить атаку на сутки. Когда с совета разошлись, Деникин спросил Корнилова:
— Лавр Георгиевич, почему вы так непреклонны в этом вопросе?
— Нет другого выхода, Антон Иванович. Если не возьмем Екатеринодар, то мне останется пустить себе пулю в лоб.
— Этого вы не можете сделать. Ведь тогда остались бы брошенными тысячи жизней. Отчего же нам не оторваться от Екатеринодара, чтобы действительно отдохнуть, устроиться и скомбинировать новую операцию? Ведь в случае неудачи штурма отступить нам едва ли удастся.
Корнилов уперся в него глазами.
— Вы выведете.
Деникин встал из-за стола.
— Ваше превосходительство! Если генерал Корнилов покончит с собой, то никто не выведет армию — она вся погибнет!
Перед этим штурмом (выпавшим именно на 13-е, хотя и по новому стилю) Марков сказал своим офицерам:
— Наденьте чистое белье, у кого есть. Екатеринодар не возьмем, а если и возьмем, то погибнем...
Белая гвардия поднялась в это раннее утро и привычно пошла к Екатеринодару на смерть. Но сначала Господь милостиво дал погибнуть самому Корнилову, чтобы не было еще одного «крымовски-калединского» выстрела.
Деникин следил за боем с речного обрыва над Кубанью невдалеке от фермы, у окна которой сидел за столом над картой Корнилов. Штабной дом красные давно пристреляли, но командующий, как всегда, плевал на опасность. Было 7.30. Гранаты со свистом неслись над деникинской головой. Вот один снаряд ударил в рощу у фермы, второй — в дом! Он окутался взрывом...
В ферме, простреленной в стену, у разбитого стола лежал Корнилов. Кровь сочилась из ранки на виске, текла из ноги. Вынесли генерала наружу, Деникин подбежал и склонился над носилками. Корнилов был без сознания, тяжело дышал. Приник лицом к холодеющей руке командующего Антон Иванович.
— Вы примете командование армией? — спросил его начштаба Романовский.
Деникин поднял голову.
— Да.
Через час Корнилов умер. Приехавший Алексеев сказал Деникину:
— Ну, Антон Иванович, принимайте тяжелое наследство. Помоги вам Бог!
Корниловская гибель сломила дух наступающих добровольцев. Кроме того, в Офицерском полку пошли сомнения: сможет ли Деникин вывести армию? Стали доказывать:
— Марков был правой рукой Корнилова, его шпагой, его мечом. Только он должен стать во главе армии.
Генерал Марков обрезал своих подчиненных:
— Армию принял генерал Деникин. Беспокоиться за ее судьбу не приходится. Этому человеку я верю больше, чем самому себе!
Деникин отменил штурм Екатеринодара. Тело Корнилова отвезли в станицу Елизаветинскую и положили в сосновый гроб, местный батюшка отслужил панихиду. Он рисковал: за весну на Кубани большевики насмерть замучили более двух десятков священников, исполнявших требы для проходивших добровольцев. Корниловский гроб замаскировали сеном на повозке, командующий отправился в свой последний путь уже не впереди уходящего войска.
15 апреля остановились в немецкой колонии Гначбау. Здесь Корнилова неприметно опустили в землю его кон-войцы, сравняли это место с землей, чтобы не обнаружили красные. Из генералов лишь Деникин «стороной, незаметно прошел мимо, чтобы бросить прощальный взгляд на могилу».
На следующий день в Гначбау появились красногвардейцы. Прослышав, что белые тут что-то зарывали, решили — золото! Начали копать и действительно наткнулись на свежее, золотое захоронение.
Найденный труп Корнилова потащили на телеге в Екатеринодар. На соборной площади там выкинули тело на мостовую. Сорвали с него одежду, топтали ногами, превратив в бесформенную массу. Повесили голого покойника на дереве, веревка оборвалась - над упавшим телом снова глумились. Потом перевезли его на городскую бойню, где сожгли останки...
21 апреля главный редактор московских «Известий ВЦИК» Ю. Стеклов (Нахамкис) написал в своей газете: «Со смертью Корнилова отходит в историю целая полоса российской контрреволюции». Это правда. Трагическим аккордом «расстроилась» корниловско-деникинская «военная музыка». Так закончился Ледяной поход, но он доказал, что есть «светоч».
Белые добровольцы были страшны в бою с противником, но после него обретали сдержанность, врожденную культуру, благородство. Они были христиански «отходчивы». Побеждавшие числом красные злопамятно мстили, беспощадно расправляясь и с беззащитными, о чем потом будет систематически сообщать «Деникинская комиссия» по расследованию их зверств.
Дико, что спустя время в СССР вдруг появятся «добровольцы», которые — комсомольцы. Для них композитор Фрадкин сочинит популярный шлягер «Комсомольцы-добровольцы». Такая же история с украденной еще у сражавшихся истинных добровольцев песней первопоходников:
Слушай, гвардеец,
Война началася.
За Белое дело
В поход собирайся.
Смело мы в бой пойдем
За Русь святую...
У красных исполнителей «гвардеец» превратится в «товарища», а «Русь святая» станет «Властью Советов». Да и вообще, на Белую гвардию назовут себя Красной гвардией, вместо организации «Белый Крест» — «Красный Крест». Багряно-кровавое царство кривых зеркал!
Знаменательнейшим событием этой весны было подписание 3 марта 1918 года ВЦИК и СНК РСФСР Брестского мира с германским правительством. Спасая свою власть от немецкой военной угрозы, большевики отдали из России всю Прибалтику, значительные части Украины и Белоруссии. Эта большевистская акция окончательно ввергла страну в Гражданскую войну: масса людей возмутилась.
Деникин в Ледяном походе не подозревал о таких новостях и в конце апреля удивился откату красных. Это немцы занимали Украину, Крым, идя на Донбасс. Потом оказалось, что германские войска простерлись от Севастополя до Пскова, от Ростова-на-Дону до Киева, по всей Украине, Белоруссии и Крыму. Командующий Добровольческой армией Деникин, остановившись в донских станицах к юго-востоку от Ростова, подводил текущие итоги.
Самой радостной была весть от идущих к нему на соединение частей полковника Михаила Гордеевича Дроздовского. Выпускник Киевского кадетского корпуса, Павловского военного училища и академии Генштаба, он сражался на русско-японской войне, а Первую мировую заканчивал Георгиевским кавалером, командиром 14-й пехотной дивизии. В конце декабря 1917 года Дроздовский начал формировать на Румынском фронте 1-ю отдельную бригаду русских добровольцев. В марте она в тысячу бойцов ринулась в их знаменитый поход из Ясс на Дон, чтобы соединиться с Корниловым.
17 апреля дроздовцы взяли красный Мелитополь и узнали, что Дон (как и предполагал покойный Корнилов) против большевиков восстал! Отряд Дроздовского двинулся на Ростов, куда ворвался с ходу. Это было на Пасху, но в следующий день их красные выбили, кинув сюда пехотные эшелоны из Новочеркасска.
Зато оттяжка туда большевистских сил помогла южной группе казачьего ополчения полковника Денисова, штурмовавшей Новочеркасск и взявшей его. Казаки бы не устояли, если б по красным сзади не ударил Дроздовский, подоспевший из Ростова. Красных били и преследовали 15 верст.
Тысячу двести верст 61 день пробивался на Дон отряд Дроздовского, и в Новочеркасске их забрасывали цветами хватившие лиха под ленинцами жители. Отсюда Дроздовский докладывал Деникину:
«Отряд прибыл в Ваше распоряжение... Отряд утомлен непрерывным походом, но в случае необходимости готов к бою сейчас. Ожидаю приказаний».
Полковник Дроздовский был рьяным монархистом, как, например, и Кутепов, сменивший убитого Неженцева командиром Корниловского полка. Их убеждения поддерживало немало добровольцев. Февралисту Деникину, которому симпатизировала левая часть армии, предстояло в очередной раз определиться с общими политическими установками.
Лозунг «Великой, единой, неделимой России», на который особенно упирали добровольческие вожди после распада «триумвирата» с Калединым, и «непредрешенчество» начали раздражать как казаков, так и некоторые офицерские круги. «Неделимая» Россия не устраивала донцов, кубанцев, которые никогда не уставали грезить о восстановлении «вольного Дона», «Запорожской Сечи».
«Непредрсшенчество» волновало сильно поправевшую часть добровольцев. Многие либерально настроенные, столкнувшись в боях с фанатичным красным противником, решили, что единство и величие России способна возродить лишь такая же крепкая идея монархизма, хотя, по своим старым симпатиям, указывали на монархию конституционную.
Не было общей идеологической точки зрения и у командования. Алексеев говорил:
— Нормальным ходом событий Россия должна подойти к восстановлению монархии, конечно, с теми поправками, кои необходимы для облегчения гигантской работы по управлению для одного лица.
В то же время «профессорский» путаник считал, что монархические лозунги принять для армии нельзя:
— Вопрос этот недостаточно еще назрел в умах всего русского народами предварительное объявление лозунга может лишь затруднить выполнение широких государственных задач.
Деникина против «царистских» идей также поддерживали Романовский и Марков. Надо было снимать остро назревшую двойственность, как отмечал позже Антон Иванович:
«Атмосфера в армии сгущалась, и необходимо было так или иначе разрядить ее. Дав волю тогдашним офицерским пожеланиям, мы... рисковали полным разрывом с народом, в частности, с казачеством — тогда не только не склонным к принятию монархической идеи, но даже прямо враждебным ей. Мы решили поговорить непосредственно с офицерами».
В станичном правлении Егорлыкской собрали начальников вплоть до взводных. Деникин сделал заявление:
— Была сильная русская армия, которая умела умирать и побеждать. Но когда каждый солдат стал решать вопросы стратегии, войны и мира, монархии и республики, тогда армия развалилась. Теперь повторяется, по-видимому, то же. Наша единственная задача — борьба с большевиками и освобождение от них России. Но этим положением многие не удовлетворены. Требуют немедленного поднятия монархического флага. Для чего?