что «если бы этого не было, то судьба еврейства южной России была бы несравненно трагичнее».
Деникин не привык оправдываться и, этим отдав дань, чтобы не упрекали в неучтивости к «мировому центру еврейской печати», взялся за то, что главным томило его душу. Он должен был приложить все усилия, чтобы повлиять на англо-американское решение выдать Сталину солдат РОД. 31 января 1946 года русский генерал написал командующему оккупационными силами США в Германии генералу Д. Эйзенхауэру:
Ваше Превосходительство,
В газете «Таймс» я прочел описание тех ужасов, которые творятся в лагере Дахау, находящемся под американским управлением, над несчастными русскими людьми, которых называют то «власовцами», то «дезертирами и ренегатами» и которые предпочитают смерть выдаче их советской власти...
Деникин изложил «подлинную историю этих людей» из своего опыта общения с ними в Мимизане, заключив:
Так что эти несчастные люди отлично знают, что ждет их в «советском раю», и неудивительно поэтому, что собираемые в Дахау военнопленные предпочитают искать смерти на месте, и какой смерти!.. Перерезывают себе горло маленькими бритвенными лезвиями, испытывая невероятные предсмертные муки; поджигают свои бараки и, чтобы скорее сгореть живьем, сбрасывают с себя одежду; подставляют свои груди под американские штыки и головы под их палки — только бы не попасть в большевистский застенок...
Ваше Превосходительство, я знаю, что имеются «Ялтинские параграфы», но ведь существует еще, хотя и попираемые ныне, традиции свободных демократических народов — право убежища.
Существует еще и воинская этика, не допускающая насилий даже над побежденным врагом. Существует, наконец, христианская мораль, обязывающая к справедливости и милосердию.
Я обращаюсь к Вам, Ваше Превосходительство, как солдат к солдату и надеюсь, что голос мой будет услышан.
Генерал А. Деникин.
Ответ ему пришел за подписью генерала Т. Ханди, исполнявшего обязанности начштаба, где были лишь многозначительно перечислены те самые параграфы Ялты, требующие «насильственной репатриации» в СССР лиц, принадлежавших к следующим категориям:
1) был захвачен в плен в германской военной форме; 2) состоял 22 июня 1941 года (или позже) в вооруженных силах Советского Союза и не был уволен; 3) сотрудничал с неприятелем и добровольно оказывал ему помощь и содействие.
Антон Иванович хорошо узнавал стиль своих былых союзничков по югу России.
В начале 1946 года Деникину удалось сделать в Нью-Йорке два доклада. Первый назывался «Мировая война и русская военная эмиграция». По особому списку Антон Иванович разослал билеты русским американцам — бывшим офицерам и белым участникам Гражданской войны. И на этой земле генералу хотелось, как он выразился, «войти в личное общение с уцелевшими от жизненных бурь соратниками по старой армии». Пришло много народа. Все средства от выступления бедствующий Деникин передал Союзу русских военных инвалидов во Франции.
Другое деникинское выступление было для широкой публики. Доклад назывался «Пути русской эмиграции». Генерал говорил два часа, закончил призывом к русским эмигрантам стоять на страже национальных интересов России и, конечно, «будить мировую совесть».
«Лидер погромщиков» Деникин разбудил в очередной раз своих и так не дремлющих врагов. Коммунисты призвали всех явиться на демонстрацию против докладчика, пытающегося «мобилизовать силы реакции и поджечь третью мировую войну». Обеспокоенная Ксения Васильевна облегченно вздохнула, увидев, что набравшиеся десятка три пикетчиков с убийственными транспарантами против ее мужа после окончания доклада спокойно их свернули и мирно разошлись.
Нью-йоркская жизнь и деятельность Деникина отмечена знаменательным фактом в «колтышевской истории». Как сообщает зарубежный эмигрантский исследователь Н. Н. Рутыч в своем «Биографическом справочнике высших чинов Добровольческой армии и Вооруженных Сил Юга России», в мае 1946 года Антон Иванович отправил письмо полковнику Колтышеву, где писал:
После блестящих побед Красной армии у многих людей появилась аберрация... как-то поблекла, отошла на задний план та сторона большевицкого нашествия и оккупации соседних государств, которая принесла им разорение, террор, большевизацию и порабощение...
Вы знаете мою точку зрения. Советы несут страшное бедствие народам, стремясь к мировому господству. Наглая, провокационная, угрожающая бывшим союзникам, поднимающая волну ненависти политика их грозит обратить в прах все, что достигнуто патриотическим подъемом и кровью русского народа... и поэтому, верные нашему лозунгу — «Защита России», — отстаивая неприкосновенность российской территории и жизненные интересы страны, мы не смеем в какой бы то ни было форме солидаризироваться с советской политикой — политикой коммунистического империализма.
Содержание письма совершенно в русле тогдашних идей генерала, но как же быть с заявлением Марины Антоновны мне в Версале, что Деникин перед отъездом в США предостерег от Колтышева, потом настаивал об этом ей и в письме? А сам писал тому спустя год, как видим, по-прежнему словно лучшему единомышленнику? Похоже, верный Колтышев в «антиденикинском» Париже одним из многих таким Антону Ивановичу и оставался. Так что же напутала дочь в заявлениях отца по этому поводу?
За то, что Колтышев был честный человек, указывает также отсутствие о нем всякой информации из подворотни современных российских спецслужб. Думаю, вряд ли имеет им смысл дальше конспирировать деятельность такого выдающегося «крота», если полковник им был. В потоке книг, вплоть до воспоминаний «самого секретного» лубянского убийцы Судоплатова, уж не утерпел бы кто-нибудь похвастаться внедрением подобного суперагента к самому Деникину «на всю жизнь».
После отъезда в Америку Деникина Колтышев по-прежнему работал в Париже таксистом, а умер он в 1988 году разбитым 94-летнитм приживалом в старческом доме на русском кладбище Сент-Женевьев-дю-Буа, открытым здесь в старом особняке англичанкой Дороти Педжст по инициативе княгини В. К. Мещерской. Доживал тут одинокий полковник П. В. Колтышев в крайней нищете. И я поинтересовался у Марины Антоновны на ее утверждение об этом «советском агенте», как же его «хозяева» в такой нужде бросили? Она ответила коротко:
— Не нужен стал.
Окончательно здесь, безусловно, ответит время, а я, как мог, расставил «за» и «против»...
Марина Антоновна своей «железностью» отцу не уступает. Однажды ее большой приятель, едва ли не основатель французской компартии «русско-французский» Борис Суварин, работавший в молодости вместе с Лениным, Троцким, сообщил, что приготовил ей «сюрприз». И чтобы она увидела это, просил прийти в определенное место. Но Деникина уже знала, что в Париж приехал Керенский, и сказала:
— Если этот сюрприз — Керенский, я не приду, потому что не пожму ему руку.
Впрочем, Керенского и так в эмиграции называли «лицо, получающее пощечины»... Не любит Марина Антоновна и Америки, где обретался тот же Керенский.
— Ненавижу Нью-Йорк! — фыркает она.
Возможно, это потому, что спустя долгое время после смерти отца Марина приезжала туда, чтобы с мытарствами забрать к себе во Францию ее маму. А Ксения Васильевна, тогда уже семидесяти семи лет, была немощна и потеряла все свои документы. Марине пришлось их скрупулезно восстанавливать, натерпелась от американских бюрократов и нью-йоркской суеты. Ксения Васильевна Деникина скончалась во Франции в 80 лет.
— Вы парижанка? — спросил я Марину Антоновну.
— Нет! — и на это со своей восхитительной неуклонностью ответила она. — Я — из Версаля.
У неувядаемой дочери генерала Деникина две внучки, причем старшая, 24-летняя красавица, все еще не желает выходить замуж. Но еще дольше внучкиного возраста, уже 33 года живет Марина Антоновна в версальском городке-дворце. Она патриотична в любом «измерении», как все Деникины.
Антон Иванович в Нью-Йорке, несмотря на здешних оголтелых противников, руки не торопился сложить. 14 июня 1946 года генерал взял да написал «записку-меморандум» под заголовком «Русский вопрос» прямо в адрес правительств Англии и США. В ней он отмечал:
«Если западные демократии, спровоцированные большевизмом, вынуждены были бы дать ему отпор, недопустимо, чтобы противобольшсвистская коалиция повторила капитальнейшую ошибку Гитлера, повлекшую разгром Германии. Война должна вестись не против России, а исключительно для свержения большевизма. Нельзя смешивать СССР с Россией, советскую власть с русским народом, палача с жертвой. Если война начнется против России для ее раздела и балканизации (Украина, Кавказ) или для отторжения русских земель, то русский народ воспримет такую войну опять как войну Отечественную.
Если война будет вестись не против России и ее суверенности, если будет признана неприкосновенность исторических рубежей России и прав ес, обеспечивающих жизненные интересы империи, то вполне возможно падение большевизма при помощи народного восстания или внутреннего переворота».
Нет, не хотел верить Антон Иванович, что русские, потерявшие от ленинско-сталинских репрессий десятки миллионов человек, живущие на архипелаге ГУЛАГе, не поднимут головы...
Нью-йоркский кружок Деникиных составлял пять-шесть человек, самой близкой в нем была графиня Софья Владимировна Панина, прославившаяся в России своей культурно-общественной деятельностью и созданием в Петербурге Народного дома. Встречался Антон Иванович и с американцами, которые интересовались «бизнесом» генерала. На эту тему он величественно отвечал:
— У меня нет здесь экономической базы.
Обозначала фраза, что нету у Деникина за душой ни копейки. Ему взялся помогать бывший белогвардеец, один из боссов крупного издательства Н. Р. Верден. Оно заинтересовалось автобиографической книгой «Моя жизнь», над которой трудился Деникин. Обо всем этом Антон Иванович в одном из своих писем в августе 1946 года писал:
Понемногу начинаем приспособляться к американской жизни. Обзавелись добрыми знакомыми, среди них много сохранивших традиции добровольцев, несколько первопоходников. «Бойцы вспоминают минувшие дни»... Сейчас мы в деревне, на даче, но к сентябрю, невзирая на сильнейший квартирный кризис, нам удалось найти маленькую квартирку в окрестностях Нью-Йорка. Таким образом, приобрели некоторую оседлость.