Горница была светлая, веселая - с четырьмя окнами. Справа от входа стояла новая никелированная кровать с горой подушек под кружевной накидкой; точно такая же кровать стояла слева. На стенах висели два совершенно одинаковых зеркала, и перед каждым из них на столах стояли белые самовары. Все приготовила Марфа Власьевна для двух дочерей-невест. Обе девушки учились: Катя заканчивала перед войной педагогический техникум, Клавдия - агрономический.
Хильда, поблескивая золотом колец, осторожно, двумя пальцами, приподняла край белого пикейного одеяла и о чем-то спросила Вилли по-немецки.
- Мадам спрашивает: клёп есть? - перевел Вилли.
Марфа Власьевна, скрестив руки на груди, пожала плечами.
- Дочурка тут моя спала... Аккуратница была уж такая...
Марфа Власьевна подошла к столу, взяла фотографию двух миловидных девушек, поразительно похожих одна на другую. У Кати - задумчивый, мечтательный взгляд, Клавдия ласково положила голову на Катино плечо...
Хильда, брезгливо поджав губы, взглянула на карточку. Лицо ее дрогнуло.
- Как имя этой девушки? - спросила она Вилли.
- Кланя, Клавдия, - сказал Марфа Власьевна. - Ее взяли на работы... Не знаю куда...
Марфа Власьевна, глотая слезы, качала головой.
- Клавдия?.. - Немка закусила губы, нахмурилась, показала глазами на дверь, спросила: - Это ее родная сестра?
Тем временем в кухне мальчик Петя - тот самый, который пас на огороде теленка, - рассказывал девушкам:
- Убили телка, проклятущие... Дедушке-беженцу в ногу попали. Говорят - партизанов привел. Его на огороде схватили - и прямо к генералу. Я побежал к бабушке в баню - сказал, что деда увели. А она лежит и молчит... Я ей положил хлеба, огурчиков. В бане-то темно...
- Уходить надо, Ксана, - шепчет Катя. Ей кажется, что пистолет, запрятанный у нее под кофточкой, жжет грудь. "Что, если бы обыскали в комендатуре?" - мелькает у нее в голове. Сердце пронизывает страх, горло перехватывают спазмы... "Почему эта чернобровая белорусская девушка совсем не волнуется?.. В комендатуре она смеялась, строила глазки немецкому офицеру... Как она их ловко путала!.. "Моя подруга, - говорит, - перед войной приехала погостить и застряла". Документ показала. "Мы, - говорит, - за картошкой в поле ходили, а патруль задержал..." Хорошо, догадались накопать картошки. Смелая. А вот я не умею ни врать, ни притворяться. Деда-беженца схватили - надо быстрей уходить! А она хочет зайти - старуху проведать..."
- Катя! - раздается из горницы голос Марфы Власьевны. - Катюша, иди сюда!
- Иди... - Оксана кивком головы показывает на дверь и шепотом добавляет: - Надо узнать, что это за птица.
В горнице Хильда показывает Кате карточку и спрашивает!
- Это ваша сестра?
Вилли переводит вопрос. Катя молча кивает головой.
Хильда сама видит: тот же непокорный, упрямый взгляд, тот же строгий изгиб бровей. "Русская дрянь!" - хочется крикнуть ей. Она смотрит на Катю с открытой враждебностью.
- Удивительное сходство! Зачем меня направили сюда? Вы что, не знали? Кто это хочет, чтобы мне здесь перерезали горло? Отравили? - Хильда раздраженно забрасывает Вилли вопросами.
- Я не понимаю... Здесь очень прилично... - лепечет Вилли.
- Не понимаете? Девушку, которую я отправила из Берлина на ферму, прислали вы. Очень похожа на эту... - Хильда кивнула на Катю. - Я не могу здесь оставаться!
- О-о! Это любопытно! - восклицает Вилли. - Русских девушек отправлял ваш брат, майор Круфт...
У Кати холодеют ноги, кровь ударяет в виски. Если бы эта немецкая барыня знала, что Катя отлично понимает ее язык!.. Опустив голову, она как можно спокойней спрашивает Вилли:
- Что не нравится этой даме?.. Она будет всем довольна.
- Что говорит эта русская? - спрашивает Хильда.
Вилли переводит.
- Я не могу здесь оставаться! - взволнованно повторяет Хильда.
- Но, сударыня, приказание генерала... - нерешительно говорит Вилли. - Мы не располагаем другим помещением. У вас будет часовой. Заставьте эту девчонку прислуживать...
Хильда, зная характер генерала, не может не согласиться с Вилли. Если Штрумфу-старшему объяснить все положение, он скажет: "Женские глупости!" "Надо скорей уехать из этой ужасной страны", - думает Хильда.
Перед отъездом Густав Штрумф зашел к жене ровно на две минуты проститься.
Выслушав Хильду, он развел руками.
- Удивительное совпадение!.. Но тебе не стоит волноваться. Ведь им ничего не известно. На этих днях мы продвинемся на восток. А сейчас требуй все, что тебе будет нужно. Хозяйка в этом доме - ты...
В сумерки Петя повел девушек между огуречными грядками, мимо колодезного журавля прямо к бане, стоявшей на берегу речушки.
В бане было тепло, сыро и темно.
Катя зажгла спичку. На снопах ржаной соломы, под пестрой дерюжкой вытянулась черноволосая мертвая женщина с заостренным носом и широко открытым ртом. В ногах у нее лежали зеленые огурцы и нетронутая краюха хлеба, принесенные Петей.
Оксана опустилась на колени. Глухим, сдавленным голосом вскрикнула:
- Мама!.. Мама!..
Спичка погасла.
Петя поймал в темноте руку Оксаны, прижался к ней щекой, тихонько заплакал...
ГЛАВА 13
В штаб кавгруппы Торба и Шаповаленко вернулись глубокой ночью. У костров, тихо переговариваясь, бодрствовал очередной наряд.
Кавалеристы спали мертвым сном. Только голодные кони, позванивая колечками трензелей, рвали колючие еловые ветки и с хрустом обгладывали древесную кору.
Ложась отдыхать, Лев Михайлович приказал дежурному немедленно его разбудить, как только вернутся разведчики. И вот теперь он сидел в шалашике, у ярко горевшего костра, подкидывал в огонь веточки и слушал доклад Торбы. Тут же, покручивая усы, надвинув на ухо шапку, сидел Шаповаленко.
- Зачем старик пошел по огородам? - выслушав обстоятельный доклад Торбы, спросил Доватор.
- Вин хотив с пацаном побалакать! - ответил Шаповаленко. - А тут выбежал немец и начал курей гонять, наскочил на деда, - щоб ему пусто! - а у меня автомат раз - и молчит...
- Чистить надо, Филипп Афанасьевич.
- Да по коноплям полз, товарищ полковник, семя насыпалось! После уж разгадал...
Принесенные разведчиками данные были очень ценными. Бойцы хорошо изучили подходы к селу, систему караулов, точно записали, сколько прошло в село и сколько ушло автомашин. Можно было догадаться, что в селе находится особо засекреченный штаб. Плохо было то, что немцы схватили старика, который имел связь с партизанами и не успел дать явку разведчикам. Не узнали разведчики и о том, что случилось с Катей Авериной и Оксаной. Это сильно беспокоило Доватора.
Выслушав донесения Торбы и Шаповаленко, Лев Михайлович сказал:
- Неосмотрительно действовали!.. Где девушки? Старика отпустили, а он попался в руки немцев. Значит, выявили себя. Теперь немцы усилят бдительность.
Разведчики виновато молчали.
- Сейчас приказываю отдыхать. Завтра - обратно в Рибшево. Во что бы то ни стало надо проникнуть в самую деревню, узнать, что случилось с девушками и куда немцы девали старика.
Когда разведчики ушли, Лев Михайлович, разбудив Карпенкова, приступил к разработке плана по разгрому Рибшева.
К утру был готов боевой приказ.
План операции сводился к следующему.
Бойков со своим полком в пешем строю должен приблизиться к селу через огороды и ворваться с юга; майор Осипов захватывает ригу на западной окраине, зажигает ее - это должно послужить сигналом для общей атаки; Чалдонов со своим эскадроном в конном строю прикрывает из леса северную окраину села и обеспечивает уничтожение отступающих немцев; с восточной стороны, на большаке, устраивается засада с шестью станковыми пулеметами под командованием Карпенкова. Отход немцев предполагался на восток и на север.
Все было построено с таким расчетом, чтобы из деревни не ушла ни одна машина, ни одна живая вражья душа...
Раннее холодноватое утро. Ветерок навевает бодрящую свежесть, отгоняет усталость и сонливость...
Разведчики двигаются по узкой, убегающей в лес тропинке. Их трое: Торба, Шаповаленко и Павлюк. На конях они доедут до большака, а там Павлюк уведет лошадей в лагерь.
Филипп Афанасьевич едет на своем чалом длинноголовом дончаке. Чалый пытается воровски сорвать листочек с ближайшей осины или березки, но он знает, что каждую минуту его круп может ожечь плеть, да и крепко умеет держать поводья бородатый потомок запорожской вольницы.
Зажурился что-то сегодня Филипп Афанасьевич - покусывает ус, сдвинул густые брови. Молчит... Как выехали, не сказал еще ни одного слова. Только несколько раз за "воровские" ухватки жестоко наказал Чалого. Тот сделал резкий скачок и чуть не выбил из седла Павлюка.
- У тебя что, Афанасьич, сегодня вожжа под хвостом? - огрызнулся Павлюк.
- Зажурившись: Полину Марковну вспомнил, або горилки треба! насмешливо заметил Захар.
- Упаси бог! И думки нема о чертячьем пойле, - миролюбиво отвечал Филипп Афанасьевич. - О Марковне думал, верно, бо тридцать рокив прожили с нею плечко к плечку... Две дочки замужем. Я уж дед, внуков имею. Хотя старости во мне ни якой нема!.. Мало що рокив пятьдесят потоптал бы землю, а там, мабудь, який профессор отольет пилюлю - проглоти ее, и еще десять рокив на солнышко поглядывай... Я, хлопцы, до жизни жадный и смерть зараз, як пес, облаю. Часом вы шуткуете на мене, що в тетрадь слова пишу, а я план колхозной жизни на пятьдесят лет составил. - Филипп Афанасьевич замолчал. Лицо его было задумчиво, спокойно. - Но тилько, хлопцы, я сегодня сон такой видел - будто меня пчелка в губу укусила...
Торба и Павлюк упали на передние луки и затряслись от приглушенного хохота.
- Ну и отлил пилюлю!..
- Чему же вы, дурни, смеетесь? - проговорил Филипп Афанасьевич с прежней серьезностью. - Я этот сон в третий раз вижу. Як пчелка цапнет за губу, тут оно и лихо. Первый раз было это, як Марковне мертвого сына родить. С тех пор пошли одни дивчата... Второй раз - верши ставил и провалился в прорубь. Два месяца потом валялся в жару, як кулебяка в печке... А вы шуткуете! Зараз мне будет лихо, це я за версту чую. Вы мою тетрадь в случае чего отошлите...