А денег мало, они иссякают…
Грозный знак“.
Уже за полночь к еще не уснувшему Дроздовскому прибыл полковник Жебрак-Русанович. Он был с мичманом Шахматовым, который был оставлен им еще два месяца назад в Одессе, чтобы быть провожатым для организовавшегося там офицерского отряда. Тот принес с собой не самые радостные вести.
— Мичман Шахматов из Балтийской дивизии. Прибыл из Одессы. Шел по вашим следам. Наконец догнал.
— Что ж, молодецкий поступок для флотского офицера на суше. Как дела в одесской офицерской организации?
— В целом, господин полковник, было неплохо. Отряд составился из более чем сотни офицеров и местных юнкеров. Удалось добыть почти десяток пулеметов, почти все кольты, патроны. Когда же отряд был уже почти готов к выступлению в поход, то есть идти вдогонку вашей бригаде, одесские газеты едва ли не все напечатали телеграмму из „Киевской мысли“ о вас.
— О нас? И что за вирши в ней сообщались?
— Со ссылкой на самые достоверные источники говорилось, что бригада русских добровольцев-офицеров под начальством царского полковника Дроздовского вся погибла „в двухдневном кровавом бою“ с крестьянами и красногвардейцами у какого-то села Возсиятского.
— Что за чушь! Жебрак, мы такого села от Днестра до этих мест даже не проходили.
— И на походной карте того населенного пункта не отмечено, Михаил Гордеевич. Его петлюровские газетчики просто выдумали. Как и про нашу гибель.
— Ладно, с „Киевской мыслью“ все ясно. Шахматов, а что одесский офицерский отряд? Почему не выступил?
— На собрании одесситы решили, что выступать с походом в неизвестность им не следует. Пулеметы, патроны спрятали в надежных местах. Я же сразу пошел догонять вас…
В ту ночь Дроздовскому сомкнуть глаз почти не пришлось. Рано поутру из близкого уже Мариуполя прибыл штабс-ротмистр. Настойчиво попросил дежурного по штабу бригады сообщить о нем полковнику Дроздовскому:
— У меня к нему срочное сообщение. Ждать не могу.
Дроздовский без всяких рассуждений принял прибывшего офицера сразу. Разговор шел действительно о серьезном.
— Штабс-ротмистр Павловский, 12-й гусарский Ахтырский полк. Сегодня Мариуполь занят австрийским отрядом. Два эшелона уже разгрузилось. Больше батальона пехоты, полевая батарея. На подходе остальная часть их пехотного полка.
— Что австрийцы говорят о нас?
— Швабы настроены не совсем благосклонно. Судя по разговорам.
— Ну и пусть. У них нет приказа нам преграждать дорогу. В крайнем случае мы можем обойти Мариуполь с севера. Там есть проселочные дороги. Они отмечены на нашей штабной карте.
— Господин полковник, я прибыл к вам не только чтобы сообщить о появившихся в городе швабах, но и помочь вам делом.
— Чем помочь?
— В Мариуполе есть солидный конский запас, отбитый у большевиков. Кони для кавалерии, орудийных упряжек. Что похуже — сойдут для обоза. У вас за такой поход от Румынии, наверное, есть проблемы с конским вооружением?
— Есть, Павловский. Поможешь — лучшая лошадь с седлом твоя. Пойдешь к нам?
— Я за этим и прибыл сюда. Приду не один. Здесь со мной несколько ахтырцев осело.
— Это уже хорошо. А как возьмем конский запас из-под носа австрийцев, надумал?
— Точно так. Эти две сотни лошадей уведем у швабов ночью. Скрытно. Их караулы днем по городу сонными ходят. Местной горилкой больно увлеклись.
— Тогда сейчас дежурный по штабу вызовет ротмистра Двойченко. Он у нас большой мастер на тихие налеты будет. Пойдешь с его эскадроном.
— Есть, господин полковник.
— Только смотри, все дело должно пройти тихо, без столкновений. Сейчас в бой с австрийцами мне вступать совсем не надо. Мы в пути…
Спустя немногим больше часа в Магнуш к Дроздовскому из Мариуполя „придрала“ официальная делегация. Она представила ему документы от местной „Военной коллегии фронтовиков“ и от австрийского городского коменданта. В городе, как стало ясно, гайдамаков не было. А германские эшелоны, как выяснилось, были еще на подходе из Мелитополя.
В документах говорилось о том, что русским добровольцам и их командованию воспрещались на украинской территории любые реквизиции какого-либо провианта и фуража не за наличный расчет. И забирать подводы и лошадей где-либо.
У полковника Дроздовского с мариупольской делегацией, представлявшей прежде всего интересы австрийского коменданта, получился не самый приятный разговор о действительно важном для белой добровольческой бригады.
— Я, господа, как командир отряда Румынского фронта, за восемьсот с лишним верст проделанного похода первый раз получаю такую штуку.
— Это официальный документ, господин полковник. Адресован лично вам. Вот подписи, печать.
— Это видно на бумаге. Но кто вам сказал, что мой добровольческий отряд берет провиант и фураж, подводы и лошадей даром? Откуда вы это взяли, господа хорошие?
— Мы получили на вас по телефону жалобу из Магнуша.
— Но я только высказал местным старостам требование на фураж. На зерно и сено. Местным жителям за все это будет уплачено.
— Значит, по телефону высказались неверно, господин полковник. Мы готовы принести вам за беспокойство свои извинения.
— Я охотно их принимаю. Но должен вам высказать свое удивление и недоумение.
— Какое? Мы не догадываемся.
— Разве вы не знали, какой отряд подходит к вашему Мариуполю? Добровольческий, офицерский, со строжайшей дисциплиной. Разве вам о нем ничего не адресовалось телеграфом?
— Ничего. Мы про вас знаем только то, что вы пришли в Магнуш, а это наш уезд, из Бердянска…
Дроздовский понял, что делегация в своем неведении о белом добровольческом отряде „наводит тень на плетень“. Михаилу Гордеевичу в сердцах подумалось: „Врут, что не знали. Свои бумаги адресовали правильно. А еще назвали себя фронтовиками…“
Дроздовский в силу вышеизложенных обстоятельств отказался от дневки в Мариуполе, хотя городок смотрелся привлекательно и был не самым маленьким на берегах Азовского моря, которое так и манило своей близостью. Область Войска Донского была уже совсем рядом. В „Дневнике“ появилась новая запись:
„15 апреля, Косоротовка, три версты восточнее Мариуполя.
…Отряд направился, пройдя Мариуполь, через речку и стал в деревнях Косоротовка и Троицкое, на земле Войска Донского.
Я в Мариуполь, в „Военную коллегию фронтовиков“. Физиономия оказалась поганая, много бывших большевиков, все еще близко Советская власть. Предъявили миллион кляуз, фактически вздорных и их не касающихся. Настаивали на возвращении лошадей особенно — решил разобраться, может, и придется часть вернуть…
Разошлись якобы дружно, в душе враждебные вполне.
Австрийцы — враги, но с ними приятнее иметь дело, нежели с этими поистине лаброзовскими типами.
Результатом жалоб австрийцам из-за лошадей явилась их претензия на этих лошадей — переговорили, помирились, отдав меньшую и, конечно, худшую часть швабам, а „фронтовики“ остались с носом. Я извелся, говори либо со мной, либо жалуйся, и не только уже не вернул из взятого, но даже и больше не разговаривал с ними, как обещал было.
Сначала по телеграфу, потом около 23 часов делегат от казаков станицы Новониколаевки (Новониколаевской. — А. Ш.) просят помощи от банд на Кривой Косе, из Антоновки и из станицы Вознесенской. Послал 80 трехлинеек и… патронов, но выступить решил только утром 17-го — крайней надобности нет, а нам изнурение, и нужно дождаться добровольцев. Пока продержатся.
Население Мариуполя и наших деревень большевистского типа, масса против нас, сказываются фабрики…
Интеллигенция, конечно, за, но ее мало“.
Утром 16 апреля дежурный по штабу доложил командиру бригады по поводу револьверных выстрелов, которые прозвучали на рассвете на окраине деревни, в небольшой рощице у ручья:
— Михаил Гордеевич, в шесть утра в бригаде состоялась дуэль чести на личном офицерском оружии, на револьверах. Дистанция — двадцать пять шагов, до трех выстрелов каждому.
— Кто стрелялся?
— От пехоты — подпоручик Белевский, от кавалерии — корнет Петров.
— Почему стрелялись? Ссора была?
— Точно так. Пехотный офицер в пьяном виде дал пощечину кавалеристу. Ссору сразу же прекратили.
— Кто-то убит из них?
— Виновник ссоры, подпоручик Белевский. Третьим выстрелом Не повезло ему. Но тут есть дуэльная странность, позволю заметить.
— Какая такая странность дуэлянтов?
— Оскорбитель, он же убитый, сам требовал наиболее суровых условий дуэли. Но секунданты оба были против этого.
— Так, ясно с ними. Корнета Петрова — под арест, с отнятием личного оружия. Ротного и эскадронного их командиров — ко мне для разговора. Добровольцы должны гибнуть в бою, а не по пьяной ссоре…
Случай с дуэлью Дроздовский провел пристрастно. Речь зашла было даже о лишении корнета Петрова фронтовой орденской награды — Святой Анны с мечами и бантом. Но за него горой встали командиры конного дивизиона и даже начальник бригадного штаба. Михаилу Гордеевичу пришлось уступить. Дисциплинарный приказ по отряду о дуэли с гибелью офицера так и не состоялся.
Дроздовский провел короткое совещание со своим штабом. Разговор велся за закрытыми дверями, как говорится, „с грифом секретности“. Разговор шел о важном.
— Господа, бригада вошла в зону боевых действий наших и красных. Мы уже на земле Войска Донского. Впереди Таганрог и Ростов. По карте они почти рядышком. Но у нас нет полноты картины о том, что происходит ни впереди нас, ни кругом нас. Нужна разведка, как на фронте. Ваши мнения, господа?
По старшинству слово взял бригадный начальник штаба полковник Войналович:
— Михаил Гордеевич, ротмистр Болотовский со своей особой командой конных разведчиков уже предпринял, на мой взгляд, удачные шаги. Результат есть.
— Что предпринял Болотовский?
— Вчера его разведчики под видом местных жителей прочесали Мариуполь. И нашли в нем то, что нам сегодня как раз надо.