— Еще бы, генерал-квартирмейстер Ставки.
— И тоже был в Быхове с Лавром Георгиевичем.
— Романовский тоже считает, что я воюю по правилам Николаевской академии генштабистов.
— Да. Для вас это, наверное, не секрет…
Действительно, Дроздовский в походе Яссы — Дон в первые месяца два после этого воевал в ходе Гражданской войны «воевал по старинке». То есть так, как его учили до этого. Ведь только вчера он был армейским штабистом, полковым командиром В чем это выражалось?
Лучше всего, пожалуй, на это ответить словами мемуариста Антона Ивановича Деникина, под знаменами которого, собственно говоря, и произошел взлет в Гражданской войне героя Белого дела Дроздовского с его монархистами — «дроздами». То есть еще раз повториться в словах, смысл которых особо важен в понимании идущей войны «дроздами» и их военным вождем: «Дроздовскому было свойственно… медленное развертывание, введение в бой сил по частям, малыми „пакетами“ для уменьшения потерь, которые от этого не раз становились еще тяжелее…»
Была ли такая тактика «ущербной»? Ведь так в году 1918-м бились друг с другом и белые, и красные, в штабах которых служило много генштабистов старой русской армии.
Нет, не была. Ведь исполнителями таких тактических приемов вооруженной борьбы в поле были перспективные военачальники. Как у белых, так и у красных, где в командирах от ротного и выше в том же 1918 году ходили преимущественно бывшие офицеры, большей частью мобилизованные на войну Гражданскую. Только воевать красным офицерам приходилось под присмотром партийных комиссаров. Такова была проза тех событий.
Объяснение тому есть.
Во-первых, «выходец» из Первой мировой войны действовал в начале 1918 года так, как его учили академические профессора, исходившие прежде всего из опыта Русско-японской войны 1904–1905 годов. Он воевал так, как действовали русские армии Юго-Западного фронта, их полки и дивизии. В этом ничего удивительного нет.
Во-вторых, тактика и стратегия в Гражданской войне на российской территории не знали аналогов. Соратники Корнилова и Деникина познали это искусство несколько раньше, поскольку Дроздовский в своем прорыве через Северное Причерноморье и Приазовье не испытывал той ярости боев, как корниловцы в Ледяном 1-м Кубанском походе.
И в-третьих, общеизвестно было то, как Михаил Гордеевич берег своих соратников. Стараясь свести людские потери к минимуму, он, в свою очередь, никогда не боялся подставлять себя под вражеские пули. То и другое мы видим в боях за Ростов-на-Дону, за Торговую и Пашковскую. Этому правилу личного поведения на поле брани он не изменил и в последнем для себя бою за Ставрополь.
Впрочем, как и у красных, так и у белых это было нормой поведения военных вождей. За примерами, как говорится, ходить далеко не надо. В Красной армии бесстрашием своим блистали Миронов и Чапаев, Азин и Щорс. В Белой армии — их оппоненты в лице Корнилова и Маркова, Каппеля и барона Унгерна. В этих списках имен может быть гораздо больше. Особенно тех, кто пал в Гражданской войне.
Такие люди, лично бесстрашные и мужественные, перед боем (и после боя тоже) наставляли подчиненных им командиров рангом поменьше такими словами:
— Своих бойцов вести в атаку лично, господа офицеры (или товарищи краскомы)… Умрем все за Россию (старую или Советскую)…
Ясно лишь одно: умение воевать в условиях Гражданской войны давалось каждому из них кровавым опытом боев. Или, если сказать иначе, первой кровью своих бойцов. И часто своей собственной.
…Однако сами дроздовцы, оказавшись белоэмигрантами и взявшись писать «белые» мемуары, относились к обвинениям своего легендарного командира в том, что он воевал «по старинке», «по всем академическим правилам», несколько иначе. Они видели весь корень зла в недоброжелательном отношении начальника штаба Добровольческой армии Романовского к Дроздовскому, хотя и не называя его прямо «выскочкой».
Их взаимоотношения в истории Добровольческой армии общеизвестны. Не случайно же один из мемуаристов-дроздовцев писал буквально следующее:
«…Во все время этих боев генерал Романовский упорно проводил свой план по уничтожению нашей дивизии, держа ее непрерывно на главном направлении, и дивизия несла крупные потери.
Отношения между Дроздовским и Романовским стали открыто враждебными. Дроздовский опасался покушения на себя со стороны каких-либо лиц, посланных Романовским…»
Действительно, отношение начальника деникинского штаба к 3-й «монархической» дивизии было откровенно недоброжелательным Чего стоят только одни упреки и выговоры в приказах по армии, которые прямо или косвенно относились к полковнику Дроздовскому.
Дроздовцы в своих послевоенных мемуарах прямо утверждали, что генерал Романовский всячески блокировал поступление в их дивизию пополнения, а во время тяжелых боев лишал ее подкреплений. Последнее за него не раз приходилось делать самому главнокомандующему Антону Ивановичу Деникину. В этом действительно есть немалая доля правды, которую отрицать сложно было и тогда, и сейчас Михаилу Гордеевичу не раз приходилось задавать Деникину вопросы по кадрам, как это было, скажем, после скорого взятия города Армавира:
— Антон Иванович, разрешите вопрос напрямую?
— Задавайте, Михаил Гордеевич.
— В Армавире на призывной пункт в первый же день явилось больше сотни офицеров и фронтовиков. Но по приказанию Боровского все они пошли на пополнение сил Казановича.
— Да, я знаю об этом. У генерала Казановича потерь в людях было больше, чем в других дивизиях.
— Согласен, что штаб армии поступил справедливо, Антон Иванович.
— Тогда в чем же заключается ваш вопрос?
— А в том, что среди армавирских офицеров были люди, которые хотели вступить в ряды именно 3-й дивизии, стать «дроздами».
— Вы, Михаил Гордеевич, говорите о тех, кто готов идейно постоять за монархию?
— Точно так, Антон Иванович.
— Хорошо. Я прикажу Романовскому при распределении добровольного пополнения учитывать и настроения, пожелания офицеров и других лиц.
— Благодарю вас..
Поскольку 3-я дивизия, как и другие, постоянно нуждалась в людских пополнениях, боеприпасах и лошадях, то Дроздовскому приходилось хлопотать о них частным порядком. То есть лично обращаться с такими просьбами и рапортами к Деникину. Что, естественно, еще больше осложняло отношения с генералом Романовским, «который не терпел себе возражений».
Известно и другое. Сам полковник Генштаба Михаил Дроздовский в приватных разговорах со своими соратниками не раз заявлял следующее:
— Романовский не любит нашу дивизию за то, что мы с вами за Романовых, что алы монархисты идеи… Начальник штаба армии забывает, что рядовые добровольцы ходят в офицерских погонах… Скажу что думаю: Романовский явится прямой и непосредственной причиной гибели Белого движения…
Отношения командира дивизия с начальником армейского штаба немало беспокоили самих «дроздов», прежде всего их командиров, которые вышли на Гражданскую войну из Скинтеи. Начальник дивизионной разведки Болотовский, человек не только решительный, но и авантюрного характера, однажды прямо предложил Дроздовскому:
— Михаил Гордеевич, может быть, для пользы дела следует просто самим убрать Романовского? Не ждать, пока это сделает Деникин?
— Этого нельзя делать. По крайней мере, сейчас.
— Почему?
— Если бы не преступное, сказал бы я, пристрастие и попустительство главнокомандующего к нему, то я ни минуты не задумался бы обеими руками благословить вас на это дело. Но пока приходится подождать…
…Романовский действительно испытывал к себе неприязнь не только «дроздов», но и корниловцев. Однако с ним свои «сведут счеты» гораздо позже, весенним днем 1920 года, когда бывший всесильный начальник штаба белых Вооруженных сил Юга России был уже эмигрантом. Тогда и состоялось на него покушение…
…Отдохнуть и прийти в себя дроздовцам в гостеприимном Екатеринодаре так и не пришлось. 3-я дивизия получила приказ Деникина перейти на левый берег Кубани и двинуться на Армавир, чтобы овладеть им. Дроздовский, по указанным выше причинам, высказал свое открытое недовольство такой задачей, поставленной перед его бойцами:
— У меня люди измотаны. Даже лошади и те с трудом тянут орудия и зарядные ящики. Им же отдых нужен после таких боев… Операция на Армавир слишком рискованная и может погубить весь Кубанский поход. Армейскому штабу надо искать другие ходы…
Но главнокомандующий, по настоянию Романовского, повторил свой приказ. Полковнику Дроздовскому пришлось подчиниться. Отношения со штабом Добровольческой армии оказались окончательно испорченными: там прямо заговорили о том, что командир 3-й дивизии становится трудноуправляемым.
— Этот полковник становится все больше похожим на самостийников из Кубанской рады…
— Дроздовский стал забывать, что приказы отдаются старшим младшему для исполнения, а не для их обсуждения в кругу своих офицеров…
— Действия командира 3-й дивизии подрывают управление Добровольческой армией…
В той ситуации за Дроздовского заступился, пожалуй, самый авторитетный человек для Добровольческой армии — ее Верховный руководитель генерал от инфантерии М. В. Алексеев. Его здоровье резко ухудшилось, и он в силу этого отошел от непосредственного руководства ходом событий и военных дел.
Алексеев счел уместным поспешить переговорить с Деникиным о сложившемся негативном отношении штаба армии лично к полковнику Дроздовскому.
— Антон Иванович, мы можем потерять Дроздовского для Белого дела.
— Знаю, Михаил Васильевич. Отношения его с генералом Романовским с каждым днем становятся все более натянутыми. Об этом знает весь мой штаб.
— Тогда надо поговорить с Романовским с глазу на глаз. Нельзя нам с вами вносить раскол в ряды Добровольческой армии.
— Это мне понятно и без всяких слов. Как же тогда мне, как главнокомандующему, Михаил Васильевич, поступить с Дроздовским? В штабе уже поговаривают о необходимости его смещения с долж