фессор, специалист как раз в этой области хирургии. Ступню он пришил, прижилась.
Олег очень повзрослел в Югославии. Как говорят в таких случаях – возмужал.
В Россию на место своей постоянной службы, в Ульяновскую дивизию ВДВ, он вернулся в ноябре 1994 года. А уже в феврале 1995-го мы встретились с ним на его блокпосту неподалеку от села Комсомольское, расположенного на территории Чеченской республики.
…Вообще-то негласные нормы армейской этики гласят: если ты только что вернулся из «горячей точки», имеешь полное моральное право достаточно долгое время подобные места не посещать. Так что после Югославии ему можно было бы долго никуда не ехать.
Более того, у Олега в начале 1995-го случились серьезные проблемы со здоровьем. В Югославии Олег попал в серьезную автомобильную аварию, результатом которой стали, как потом выяснилось, серьезные травмы обеих ног.
Жил он тогда в Ульяновске в том же офицерском общежитии, что и его сестра, наша дочь Лена со своим мужем Олегом, который тоже был десантником. Именно Лена, тогда еще будущий медик, заметила, что у брата что-то неладное с коленями. Обследовала и ужаснулась: колет его колено иглой – никаких рефлексов, он даже боли не чувствует. И так обе ноги! Лена повела его в госпиталь. Начальник госпиталя предложил отправить Олега в Самару, в окружной госпиталь.
Олег только собирался лечь, и тут ему позвонил комбат и попросил провести занятия. Олег гордый, «сам комбат попросил провести ночные стрельбы, вождение!», а стрелял и водил он хорошо. Потому и отказался Олег ложиться в госпиталь. Тогда на тайном семейном совете мы разработали план операции, как уложить лейтенанта Шпака на госпитальную койку. В это время у Олега случился острый приступ язвенной болезни. Определили-таки его на стационарное лечение. Впрочем, решающим аргументом «за» стало то, что и сестра легла в тот же госпиталь тоже с язвой. Так товарищ офицер вроде бы не сам сдался на милость докторам, но принял решение оказать моральную поддержку занедужившей любимой сестре. Наша семейная операция была подготовлена как-никак под руководством супруги генерала, а значит, учитывала малейшие нюансы в поведении «условного противника». Так Олег и Лена вместе оказались в госпитале. Вообще между ними еще с детства установились очень близкие, теплые, какие-то трепетные и одновременно серьезные, уважительные отношения. Очень они любили друг друга…
Однако долго в госпитале Олег не пролежал. Многие офицеры полка, товарищи Олега отправлялись в те дни на недавно начавшуюся войну в Чечне. Олег не находил себе места: «Не останусь, ребята едут…» Мы ему:
«Когда, не дай Бог, схватит тебя в Чечне приступ язвы, – какая война, как ты воевать сможешь?»
Я говорю: «Пройди хотя бы курс лечения» – нив какую! Он всех нас внимательно выслушал и… написал рапорт начальнику госпиталя. «Лейтенант Шпак О. Г. отказывается от лечения. Ни в каком случае госпиталь ответственности не несет».
Через несколько дней Олег был в Чечне на своей уже второй войне. Второй и последней.
Самая ценная вещь в нашей семье – бытовая видеокассета с ужасающего качества пленкой. На ней съемка марта 1995 года моей инспекционной поездки в Чечню в качестве начальника штаба Приволжского военного округа. На пленке мы рядом. Отец и сын. Генерал и лейтенант. Это последнее изображение нашего сына при его жизни. 29 марта он погиб, когда его боевая машина подорвалась на мине боевиков.
В тот день Олег, чей срок боевой командировки в Чечне закончился, должен был улететь домой. Но на беду самолета из Ульяновска он и несколько его товарищей не дождались. Тогдашний командующий группировкой в Чечне генерал Романов поехал в тот день на какие-то переговоры. В охрану себе генерал попросил десантников. Людей в тот день, как обычно, не хватало. Тут понадобилось сопровождение для машины, громкоговоритель на которой призывал боевиков сдаваться, а мирных жителей сотрудничать. Вот эту то машину и сопровождала БМД лейтенанта Шпака, вернее, он сам вызвался на это задание.
Кстати, на той бесценной для нашей семьи видеокассете есть момент, предваряющий появление Олега на месте своей гибели. Когда я в марте поехал в Чечню, то взял с собой офицера с видеокамерой, чтобы запечатлеть все происходящее, потом это видео показать семьям наших солдат. Обычно ребята говорят в объектив хорошие, светлые слова: как они устроились, какая погода, чтобы как-то успокоить родных. Оператор снимал все. В том числе и то, что происходило на блокпосту, которым командовал Олег. Снами был начальник разведки округа. На видео он разговаривает со своим чеченским осведомителем. Вроде бы и знали, что тот работает на две стороны, а все равно пользовались его сведениями.
Спросили его тогда про переход на ту сторону через реку. Чеченец сказал: что лучше переходить речку бродом, которым ходят все местные жители.
В тот день пошли они этим бродом. Берег, на который они вышли, боевики превратили в минное поле. Впереди шел друг Олега с палкой – все вымерял, чтобы с тропы они не сошли, потом шла БМД. Сзади шла машина с динамиком. И когда они прошли этот брод, уже на берегу земля под БМД начала взрываться… Погиб Олег, погибли механик-водитель Женя и сержант Дима, с которым Олег подружился на той войне.
Эту последнюю кассету Алла смотрела и смотрела, и наверное, только на сотый раз услышала, как Дима говорит: «Можно мамке привет передать?» И когда я полетел в командировку в Саратовскую область, то взял с собой жену. Она разыскала поселок, откуда родом был этот сержант, нашла его семью, передала родителям кассету. «Привет мамке!» – а мать Диму в военной форме даже ни разу не видела…
Вспоминаю наши последние вместе с сыном дни в марте 1995-го. Это была плановая поездка начальника штаба округа, части которого принимали участие в боевых действиях на территории Чечни. С собой я взял небольшую группу генералов и офицеров. Наши там воевали, поэтому, естественно, были потери. Мне надо было убедиться на собственном опыте, что необходимо сделать, чтобы эти потери уменьшить, чему нужно уделить особое внимание в процессе боевой учебы.
Приземлились в Моздоке. Потом нас перебросили вертолетами на Ханкалу, пригород Грозного. Там стояла 3-я бригада спецназа. Офицеры потеснились, дали нам место в палатках и мы организовали временный штаб. Я взял БТР и поехал искать сына. Приехал в полк, поговорил с командиром, был там и заместитель командира дивизии. Офицеры отозвались об Олеге очень хорошо, что, как вы понимаете, мне было очень приятно. Той же ночью приехал к нему на позицию. Его опорный пункт располагался немного южнее села Комсомольское. Обрадовало меня то, что встретил меня Олег в бронежилете и в каске. Я ему наказывал не стесняться ходить в каске и в бронежилете. По незнакомым дорогам идти только после минной разведки, гусеница в гусеницу, и соблюдать прочие нехитрые премудрости науки выживания на войне. Первым делом я осмотрел опорный пункт. Ширина, глубина, расположение огневых средств, блиндаж с бревнами в три наката – все было по-военному грамотно. Олег и в самом деле стал офицером-профессионалом.
Я на три дня отпросил сына, и все эти дни мы вместе ездили по Чечне. Да, собственно и не «отпросил». Мне как генералу, начштаба округа, полагалась охрана.
– Да не нужна мне охрана, а лучше вот что – откомандируйте мне в сопровождающие гвардии лейтенанта Шпака!
Мы переночевали в Ханкале, а с утра поехали объезжать части. Олег был со мной. Взяли БТР, были в Грозном, были в станице Червленой, все посты проверили. Мы побывали всюду, где стояли наши войска.
Расскажу о случае, который произошел в Червленой. Командир батальона докладывает: «Ночью спать не дает миномет. Постоянно выскакивает откуда-то на дорогу, поймать трудно, бросает несколько мин. Точки, видимо, у него пристреляны и постоянно мины ложатся у нас в лагере». Я говорю: «Остаюсь на ночь». И той ночью мы ловили минометчика. По картам и схемам приблизительно высчитали и определили места, где он будет. Подготовили разведгруппы, засады, ночью в бинокль обследовали местность, направление движения, днем выставили примерные ориентиры, и ночью группы пошли по направлениям. Мы ждали. До часу или до двух. И вдруг, совсем рядом с нашей палаткой – разрыв мины! Затем выстрелы пулеметные, автоматные, взрывы гранат. Вскоре выяснилось, что наши бойцы уничтожили четырех боевиков с минометом.
Затем мы с Олегом поехали в Ханкалу. Там пробыли два дня. О многом тогда удалось нам с ним поговорить. Поныне я благодарен судьбе за эту последнюю возможность побыть рядом с сыном.
Утром 17-го марта за мной должен прилететь вертолет из Моздока. Ждем, стоим в чистом поле, дождик моросит, а метрах в ста – палатка. Я предложил: «Пойдем в палатку, чего мокнем». Я первым захожу в палатку, за мной толпа вваливается, а в палатке в черных пакетах лежат тела погибших наших солдат. Мы у порога постояли, я тихо говорю: «Ребята, лучше помокнем».
Вышли из палатки, простояли минут тридцать – и тут вертолет. Мы попрощались с теми, кто оставался и отошли в сторонку. Остались мы с сыном вдвоем. Олег улыбнулся: «Будешь в Чечне – заходи!» Мы обнялись с ним. Я сажусь в вертолет. Когда вертолет начал описывать круг, я видел в окошко сына. Стоит на этом поле совсем один. И вдруг слышу внутренний голос: «Ты видишь Олега в последний раз. Вернись и забери сына!» Отогнал от себя эти мысли, так и улетел…
Потом я прилетал в Чечню сначала забирать тело сына, потом, на сороковой день, мы прилетели сюда всей семьей. Побывали на том месте, где он погиб.
Один из наших батальонов стоял под Аргуном, там еще постоянно обстрел шел. Я вызвал комбата: «Давай-ка, брат, сделай мне дело доброе, снаряди роту. Мы пройдем через Аргун, выйдем на то место, где погиб Олег. Перейдем реку, и ты меня отведешь на Ханкалу». Мы вдвоем наметили маршрут. И пошли к машинам. Перед этим туда выбросили саперов, они очистили от мин площадку. И вот мы приехали на то место, все отмечено флажками, посты стоят, стол накрыт чистой скатертью, бутылка водки, бутерброды. Все офицеры по рюмке выпили и пошли через Аргун по тропе – как шел Олег, только в обратную сторону.