Эрос, бог любви, пусть их освящает,
Венера предлагает чертоги свои!
Слава и хвала Кризе и Нерону!
Слава и хвала Кризе и Нерону!
Пою тебе, бог Гименей,
Бог Гименей, бог Гименей!
— Поздравляю вас! — сказал, хмуря брови, Василий Иванович. — Будьте счастливы. Любите друг друга и… — Подбородок его задрожал, он замолчал и жестом пригласил новобрачных к столу.
— Ура-а-а-а! — заорал Корниенко. — Ура-а-а!
Лариса Сергеевна бросилась к Анечке, но на полпути вдруг узнала Блюменбаума, несмотря на испачканные зеленкой усы, остановилась и, как тогда, сказала: «Ой!» Но новобрачная сама обняла ее, притиснув сладко спящего Сашку, и расцеловала, и сказала: «Лариса Сергеевна, дорогая! Спасибо вам за все! Спасибо!» — так что соседка опять разревелась: «Девочка моя! Господи! Счастья тебе!..» — и добавила, повернувшись к Леве, но не глядя на него:
— И вам тоже, молодой человек!
— Спасибо большое! — ответил смущенный молодожен.
А тут — ба-бах! — Корниенко открыл шампанское:
— А ну-ка, разбирай бокалы! За здоровье молодых! Совет да любовь!
— А ты куда? Гляди-ка на него! — остановил генерал сына, ухватившего пенящийся бокал.
— Пап, ну ладно! — заступилась счастливая Анечка. — Ну что ему будет с одного бокала!
— Ну, под твою ответственность.
Тут раздался звонок в дверь, это пришла Машка. Ей налили штрафной бокал, и она, выпив, покачала головой и сказала: «Что-то горчит!» — и закричала:
— Горько!!
Корниенко и Степка подхватили: «Горько! Горько!»
Анечка хотела рассердиться, но Лева уже целовал ее, и, в конце концов, что тут такого?
Генерал не участвовал в общей веселой и бестолковой беседе, сидел, смотрел на дочь. О нем, кажется, все забыли. Степка пил уже второй бокал и ел третью куриную ножку.
— А что это мы без музыки? — спросил Корниенко. — А ну давай свои буги-вуги! — обратился он к младшему Бочажку.
— Ну нет, — сказала Анечка, взглянув на отца. — Не надо.
— Ну тогда споем, — не унимался Корниенко. — Эх, эта свадьба, свадьба, свадьба пела и…
Лева не выдержал и рассмеялся, а когда увидел, что на него все смотрят, покраснел и стал оправдываться: «Мы просто это уже слышали сегодня… Не важно… Извините…»
— Пап, а давай ты споешь, а? — сказала Аня. — А Лева подыграет.
— Ну я Жуков-то, извини, не пою.
— Ну почему Жуков… Лева, между прочим, и классическую музыку умеет играть!
— Так уж и классическую! — саркастически усомнился генерал.
— Ну вообще я учился классической гитаре. Недолго, правда…
— Ну давай, Лев Ефимович, продемонстрируй. Степка, тащи свою бандуру. И хорош уже жрать, другим оставь!
Лева с трудом настроил раздолбанную гитару и действительно сыграл Праздничный менуэт И. С. Баха, правда в довольно простеньком переложении для начинающих. И хотя четвертая струна безобразно дребезжала, все остались довольны и аплодировали, а Василий Иванович сказал:
— Гляди-ка! Молодец, Лев Ефимович, что молодец, то молодец!
Лева хотел, как кот Матроскин, сказать, что он еще и на фортепьяно умеет, но решил, что так уж подольщаться к грозному тестю на глазах жены все-таки не стоит.
— Пап, ну давай «Застольную»!
— Отстань!
— Василий Иванович! Воля новобрачной — закон! — заявил Корниенко.
— Воля новобрачной… — передразнил генерал и спросил у Левы: — «Шотландскую застольную» знаешь?
Лева взял аккорд:
— Так не высоко будет?
— Нормально… Бетховен! — предупредил генерал и запел:
Постой,
выпьем в дорогу
еще!
Бетси, нам грогу
стакан,
последний, ей-богу!
Бездельник, кто с нами не пьет!
Налей полней стаканы.
Кто врет, что мы, брат, пьяны?
Мы веселы просто, ей-богу!
Ну кто так бессовестно врет?
Ей-ей,
весело пьется.
К чертям
все, что не льется!
Кто там
над нами смеется?
Сосед, наливай, твой черед.
Второй припев Лева решился подпеть, и вышло просто великолепно:
Легко на сердце стало,
Забот как не бывало.
За друга готов я хоть в воду,
Да жаль, что с воды меня рвет.
Слушатели хлопали, не жалея ладоней, а Корниенко все повторял: «К чертям все, что не льется!» — и наливал всем, включая уже и без того окосевшего Степку.
— Пап, а еще же есть одна, такая красивая… там миледи Смерть еще…
— «Ирландская застольная». Тоже Бетховен.
— Только там проигрыш нужен после куплета, а я так быстро не подберу, — сказал Лева.
— А ты просто пой его! — разрешил Бочажок.
За окнами шумит метель
Роями белых пчел.
Друзья! Запеним добрый эль,
Поставим грог на стол!
Пусть девушки любовь дарят,
Боль сердца утоля!
Пусть светится любимый взгляд
Огнями хрусталя!
И Левушка запел проигрыш, имитируя фортепьяно:
Ла-ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла,
Ла-ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла,
Ла-ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла,
Ла-ла-ла-лам!
Генерал одобрительно кивнул и продолжил:
Из ночи и морозных вьюг
Кто в дверь стучится к нам?
И отчего немой испуг
На бледных лицах там?
Миледи Смерть, мы просим вас
За дверью обождать,
Нам Бетси будет петь сейчас,
А Дженни — танцевать!
Когда дошло до миледи Смерти, которая так зачаровывала Анечку в детстве, она попыталась подпеть и чуть все не испортила.
Что ж потемнели свечи вдруг?
Зажгите пунш скорей!
И девушки, скорее в круг,
И песни — веселей!
Звени бокалом, жизнь моя!
Гори, любовь и хмель!
Нет, только б не сейчас, друзья,
В морозную постель!
Ла-ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла,
Ла-ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла,
Ла-ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла,
Ла-ла-ла-лам!
Повторять, как положено, первый куплет генерал не стал, потому что заметил, что Корниенко зевает.
— Ну, хорошего помаленьку, — сказал Василий Иванович. — Давай, сосед, наливай!
— Нет, нет! Спойте еще! — закричала Анечка. — Воля новобрачной закон!
— Да что ж ты выпить даже не даешь!
— Пейте, а потом вот эту, помнишь, которую мама любила: «Не забывай! Не забывай!»
Генерал поморщился. Все-таки удивительно, почему же у нее слуха-то совсем нет?
— Ну давайте за здоровье родителей жениха! Чтоб они нашу красавицу любили и не обижали! И чтоб она их тоже уважала! — поднял тост Корниенко.
Когда все выпили, генерал наклонился к зятю и, понизив голос, спросил: «А что ж ты, Лев Ефимович, молодой жене даже колечка обручального не…» Генерал не договорил, потому что Лева, перебивая его, закричал: «Ань! Кольца! Мы же кольца забыли!!» Анечка воскликнула: «Вот же я дура!» — вскочила, бросилась в прихожую и принесла забытые в кармане шубы кольца.
— Не-не! Как положено! — потребовал Корниенко и стал командовать комически официальным голосом: — Новобрачные, обменяйтесь кольцами. Объявляю вас мужем и женой. Супруг, можете поцеловать супругу!
Супруг целовал Анечку, Лариса Сергеевна вытирала слезы, все хохотали, громче всех — захмелевший Степка, даже генерал растроганно сказал: «Парадоксель!»
Потом все-таки спели «Не забывай». Эту песню Дунаевского на слова Матусовского действительно любила Травиата Захаровна и, как ни странно, Василий Иванович тоже, потому что исполняли ее не эстрадные кривляки, а сестры Лисициан, Карина и Рузанна, дочери, кстати, исполнителя эпиталамы, и так исполняли, такими голосами, что у любого нормального человека, уверял Бочажок, наворачиваются слезы и замирает сердце. Через много-много лет Анечка найдет в интернете эту запись и будет мучить Сашку: «Ну послушай же, как красиво!» — «Мам, я уже сто раз слышал!»
Левушка этой песни не знал, но легко подобрал аккорды и со второго куплета стал подпевать, а Лариса Сергеевна — с третьего и, надо заметить, удивила генерала точностью и красотой маленького своего голоска. Под конец пели уже все, даже Степка, дерзко нарушая приказание отца никогда при нем не петь:
Когда умчат тебя составы
За сотни верст в далекий край,
Не забывай, не забывай родной заставы,
Своих друзей, своих друзей не забывай!
Не забывай, не забывай…
Не забывай, как белой пеной
У нас сады цветут весной,
Не забывай, не забывай, как после смены
Встречались мы, встречались мы у проходной!
— Вот, Анюта, слышала? — сказал Корниенко и погрозил Анечке пальцем. — Не забывай!
Не забывай родные дали,
Родных небес простор и высь.
Не забывай, не забывай, о чем мечтали
И в чем с тобой, и в чем с тобой мы поклялись!
Не забывай, не забывай…
Ночью генерал лежал в наушниках, чтоб, не дай бог, ничего не услышать, и возмущенно думал: «Что ж они там прямо при ребенке, что ли?» Но потом вспомнил, что его самого и Травушку это не останавливало, вздохнул и попытался в конце-то концов заснуть.
Но молодожены тоже боялись, что генерал что-нибудь такое услышит, а Леву, между прочим, и младенец смущал, так что в свою первую брачную ночь они ничем не скрипели, не издавали никаких вакхических воплей и стенаний, просто шептались и хихикали до утра, как в пионерском лагере или в Царствии Небесном.
На следующий день Лева улетел, а через две недели и Анечка с Сашкой.
И остались опять генерал с сыном одни, и зажили по-прежнему, как будто и не было этого сумасшедшего года.
И Лариса Сергеевна снова начала их подкармливать, с Василием Ивановичем, правда, старалась не встречаться, звонила и просила Степку зайти за тефтелями или за половиной пирога с капустой и яйцом, очень вкусного. Сашкину кроватку отдали майору Малафееву, у которого жена снова родила девочку.