С. И. Мамонтов был яркой фигурой как крупный промышленник, щедрый меценат и творческая натура. Другой московский меценат и известный коллекционер князь С. А. Щербатов вспоминал его среди колоритных персонажей московской жизни, описав основания дружбы Мамонтова с представителями родовитых семей:
«Савва Мамонтов был человек темпераментный, и таковой же бурной была его личная и общественная жизнь. Купец, кулак, самодур и в полном смысле этого слова самородок, он был богато одарен умом и талантливостью. В его художественной жизни огромную роль сыграл художник Поленов, барин, европейски образованный, много видевший, много путешествовавший и весьма культурный. Писал он приятные пейзажи, довольно слабые академические композиции, но умело сработанные, и был центром особого художественного мира. Он сильно влиял на Мамонтова, обтесывал его, пополнял то, чего за отсутствием наследственной культуры (отец Мамонтова был крестьянином) недоставало Савве Ивановичу»[113].
В момент знакомства с Врубелем Маре было 19 лет, и художник сильно увлекся ею. В письме сестре он так описал ее:
«Она только темная шатенка с карими глазами; но и волосы, и глаза кажутся черными-черными рядом с матово бледным, чистым, как бы точеным лицом. Она небольшого роста… носик очень изящной работы, с горбинкой, напоминает лисичку. Все впечатление овального личика с маленьким подбородком и слегка приподнятыми внешними углами глаз напоминает тонкую загадочность не без злинки – сфинксов. Но я несколько раз видел, как эти глаза смотрели просто-просто и мягко, как у телушки»[114].
Искусствовед Дора Коган, автор блестящей монографии о творчестве художника, смогла по этому описанию найти юную Мару на одной из общих фотографий в архивах С. И. Мамонтова.
Как отмечала Д. З. Коган, в этом же письме Врубель с каким-то особенным удовлетворением замечал, что «нравственный облик ее не манит тихим пристанищем… и обещает широкий союз оборонительный и наступательный в борьбе с самим собою». Именно то, что Мара не давала ему чувства уверенности в себе и в своем отношении к нему, нравилось Врубелю больше всего: «…Во мне всякая уверенность влечет охлаждение…» Как же это настроение не похоже на то, что ценил в ней Иван Эрдели.
В 1890 году Врубель был решительно настроен жениться. Но вскоре все по каким-то причинам разладилось. Не последнюю роль сыграло, по-видимому, то, что Врубель еще не имел никакого положения ни в обществе, ни в профессиональной среде.
В 1895 году Мара вышла замуж за племянника Саввы Мамонтова Юрия Анатольевича (1871–1907). Своей золовке Татьяне Анатольевне Рачинской (урожд. Мамонтовой) она писала в это время из Кирсанова Тамбовской губернии:
«Я так счастлива, как никогда не думала, и иногда мне кажется, что я не заслужила этого счастья. Мне так хочется много, много сказать и обо всем поговорить, и чтобы вы поскорей видели, как я счастлива, но в письме высказать этого невозможно, приезжай лучше и сами увидите. Целую вас крепко-крепко, дорогая милая Таничка. Я надеюсь, вы полюбите меня, правда? <…> Юра говорил, что вы собираетесь приехать к нам, дорогая Таничка. Как это было бы хорошо и как мы все будем рады видеть вас у нас. Соберитесь, голубушка. Если бы вы знали, как я вас всех всегда любила, а теперь еще больше»[115].
В этот год ее портрет написал Валентин Александрович Серов. Он был близким другом Юрия Мамонтова, тоже художника. Это полотно не стало таким широко известным шедевром мастера, как, например, портреты княгини З. Н. Юсуповой, Генриетты Гиршман, княгини О. К. Орловой, но нрав Мары был схвачен и передан очень тонко. Лукавство и деятельность, порывистость и твердый характер отличали эту женщину, далекую от классических стандартов красоты.
В браке Мары с Юрием Анатольевичем родилось две дочери – Марина и Татьяна. Но в 1899 году пошатнулся мир, созданный Саввой Великолепным, меценатом и промышленником. Ему было предъявлено обвинение в хищениях при выполнении казенных заказов. Как отмечал историк А. Н. Боханов, причины краха мамонтовской промышленной империи так в полном объеме и не были установлены. Существовало много версий подспудных течений, приведших к его банкротству. Среди них и такая, что это был результат интриг в высших эшелонах власти, а также желание казны при посредничестве Петербургского международного коммерческого банка прибрать к рукам важную транспортную магистраль – Московско-Ярославско-Архангельскую дорогу. Последняя версия подтверждается суждениями таких осведомленных лиц, как историограф московского купечества П. А. Бурышкин и прокурор Московского окружного суда А. А. Лопухин. Тот факт, что Савве Ивановичу явно не давали поправить дела, и что хищения не были доказаны в суде, также свидетельствует о целенаправленной кампании против промышленника[116].
Это резонансное событие не могло обойти стороной семейную жизнь Мары Константиновны. Вероятно, тектонические изменения в образе жизни семьи и ее общественном статусе повлияли на отношения Мары и Юрия Мамонтова. Вскоре состоялся развод и ее новый брак. Она вышла замуж за Федора Дмитриевича Свербеева, военного моряка и орловского помещика. Отец Федора Свербеева Дмитрий Николаевич в молодости служил в Министерстве иностранных дел, а после выхода в отставку открыл литературный салон, где сошелся с А. С. Пушкиным, а в последующие годы к нему любили захаживать Н. В. Гоголь, В. А. Жуковский.
Свербеевы тоже не были чужими в доме Мамонтовых. Елена Дмитриевна, сестра Федора, была замужем за сыном Саввы Ивановича Всеволодом.
В феврале 1905 года у Мары родился сын Николай.
К этому времени относится одно из писем Юрия Мамонтова к его сестре Татьяне Рачинской:
«…У Мары – сын. Свербеев возвращается с эскадры. Все это облегчит мне в хлопотах о детях. Детей я видел за это время несколько раз. Мариша все хворает, худенькая такая. Татушка – та крепыш. А за Маришу мне страшно. Видимо, все-таки на ней сказывается вся наша семейная драма. Душа у нее уже не здоровая…» (8.03.1905)[117].
Упоминание о возвращении Федора отражает тот факт, что трое братьев Свербеевых – Сергей, Николай и Федор – ушли в 1904 году в составе 2-й Дальневосточной эскадры вице-адмирала З. П. Рожественского. Но Федор заболел в походе и с Мадагаскара был отправлен обратно в Россию, а оба его брата погибли в Цусимском сражении: Сергей на борту флагманского броненосца «Князь Суворов», Николай – крейсера «Светлана».
Сохранившиеся письма Юрия к сестре Татьяне вносят дополнительные штрихи в непростые отношения разведенных супругов.
«…Ты спрашиваешь, имею ли я намерение взять к себе девочек? Посуди сама, разве возможно их там оставлять? Для детей это нравственная гибель. Невозможно передать, до чего опустилась Мара. До какой низости и лжи она дошла. И оставлять детей в такой атмосфере! Какое воспитание они получат? Я, ради детей, пробовал говорить с Марой очень доброжелательно, но ничего из этого не вышло. О детях Мара совершенно не думает. Иметь детей теперь для нее только вопрос самолюбия; и может быть, мстительное чувство ко мне. Я предлагал ей всякие компромиссы, но, повторяю, это не помогло. В настоящую минуту я буду требовать, чтобы время от времени она отпускала девочек ко мне. Думаю, и тут не обойдется дело без Комиссии Прошений. Может быть, с моей стороны лучше было бы держаться другой политики – ждать спокойно. Может быть, Мара под влиянием изменившихся у них семейных обстоятельств сама отдаст мне детей. Ведь ты знаешь, у Мары родился сын, а потом вернулся с эскадры Свербеев или, говоря проще, его оттуда прогнали (что я и предсказывал). Но ждать и не видеть детей мне очень тяжело, тем более что на днях, вероятно, детей увезут в Пески» (15.03.1905).
«…Что меня гнетет и мучает – это полная неизвестность о жизни девочек. Стороной я слышал, что они были серьезно больны, но допускаю, что Мара распускает это нарочно, чтобы не посылать детей на лето ко мне, как это она должна была сделать по требованию Ком[иссии] Прошений. Во всяком случае все это ужасно тяжело. И чувствую я сердцем, что детям там плохо. Впрочем, я имел случай убедиться в этом, когда они были здесь, в Петербурге. Ах, если бы поскорее мне получить место, устроиться; тогда бы и дети были со мной…» (16.07.1905)
«…Одно время как будто наладилось у нас и с девочками. Приходили они ко мне каждую неделю. А теперь опять какая-то муха укусила Мару. С Рождества больше не отпускает детей ко мне. Знаю, что дети здоровы. Бог ее знает, чего она еще хочет!..» (20.01.1906)
«…Грустно мне, что опять приходится поднимать вопрос о детях в Ком[иссии] Прошений. Столковаться с Марой миролюбиво невозможно. Ты права: как только у нас было гладко, так Мара сейчас же и выкинет какой-нибудь фортель. Чудовищно она бессердечна!..» (5.02.1906)[118].
Конечно, Юрием движет обида: Свербеева не удалили с флота, он продолжал служить и вышел в отставку только в 1907 году. В спорах о детях редко бывают правые. По-видимому, решающим аргументом для того, чтобы дочери остались при Маре, было отсутствие у ее бывшего мужа собственного дела. После смерти отца в 1905 году управление семейной типографией и издательством перешло в руки его брата Михаила.
Мара Константиновна не порывала отношений с художественной средой. В 1906 году Илья Ефимович Репин нарисовал ее портрет. Он выполнен в восточных мотивах, которые чувствуются благодаря яркому шелку одежды, шитой золотом ермолке, тяжелым браслетам и ожерелью. О том, чем была наполнена жизнь Мары в период до 26 мая 1913 года, нам неизвестно. Федор Дмитриевич занимался общественной деятельностью по дворянской линии, исполнял должность председателя Новосильской уездной земской управы. В этом же Новосильском уезде Тульской губернии он имел имение Михайловское. Но городской дом Свербеевы держали в Орле.