или какой факт (мы говорим по-немецки, и при этом д-р Лених повторял слово «gegenleistung») может помочь КОНРу, д-р Лених продолжал: ввиду неминуемого крушения Германии М.К.К. и западные союзники опасаются того, что в последний момент СС могут уничтожить всех находящихся в концентрационных лагерях. М.К.К. знает, что политический вес ген. Власова достаточен для того, чтобы с его мнением и его словом посчитались ответственные германские круги. Поэтому Бургхард обращается к Власову с просьбой как можно скорее снестись с Гиммлером и высказать ему пожелание КОНРа и свое личное, дабы этот нечеловеческой акт не был допущен. Я ответил, что ген. Власов в данный момент не в Берлине, но я прошу д-ра Лениха немедленно сообщить проф. Бургхарду, что ген. Власов и возглавляемый им КОНР сделают все для спасения жизни заключенных в концлагерях.
Если для неосведомленных людей заступничество Власова может показаться неубедительным и недостаточным, то для тех, кто знал тогдашнее положение и был посвящен в последние надежды Третьего рейха, — значение мнений и пожеланий Андрея Андреевича было очевидным. С многих сторон раздавались голоса, высказывавшие в действительности иллюзорную надежду на то, что Власов еще может изменить катастрофическое положение Германии. Многие политические и военные руководители считали, что при помощи Власова и Русского освободительного движения, как экспонентов в борьбе против большевизма и Сталина, Германия сможет сговориться с союзниками и совместно продолжить войну против Советского Союза. Я не преувеличу, если скажу, что эта идея возможного сговора с англо-американцами, при использовании имени Власова, была руководящей нитью всех последних германских решений и действий, связанных с Освободительным движением. Именно благодаря этой, фактически нереальной надежде, мою поездку в Швейцарию были готовы поддержать все немецкие инстанции, включая в последние недели и СС — Хауптамт.
В тот же день, то есть 13 апреля, я был принят швейцарским поверенным в делах в Берлине, советником посольства д-ром Цендером (Zehnder), который заявил мне, что несмотря на его поддержку, виза для меня не пришла. Цендер сказал, что присутствие в Швейцарии представителя Освободительного движения, то есть миллионов антикоммунистов, нежелательно в виду того, что это может вызвать раздражение Москвы и повредить интересам страны.
Между Швейцарией и Советским Союзом в то время не было дипломатических сношений, и опасность для швейцарцев, находящихся в Германии, и для связанных с ними экономических интересов при занятии Берлина Красной армией была очевидна. Поэтому Берн затягивает ответ о моей визе, и, наверное, разрешения на въезд мне не дадут. Однако Цендер, живший долгие годы в Москве и выехавший оттуда в 1918 году, хотел всячески помочь и поэтому посоветовал мне проехать к швейцарской границе. На следующий день атташе посольства передал мне от него письмо, которое должно было помочь моему переезду границы. На мой прямой вопрос Цендеру, мог бы ген. Власов рассчитывать на политическое убежище в его стране, он ответил, что, конечно, в данных условиях швейцарское правительство вынуждено было бы ответить отказом.
Пятнадцатого апреля, с помощью члена КОНРа подполковника Тензорова, мне удалось выехать с ним и остатками штаба в Прагу, куда мы приехали утром 17-го. Андрей Андреевич был в Праге, и я смог немедленно повидать его в отеле «Алькрон» и передать ему ответ и пожелания М.К.К. В присутствии ген. Ашенбреннера — шефа военной миссии при ген. Власове и РОА, — Тензорова и моем, Андрей Андреевич поручил Крэгеру немедленно снестись с Гиммлером и передать ему настойчивую просьбу, согласно с пожеланием и просьбой проф. Бургхарда. Было бы несерьезно утверждать, что вмешательство ген. Власова спасло от смерти сотни тысяч узников в концлагерях, но что некоторое влияние на решение Гиммлера оно могло произвести — это исключить нельзя. Самое главное и важное заключается в том, что мировая гуманитарная организация, которой являлся и является М.К.К., обратилась к ген. Власову и КОНРу с просьбой помочь спасти заключенных в лагерях.
Андрей Андреевич после свидания со мной уехал из Праги, сказав мне, что через несколько дней вернется и тогда даст мне все нужные полномочия и инструкции для моих переговоров в Швейцарии. Я остался в отеле «Алькрон», где встретился с проф. Рашхофером и проф. Ейбелем; последний хорошо знал Андрея Андреевича.
Эти известные профессора по поручению Андрея Андреевича составили конспект предполагаемого обращения ген. Власова по радио к открывавшемуся первому собранию Объединенных наций в Сан-Франциско. Возможность сообщить западным союзникам и мировому общественному мнению об истинных целях Движения, а также подчеркнуть, что КОНР является выразителем убеждений и чаяний миллионов русских как вне, так и внутри Советского Союза, была исключительно важна.
Я отмечу еще несколько попыток связаться с западными союзниками:
1. В конце января 1945 года я встретился в Берлине со швейцарским журналистом Георгием Брюшвейлером, родившимся в Москве, который просил меня представить его Власову. До его посещения Андрея Андреевича я имел с ним конфиденциальный разговор, приведший к его обещанию помочь Освободительному движению. По возвращении в Швейцарию он должен был, при посредстве своих крупных связей, переправить англоамериканскому Главному командованию меморандум о Движении и, кроме того, подготовить почву для непосредственного контакта КОНРа с западными союзниками. Во время приема у Власова Брюшвейлер обещал поместить ряд статей в «Нойе Цюpи*censored* Цайтунг», правильно освещавших Освободительное движение. Четвертого или пятого февраля он, с данным ему материалом, выехал в Швейцарию. Насколько мне известно, в «U,ropH*censored* Цайтунг» статей помещено не было.
2. В марте мне удалось отправить два письма с приблизительно одинаковым содержанием. Одно было адресовано Густаву Нобелю — главе известной семьи (премия Нобеля), которого я лично знал. Он часть своей молодости провел в России и прекрасно говорил по-русски. Это письмо я лично вручил шведскому военному аташе в Берлине — полковнику Данфельду, обещавшему мне переправить письмо с дипломатическим курьером в Стокгольм, где в это время находился Нобель.
Другое письмо было адресовано генералу графу Ф.М. Нироду, с которым я был в очень хороших отношениях. Нирод, живший под Парижем, был родным дядей г-жи Армор — жены американского посла в Мадриде — Нормана Армора. Г-жа Армор — урожденная княжна Кудашева — была воспитана в доме Нирода. Это письмо было отправлено при помощи испанского дипломата, летевшего в Мадрид и обещавшего переслать его дипломатической почтой в Париж.
3. В конце марта я приехал в Прагу, где вел переговоры с министерством о предполагавшемся съезде русских ученых. Там я встретился с проф. Вышеславцевым, которого я уже знал раньше. Вышеславцев, благодаря своим связям в швейцарских научных и политических кругах, получил визу для переезда с женой в Швейцарию и собирался немедленно покинуть Прагу. Он согласился использовать вышеупомянутые связи и помочь Освободительному движению. Проф. Вышеславцев по дороге к границе заехал в Карлсбад, где был принят Власовым, от которого получил инструкции для всех переговоров в интересах КОНРа. Я был в это время в Берлине, поэтому не знаю подробностей разговора Андрея Андреевича с Вышеславцевым. Позже я узнал, что он проехал швейцарскую границу лишь в первых числах мая.
4. По мере продвижения союзных войск на западе, по распоряжению ген. Власова, за линиями англо-американцев оставлялись лица, снабженные письменными полномочиями КОНРа. Эти лица должны были добиваться приема в военных штабах и вести переговоры о капитуляции частей РОА с единственными условиями — невыдачи их Советам. Часть этих полномочий были подписаны мною от имени ген. Власова и КОНРа.
Послание митрополита Анастасия генералу Эйзенхауэру, главе союзных сил в Западной Европе
Мюнхен, 25 августа 1945 г.
После семи лет ужасной войны — солнце мира взошло над страждущей землей. Этот мир завоеван героизмом Союзных Войск и мудростью, отвагой и самоотверженной доблестью их вождей. Среди их имен — Ваше имя стоит на первом месте. Эти имена будут благословляться теми народами, которым победа Союзных Войск вернула свободу.
С чувством глубокого удовлетворения эта победа была встречена беженцами из разных стран, которые сейчас проживают в Германии. Некоторые из этих беженцев были вывезены из стран, оккупированных немцами, насильственным путем. Чем труднее была их жизнь на чужбине, чем тяжелее ежедневный труд и лишения, — тем больше они стремились вернуться домой, к своим родным.
Только одни русские, которых в Германии было больше, чем представителей любой другой нации, были лишены этой радости. Они были принуждены оставаться на чужбине потому, что между ними и их Домом — стена, переступить которую не позволяют им их совесть и здравый смысл. Психологически многим людям их трудно понять. Трудно понять людей, которые предпочитают тяжелую жизнь на чужбине возвращению к себе домой. Да, это вопрос, который уже давно требует самого тщательного рассмотрения друзьями русского народа и всеми интересующимися судьбами русского народа и России.
Русские, конечно, любят свою родину не менее, чем французы, бельгийцы или итальянцы любят свою. Русские тоскуют по родине. Если, несмотря на это, они все же предпочитают оставаться на чужбине, не имея жилища, часто будучи голодными и не имея юридической защиты, то это только по одной причине: они хотят сохранить самую большую драгоценность на этой земле — свободу: свободу совести, свободу слова, право на собственность и личную безопасность. Многие из них уже состарились и хотели бы умереть на родине, но это невозможно, покуда там господствует власть, которая основана на терроре и подавлении человеческой личности.
Я должен со скорбью свидетельствовать, что это продолжается и сейчас, после окончания войны.
Этот факт засвидетельствован теми из наших соотечественников, которые поехали туда по своей собственной воле или же в результате пропаганды, — ив ужасе вновь бежали оттуда. Замечателен тот факт, что не только интеллигенция, но и крестьяне, и простые рабочие, которые покинули Россию после 1941 года, когда она вступила в войну, и которые были воспитаны в условиях советской жизни — не желают возвращаться в Советскую Россию. Когда пробовали их депортировать силой, они взывали в отчаянии и молили о милосердии. Они даже иногда кончают самоубийством, предпочитая смерть на чужой земле, чем возвращение на родину, где их ожидают одни страдания.