к трактиру «Три липы». Время уже шло к обеду, и в кабаке вот-вот должен был появиться худосочный подмастерье Ефим-Фимка. Он и появился. На этот раз – один. Завидев в дверях знакомое лицо, Денис, на правах знакомого, замахал рукой, приглашая мастерового за свой стол. Фимка узнал, улыбнулся. Подошел, не чинясь протянул руку, сел…
– Ну что, господин хороший? Небось, решились что-то недорого купить?
– Решился, решился, Ефим.
Давыдов нынче изображал любезность, но вместе с тем все же выказывал некую озабоченность. А как же! Заказ ювелирного изделия – даже и не очень дорогого – для обычного обывателя вообще-то целое событие.
– Ну так что хотите? – заказав борщ и белый овсяный кисель с маслом, подмастерье со всем радушием посмотрел на Дениса.
– Может, по водочке? – быстро предложил тот. – Ну, за знакомство.
Фимка согласно кивнул и ухмыльнулся:
– Можно и по водочке, коль угощаете. Только чуть-чуть. Мне работать еще. Косушку, не больше.
Хм… Косушка… Пять шкаликов… Примерно триста миллилитров водки… Ну, на двоих-то только на один зуб.
– Эй, официант! Половой, половой! А неси-ка нам косушку!
К водке Давыдов тоже заказал борщ и уже к нему – печеный пирожок, открытый сверху, – расстегай с яйцом и морковкой. Именно такая начинка полагалась к мясным супам, а вот к ухе подали бы расстегай с рыбой.
Выпив за знакомство, покушали, разговорились. Вернее, говорил только Денис, Фимка же внимательно слушал, время от времени мотая головой или, наоборот, кивая.
– Дело вот в чем, Ефим. – Давыдов начал вроде бы издалека, но не шибко. – Прежде чем что-то заказать, хотел бы удостоверится, что такого точно еще не было… Или было уже, но мало. Вот ты про браслетики рассказывал, египетские…
– А! – Чокнувшись, ювелир опрокинул рюмку. – Помню такие… Заказаны для о-очень высокой особы, о-очень! – Ефим наставительно поднял вверх большой палец.
– Так, значит, их только два, браслетиков-то?
– Ну да, два… – Кивнув, Фимка вдруг вскинул голову и моргнул. – Постой-ка! По тому эскизу еще сколько-то заказывали… Ну да! Только не я делал.
– А кто заказывал-то? Опять та же высочайшая особа?
– Особа-то особа, – хмыкнул мастеровой, – но – другая. Слуга или приказчик приходил, осанистый такой, плечистый…
– Немой! – После водочки Денис не сдержался, ахнул.
Ефим же удивленно пожал плечами:
– Почему же немой? Вовсе не немой. Говорил, заказ делал… Голос у него такой противный, писклявый… А сам-то – могуч!
– И руки такие, с жилами, и бритое лицо.
– Про руки не скажу, не видел, – снова хмыкнул Фимка. – А лицо вовсе не бритое. Усы, борода. Сивая такая, подстриженная. Ну, приказчики такие носят, да и некоторые господа.
– Борода, говоришь…
Денис разлил остатки водки, подумав, что бороду-то, ежели что, и сбрить можно, да и немым прикинуться – вполне.
Приближалось время для встречи с Танечкой, и Денис решил не откладывать дело в долгий ящик. Долго ли, коротко ли, а в урочный час принес почтовый курьер письмо в пансион для балетных девиц Аполлона Майкова. Письмо срочное, на имя Танечки Ивановой, от некой Марьи Федоровны Савыкиной, из Тверской губернии Кабатеева села… Поскрипел зубами цербер Украсов, но письмишко вскрыть сам по себе не решился, дождался Танечки да при ней же, старый пес, и вскрыл.
– От тетушки. – Бросив взгляд на письмо, девушка поджала губы. – Болеет тетушка тяжело. Зовет. Верно, поеду… Больше, видать, и не свидимся.
– Отпустит ли Аполлон Александрович? – засомневался Украсов.
Танечка опустила ресницы, пушистые и трепетные:
– Отпустит. Аполлон Александрович – человек жалостливый, добрый.
– Вот то-то и оно! Слишком уж он добр.
Пока Танечка дождалась Майкова, пока поплакалась, испросив разрешения, Денис не терял времени зря. Велев заложить лошадь, погнал коляску на окраину Москвы, на Тверской тракт. Ехал, насвистывал, чуть погоняя лошадку, а завидев полосатую будку, остановился, подозвал будочника:
– Не скажешь ли, милейший, почтовая карета где останавливается?
Будочник, седоусый ветеран, каким-то седьмым чутьем признав в щегольски одетом господине военного, да мало того – офицера, вытянулся во фрунт:
– Здрав желаю, ваш бродь. Осмелюсь доложить: здесь карета не останавливается. Ближайшая остановка – село Серафимово. Там станция и трактир.
– Серафимово, значит, – задумчиво повторил гусар. – А далеко это?
– Да с десяток верст по Тверскому тракту. Утренняя карета вот только что ушла. С пассажирами.
– Ушла уже, значит? Да мне первая-то, милейший, и не нужна. – Денис Васильевич рассеянно повел плечом. – Скажи-ка лучше, а вторая карета когда? Ну, обедашняя.
– Вторая в два часа отправляется, – со знанием дела пояснил будочник. – Аккурат к шести и там.
– В Серафимове, значит?
– Именно так, ваш бродь.
– Ну и славно… На-ко вот, возьми…
Сунув служивому гривенник, Давыдов схватил вожжи и покатил по Тверскому тракту, любуясь утопающими в яблонях окраинами Москвы. Он специально сказал про вторую карету, на всякий случай запутывая следы. Уже было где-то около десяти часов, однако одноколка Дениса двигалась куда быстрее тяжелого почтового дилижанса, так что можно было не особо спешить, да и вообще хорошенько обдумать встречу.
Останавливать карету на пути Денис Васильевич, конечно же, не собирался, слишком уж много свидетелей. Все увидят гусара, одноколку, сошедшую девушку, которую, может, кто-то из пассажиров и знает, а не знает, так все равно опасно, все равно слухи пойдут… Нет, уж лучше не рисковать, сладить все на почтовой станции.
Давыдов давно так решил, и теперь вот оставалось лишь исполнить задуманное. Время от времени погоняя лошадь, Давыдов катил себе по хорошо накатанной дороге, без особых ям и ухабов. Лишь иногда приходилось объезжать лужи, обгонять возвращающиеся из Москвы пустые крестьянские возы и разъезжаться с возами гружеными, с теми крестьянами, что еще только ехали в Первопрестольную, намереваясь продать там свой нехитрый товар: зерно, сено, деготь. Везли и живность: кур, гусей, поросят, гнали даже небольшое стадо телят. По краям дороги, словно на обочине шоссе, расположились многочисленные торговки и торговцы, в большинстве своем совсем юные девушки и дети, продающие ягоды и грибы в больших плетеных корзинах. Встреченные и попутные пейзане казались вполне себе веселыми и довольными жизнью. Еще бы, сентябрь нынче выдался теплый, погожий: со жнивьем да обмолотом успели, теперь еще оставалось время на осенние заготовки, на ягоды да грибы. Вот и смеялись крестьяне, пели по пути песни, а некоторые, возвращающиеся из Москвы, валялись пьяными в придорожных канавах.
– Не замерзли бы, бедолаги, – обгоняя скрипучую телегу с сеном, посетовал Денис.
Возница, степенный пейзанин с широким красным лицом и пегой бородой, повернул голову:
– Не, барин, не замерзнуть. Оне привычные. Поспять да пойдут себе.
– Ну, коли так – так и слава Богу.
– Воистину слава, барин, – согласился мужик.
Денис придержал лошадку:
– А что, любезный, далеко ль путь держишь?
– Дак в Серафимово…
– Говорят, красиво там у вас… Озеро иль речка есть?
– А, барин, и то, и другое. – Пейзанин склонил голову набок и хитровато посмотрел на Дениса. – А что, барин, ты ведь не зря выспрашивашь? Мабуть, на рыбалку задумал подале от людских глаз?
– Ну… – Денис хмыкнул. – Пусть так. Задумал. Хочешь что-то предложить?
– А меня брат там, лодочник. У него и шалашик.
– Шалашик – это хорошо, – азартно протянул Давыдов. – Да и лодка не помешает. И дорого берет твой братец?
– Да недорого. – Подгоняя лошадей, мужик ухмыльнулся в бороду. – На лодке, барин, сам гресть будешь?
– Ну да!
– А костерок варганить, ушицу?
– Тоже все сам.
– Тогда за лодку – рубль. И за шалашик – полтина. – Довольно ухмыляясь, пейзанин растянул губы в улыбке, показав редкие желтые зубы.
– Сговорились! – кивнул Денис. – Я поначалу вперед поеду… А ты уж, как доберешься, братца своего предупреди. Где его найти-то?
– Да хоть в трактире у полового Ярыгина Кузьму спросишь. От Еремы – это я – поклон передашь… Позовут Кузьму-то, там с ним и договоришься, сладишь.
Вообще-то за рубль с полтиной можно было купить трех тетеревов, трех рябчиков или одного гуся. Хорошего такого, упитанного… Или проехать на той же почтовой карете верст триста! Впрочем, не так уж и дорого. Учитывая лодку, природу… Опять же шалаш… Правда, Танечка – девушка утонченная… Однако и господин Давыдов все ж таки – генерал-майор и сердце русской поэзии! Так что уговорим барышню, уговорим, лишь бы наедине с ней оказаться. В конце концов, гусар он или не гусар?
Готовясь к встрече, Денис Васильевич положил в коляску бутылку красного «Шато де Лафит», две бутылки шампанского и штоф сладковатой виленской водки… Выпивки должно было хватить. На двоих-то – с лихвою! Что же касается закуски, то имелась и она. Жаренный с гречневой кашею и черносливом гусь, завернутый в чистую тряпицу и заботливо обложенный крапивой, да к нему – горшочек с отбивными, кои можно было разжарить на углях. Окромя того Давыдов еще планировал купить у местных пейзан (ну или в трактире) полведра картофеля, пирогов и каравай пахучего ржаного хлеба.
Серафимово оказалось довольно большим селением в три дюжины изб и тремя трактирами, в том числе и на почтовой станции, располагавшейся в просторном бревенчатом доме аж в целых два этажа. Что и говорить, село-то располагалось на проезжей дороге, на Тверском тракте. Всякого народу за день проезжало много, хватало и тех, кому нужно было заночевать, поесть и выпить.
Кузьму Ярыгина Денис Васильевич отыскал быстро, почтовый служитель показал в окно пальцем на большой добротный дом-пятистенок. Там, мол, лодочник Кузьма и живет. Да уж, судя по дому и обширному подворью с баней, амбарами и пилевней, Кузьма жил очень даже неплохо, хотя, скорее всего, оставался при этом крепостным какого-нибудь местного помещика. Тогда, на рубеже веков, как раз и появлялись вот такие крестьяне-предприниматели (капиталистые, как их называли). Отпущенные помещиком на оброк, они заводили скорняжные и кожевенные мастерские, углежогни, мельницы, занимаясь всем тем, что приносило доход. Хозяину таких крепостных сие было выгодно – оброк-то выходил большой, да в конце концов капиталистые все же выкупались на волю… Как вот этот Ярыгин… Он тоже, оказывается, уже давно был вольным…