– Вот и славно! – Денис Васильевич с благодарностью пожал помещику руку. – Вовремя вы здесь оказались, дружище! Я ваш должник теперь.
– Ну что вы, что вы! Однако поспешим, господа.
Ураковский уселся в коляску и схватился за вожжи.
– И мы с вами поедем, – забрался в седло юный Иван Иваныч. – Мне тоже надо в Москву… Доложить.
Денис Васильевич глянул в окно, на серое петербургское небо. Все так же сыпал снег, на этот раз – пополам с дождем. Поежившись, гусар поплотней запахнул шлафрок и, допив принесенный слугой кофе, принялся раскуривать трубку от жарких углей камина. Раскурив, уселся в кресло, вытянув ноги к огню, выпустил клубы ароматного дыма. Улыбнулся: под трубочку всегда хорошо вспоминалось и еще лучше – думалось. Так же, как тогда, в Москве, теплой осенью одна тысяча восемьсот четырнадцатого года. Да, конечно, никогда не хочется припоминать без особой нужды неприятности, но тут вдруг словно само собой вспомнилось…
Был такой же дождливый день, правда, осенний, и Давыдов вот так же сидел с трубочкой в кресле, пуская дым в потолок и рассматривая приглашение от обер-полицмейстера Москвы господина Ивашкина. Интересно, зачем это он, гусар и поэт, понадобился сему уважаемому ведомству? Может быть, возникли какие-то вопросы по ходу следствия об убийстве несчастных девчонок? Да, скорее всего… Или вскрылись какие-то новые обстоятельства, которые следовало незамедлительно прояснить.
Что ж, можно было и съездить, раз уж зовут. Тем более что обещали выслать коляску. Съездить, чего уж там! К тому же до вечера все равно делать нечего – дождь. Вечером же Давыдов собирался в театр, на представление. Танечка Иванова ныне блистала там в главной роли! Стоило посмотреть….
Кстати, после того незабвенного приключения на реке влюбленные больше толком и не встречались, так что Денис уже начал подозревать, что Танечка… Впрочем, не стоило без нужды терзать возлюбленную глупыми подозрениями. Не стоило, но все же… Слухи-то о связях сей ветреной девы ходили упорные: и с балетмейстером Глушковским, и с кем-то из сыскных… Денис Васильевич подозревал, с кем… С другой стороны, можно было радоваться: девушка осталась жива, и, кажется, больше ничто ее жизни не угрожало! Все свои сомнения о роли великого князя Константина Павловича в убийствах девиц Давыдов изложил в подробном рапорте на имя обер-полицмейстера Москвы… Верно, по этому поводу как раз сегодня и приглашали.
Ага! Вот на веранде послышались шаги, голоса… Верно, уже прислали карету! Что-то рановато…
– Казенный курьер, барин, – заглянув в дверь, доложил верный Андрюшка. – С приказом по военному ведомству.
– С приказом, говоришь? – Денис Васильевич удивленно вскинул брови. – Ну, проси…
Курьер оказался обычный, уланский поручик. Вошел, козырнул, щелкнув каблуками:
– Господин Давыдов? Денис Васильевич? Московской губернии дворянин?
– Он самый и есть.
– Прошу расписаться… Вот здесь, в книжечке…
Вручив гусару запечатанный казенной печатью пакет, курьер вновь вскинул руку к квадратному своему уланскому киверу, пожелал здравствовать и вышел. С улицы тотчас же донесся удаляющийся стук копыт.
– Приказ, говоришь? Ну-ка, ну-ка, посмотрим… Андрюшка! Неси бумажный нож.
Вскрыв пакет специальным ножичком для бумаги, Денис пробежал глазами послание… и непонимающе моргнул:
– Черт знает что такое!
В самом деле, было из-за чего ругаться. В приказе сухим казенным языком сообщалось, что звание генерал-майора, оказывается, присвоено Давыдову по ошибке, по причине чего он вновь переводится в полковники! Вот так-то! Вот это был удар! Дэн даже не понял, за что. За что, почему с ним так поступают? Так подло, так непорядочно, так… К генеральскому чину его представили не за красивые глаза, а за кровопролитнейшее сражение при Ла-Ротьере, выигранное во многом благодаря личному мужеству Дениса и его ахтырских гусар! Ходатайство о звании выписывал лично генерал Блюхер, командующий союзными прусскими войсками. Император Александр Павлович Блюхера уважал и все его ходатайства удовлетворял почти не глядя. Вот и тогда подписал… А сейчас что же, на попятный? Или это какая-то ошибка? Что же делать, что?
Забыв про погасшую трубку, Давыдов тяжело опустился в кресло, словно оглушенный кувалдою бык! Вот это был удар, ничего не скажешь! Надо же, из генералов обратно в полковники. Приказ! Иди теперь доказывай. Господи, что же делать, что же делать-то? Что делать?..
– Свиньи! Подлецы! Змеюги штабные! – донеслось вдруг с веранды.
– Верно, Федор! Я б еще хлеще сказал! Интересно, как там Денис?
– А вот сейчас и узнаем!
Друзья! Граф Федор Толстой и князь Петр Вяземский! Видать, уже прознали про приказ…
Давыдов поднялся с кресла:
– Эй, входите! Входите уже.
Приятели обнялись, и граф Федор Американец громко выругался:
– Вот ведь сволочи! Вот ведь надо же так…
– А вы откуда все знаете-то? – обескураженно спросил Денис.
Вяземский улыбнулся, подавая подскочившему слуге вымокший плащ:
– Слухами вся Москва полнится. А мы, брат, не последние люди здесь.
– Ты особенно-то не убивайся, дружище, – утешил Федор. – Эка невидаль! Меня самого три раза в рядовые разжаловали, и что?
– В этом деле еще разобраться надо! – Князь Петр подошел к окну и сурово погрозил кулаком, не понять, кому. Наверное, воображаемым штабным крысам.
– Да-да, брат! – азартно закивал Американец. – Обязательно надо разобраться.
– Ты вот что, Денис! Апелляцию подай. И немедленно.
Давыдов почесал затылок:
– Ну, как вернусь из отпуска, так сразу и…
– А покуда, брат, не грусти!
Граф Федор всплеснул в ладоши и, весело подмигнув, сообщил:
– Нынче у Вяземских поэтический вечер! Четвертинские будут. Вася Пушкин. И еще – Иван Иванович Дмитриев, поэт и отставной министр! Эх… стихи почитаем… назовем девок… Ты, Денис, может, и жженку сварганишь, а? Ну, вашу, гусарскую. Всем любопытно… Петруша, скажи!
– Да, приходи, Денис. – Князь Вяземский говорил, как всегда, сдержанно, лишь глаза выдавали волнение. – Без тебя как-то скучно выйдет.
– Спасибо, друзья! – растроганно поблагодарил Денис. – Спасибо, что есть вы у меня, что не оставляете и в радости, и, вот, в горе.
– Да какое это горе, брат! Ты это… вечером не забудь.
– Не забуду. И жженку сварганим, запросто!
– Вот это ты, Денис, хват!
Засим пока и расстались. До вечера. И почти сразу после визита друзей к Давыдову явился еще один курьер, на этот раз от обер-полицмейстера.
– Карета ждет, господин Давыдов! Прошу пожаловать.
Доехали быстро. Обер-полицмейстер Москвы, действительный статский советник Ивашкин принял разжалованного генерал-майора ласково, с воодушевлением: сразу с порога усадил в кресло, предложил чаю…
– Я ведь, батенька мой, часом не люблю кофе-то. Больше предпочитаю чаек, по-нашему, по-московски, с баранками. Давайте, испейте-ка!
– С баранками так с баранками, – покладисто согласился гость. – Наливайте.
Чай пили не одни. Советник пригласил в свой кабинет еще и двух своих подчиненных – следственного пристава Николая Николаевича Уварова и коллежского регистратора Ивана Минькина. Всех тех, кто имел прямое касательство к делу по убийству девушек. Оба явились не так себе – в вицмундирах! Темно-синих, с витым серебряным кантом, опять же – при шпагах.
– Вот об этом сейчас и поговорим. – Начальник московской полиции вмиг сделался невообразимо серьезным и, кивнув на висевший в простенке парадный портрет государя, понизил голос: – И об его величества августейшем брате, цесаревиче. Если б вы, Денис Васильевич, в сем деле не засомневались, не поискали бы, то мои б остолопы… Впрочем, и их есть за что похвалить. А ну, Николай Николаевич, рассказывай!
– Слушаюсь, ваше пре…
Уваров вскочило было, но Ивашкин тут же усадил его обратно, властно махнув рукой:
– Сиди. И рассказывай.
Николай Николаевич пригладил бакенбарды и развел руками:
– Ума не приложу, с чего и начать? Разве что уважаемый господин Давыдов спросит?
– Спрошу! – ухмыльнулся гусар. – Немого взяли? Ну, того… писклявого.
– Не успели. – Следственный пристав огорченно развел руками. – Убитым его нашли. В шалмане одном, на Хитровке. Уж мы его проследили…
– Плохо, значит, следили! – отчеканил обер-полицмейстер.
– Виноват, ваше-с-ство… – Уваров опять сделал попытку встать, но снова был усажен с той же властностью, что и прежде.
– Что по великому князю? – не отставал Давыдов.
– Кто-то пытался перевести все улики на него. – Николай Николаевич почмокал губами и продолжал, незримо подгоняемый шефом: – Надо вам сказать, Денис Васильевич, убийствами мы занялись сразу же, как только получили анонимное письмо. Неведомый благодетель предупреждал о готовящемся убийстве некой мадемуазель Изольдовой. Ну, вы знаете, из балетных. Увы, я не отнесся к сему предупреждению серьезно, однако послал своего человека… Вот, господина Минькина, прошу любить и жаловать.
Юный агент Иван Иваныч поперхнулся чаем. Правда, тут же глянул на бывшего генерала довольно озорно – видать, совсем не боялся начальства. Ну, молодой еще, чего взять-то?
– Я тот чердак, про который в письме было указано, проверял, – пояснил коллежский регистратор. – Выстрелы не смог пресечь, опоздал. Однако чуть было не догнал злодея…
– Это он в вас разряженными пистолетами кидался? – спрятав улыбку, уточнил гусар. – Ну, там же, на чердаке.
– Он. – Минькин скромно кивнул. – Голову, гад, расшиб! Зато рожу свою явил, и я его запомнил. А пистоли сразу подобрал. Вернее, подобрали – я не один был, с напарником…
– Так кто стрелял-то?
– Тот, кого вы называете Немым или Писклявым. – На этот вопрос ответил следователь, Николай Николаевич. – Бывший Иловайского казачьего полка урядник, выгнанный за растрату. Он там заведовал казной.
– Так вы и за мной присматривали… – Чуть помолчав, Давыдов неприятно поморщился: кому же понравится, коли за ним тайно следят?