– Где любовница?
– Ну вон же! Тощая такая, как сушеная вобла.
В таком же плане юная пани Василевска охарактеризовала почти всех, кого знала. Болтала весело и со смехом, при этом отнюдь не забывала пить – гусар принес еще одну бутылку…
– А пойдем-ка, Денис… Я тут место одно знаю… – Данута пьяно засмеялась и попыталась подняться на ноги, но ту же уселась обратно. – Ой… Что-то голова кружится. Приятно как, да!
– Вы мне про этого еще не рассказали. – Давыдов указал на прошмыгнувшего мимо франта с желтым шелковым галстуком.
– Ой, этот? – скривилась панночка. – О нем потом… если захотите… Послушайте-ка, пан Денис! Мне кажется, я вас уже тыщу лет знаю! И что это мы все на «вы»?
– Так мы можем и…
– Тсс! Не здесь… Говорю же… Идем-ка… И поддержи меня, пожалуйста, ага…
Послушно взяв девушку под руку, Денис повел ее прямо по коридору, затем свернул – туда, куда велели, – и вот уже оба оказались в небольшой комнате, некоем алькове, украшенном розовыми занавесками и картинами в золоченых рамах.
– Между прочим, это Буше! – усевшись на оттоманку, застеленную зеленым с желтыми полосками пледом, Данута потянула своего спутника за руку и лукаво улыбнулась.
– Буше? – с видом знатока Денис глянул на картины. – Я думал, Ватто!
– Ну, может быть, и Ватто, – спокойно согласилась девчонка. – Тебе нравится?
– Да как сказать… Слащаво как-то.
Чтоб уж совсем прослыть человеком весьма сведущим в современном искусстве, Давыдов хотел было добавить, что больше любит импрессионистов или, там, Ван Гога с Гогеном! Хотел, но вовремя спохватился: до появления импрессионизма еще оставалось где-то с полсотни лет.
– А мне нравится! – Данута подняла бокал. – За наше знакомство…
– За знакомство…
– Ну? Теперь поцелуйте меня, что ли… То есть – поцелуй…
А почему бы и нет? Сколько этой девочке лет? Шестнадцать? Восемнадцать? Вряд ли больше двадцати… Так ведь и ему, прославленному гусару и поэту, генерал-майору Давыдову всего-то тридцать!
Целоваться Данута умела, этого не отнимешь. Страстно, горячо, с языком… Руки Дениса скользнули по голым плечам девушки, нежно погладили шейку, и вот уже проникли в самое декольте, нащупали грудь. Затрепетал под сильными пальцами гусара податливый и быстро твердеющий сосочек… Панночка застонала, закатила чудные серо-голубые глаза. Трепетные ресницы ее дернулись, задрожали…
– Там, сзади, на платье, крючочки…
Хм… Крючочки? Гусарам ли не знать! Быстро все расстегнув, Денис обнажил девичью спинку, нежную, с шелковистою кожей… Поцеловал меж лопатками, погладил, пробежался пальцами по позвоночнику… Проник и дальше, ниже, целуя ямочки возле копчика…
– Ах, милый Денис…
Они предались любви тут же, на оттоманке, отдаваясь друг другу взаимно и страстно. Давыдов бросился в омут плотской любви, словно в лобовую атаку, столь же неукротимо и яростно, но вместе с тем – и нежно…
Данута стонала, извивалась, вскрикивала, закатывая глаза. Крепенькая тугая грудь ее теперь уже не казалась такой уж маленькой, тело же было – выше всяких похвал! Ну, может, талия слегка тонковата… Так это же вовсе не порок!
– Денис! Мне очень понравилось, – развалившись на пледе, без всякого жеманства промолвила панночка.
– Ты очень красивая! – Погладив ее по бедру, Денис улыбнулся.
Девчонка прищурилась… Ах, эти ямочки!
– Правда-правда?
– Правда-правда! Красивая, да… И еще…
Денис вдруг замолчал и с нежностью поцеловал Дануту в пупок.
– Наверное, ты хотел спросить, где я потеряла девственность? – неожиданно засмеялась юная пани.
Давыдов закашлялся… Подобной раскрепощенности он, признаться, не ожидал.
– Так там же, в коллеже.
– Так он же, ты говорила, девичий?
– И что? – Панночка снова расхохоталась, уже куда громче. – Мальчишки же заходили… Один мне очень нравился, очень. Такой светловолосый, синеглазый, красивый… И однажды мы пошли в сад… Там, в саду, все и сделалось. Очень даже славно! Правда, отец Станислав, падре, заметил… Правда, тогда сразу не подошел… А потом долго смеялся!
– Смеялся? – искренне изумился Денис. – Вот так падре!
Данута сверкнула глазищами:
– И что? Очень хороший человек наш падре Станислав! Читал нам лекции по древней истории, учил латыни. А по поводу… ну нашего… сказал так: ханжество, сказал, хуже всего. Любовь не такой уж и грех. Тем более его и замолить можно.
– Так ты замолила?
– Замолила. Падре Станислав лично меня исповедовал… И многому научил в любви! Вот ты, Денис, ведь был в Париже?
– Ну, конечно, был! – рассмеялся, наконец, и Давыдов. Все же забавное вышло знакомство! И девчонка эта, Данута, забавная. Раскованная, как будто в двадцать первом веке живет.
– Значит, был… И знаешь, что такое французская любовь? А ну-ка…
Денис не стал отказываться – иначе б какой он был гусар? Тем более что девушка сама предложила… Расслабился, чего уж… Правда, не успел и оглянуться, как бойкая панночка оседлала его, словно доброго жеребца, запрыгала, задергалась, застонала… Что там она говорила про ханжество? Все правильно, самая жуткая вещь!
– Ой, славно как, славно! Добже… Ты хороший любовник, Денис!
– Да и ты…
– Ты спрашивал меня о Франтишеке Новаке…
– О ко-ом?
– Ну, тот франт в желтом галстуке.
– Ах, да!
– Так вот он – мужеложец, содомит!
– Вот так да-а! – Денис Васильевич по-настоящему удивился. – И что, вот прямо все об этом знают?
– Ну-у… – Данута покусала губу. – Если и не знают наверняка, то догадываются. О, он хорошего рода, этот пан Новак! Его все знают, он везде вхож… Правда, говорят, богатства все промотал. Но кому какое дело, правда?
– Правда-правда!
– Дразнишься?! А ну-ка… Я вот сейчас тебя укушу! А ну-у-у… Ага…
– Ой, ой! Отстань! Не кусайся, Дануся… Я вот тебя!
– И что ты сделаешь? – девушка томно облизала губы.
– Отшлепаю! Честное слово, отшлепаю. Честное гусарское слово…
Сказано – сделано! Перевернув панночку на живот, Денис шлепнул ее по ягодицам… таким пухленьким, притягательным, славным…
– Ну-у? – лукаво улыбнувшись, Данута подтянула коленки к животу, изогнулась, словно дикая кошка… – И что дальше?
– Сейчас увидишь… сейчас…
Дальше вновь было славно. Хороший, такой добрый секс с поглаживаниями, с пошлепываниями, со сладострастным стоном… Понравилось обоим, чего уж!
– Ой! А сюда никто не заглянет? – поздновато спохватился Дэн.
– Не заглянет. – Дануся погладила любовника по широкой груди и потянулась. – Это мои апартаменты!
– Твои?!
– Видишь ли, пани Марта, жена пана Яцека, моя родная тетка!
– А-а-а! – протянул Денис. – Вот оно в чем дело.
– Я у них живу, когда приезжаю в Варшаву. Частенько, да… Вообще же я скоро выхожу замуж! – Дануся оперлась на локоть – юная нагая одалиска! – Да-да, замуж. Я помолвлена с паном Каспером Валишевским, вдовцом. Ему шестьдесят два года, и он богат, как Крез!
– Поздравляю. Будешь наставлять ему рога?
– Буду, – спокойно согласилась панночка. – Но – в пределах приличий.
Как и было условлено, через пару дней Давыдов вновь встретился с великим князем. В целях конспирации Константин Павлович принял гусара не сразу, пришлось торчать пару часов в душной приемной, на радость тамошним сатрапам, особенно тому драгунскому ротмистру.
Наконец Денис все же вошел в кабинет:
– Ваше высочество, генерал-майор Давыдов…
– Полковник! – кивая на дверь, визгливо заорал цесаревич. – Сколько раз вам говорить, господин Давыдов? Вижу, вам наплевать на мои слова! Что? Что вы вообще хотите? На фронт? Хм… Садись! Берите перо, пишите… Излагайте свою просьбу. И попрошу – безо всякой партизанщины!
С этим словами великий князь препроводил гусара к окну и понизил голос:
– Ну что? Удалось хоть кого-то выявить?
– Работаем, – скромно промолвил Дэн. – Я бы хотел спросить вас кое о чем, ваше высочество… уж простите мне мою наглость.
– Спрашивайте, чего уж… – Константин Павлович махнул рукой.
– До вас ведь всем польским хозяйством управлял граф Аракчеев?
– Управлял, – неожиданно хохотнул цесаревич. – И, как всегда, железною рукой. Больше вреда наделал, нежели пользы! Это ж Польша! Известные российские ненавистники. Здесь с наскока рубить нельзя, осторожнее нужно. Нет, ты представляешь, Денис Васильевич! На основании одного лишь доноса при Аракчееве поляки могли быть подвергнуты ссылке! Между прочим – безо всякого суда. Я это отменил… и царственный братец мой в этом меня понимает. Сейчас налоги сократим, постои облегчим… Целую польскую армию формируем! Ну, пусть не армию – корпус. Командовать будет Домбровский. Слыхал о таком?
– Слыхал, ваше высочество.
– Еще кодекс, законы дадим полякам… И… – Тут Константин Павлович приложил палец к губам. – Возможно, Конституцию и парламент – сейм! Да-да, ты, Денис Васильевич, не ослышался. Именно Конституцию и сейм! В России-матушке еще ничего подобного нет, а в русской Польше – будет! Вот так-то. Вот такие, брат, дела.
– И дела, я так понимаю, секретные… – покивал Дэн.
– Секретные, да… Да все документы секретные… Ты не забывай, в Вене идет конгресс! Я почти каждую неделю туда езжу, уж приходится! Польский вопрос там один из самых скользких. А документы – вот…
Подойдя к стене, великий князь отодвинул плотную, загораживавшую угол портьеру и с гордостью указал на большой ящик, обитый, похоже, сталью и выкрашенный в светло-голубой цвет.
– Знаешь, что это такое?
– Похоже на несгораемый шкаф, – улыбнулся гусар.
– Сам ты, Денис Васильевич, шкаф! – Константин Павлович расхохотался, отчего круглое и курносое лицо его раскраснелось и стало похоже на простецкую физиономию какого-нибудь крестьянина или извозчика.
– Эта штука называется английским словом – «сейф»! – гордо промолвил цесаревич. – Недавнее изобретение! Обшит сталью. Не горит, не проламывается, ну и хрен откроешь. Ключи – только у меня и у Новосильцева.