Это положение подтверждается тем, что в условиях заблаговременной подготовки обороны артиллерийские командиры и штабы показывали свою способность правильно организовывать боевые действия артиллерии в обороне. Однако хорошо организованный огонь, взаимодействие и управление артиллерией с началом боя и особенно в ходе его быстро нарушались, артиллерийские части нередко были вынуждены действовать по своей инициативе, нередко вступая в единоборство с мотомеханизированными частями противника.
В конце 1940 года был проведен специальный сбор начальников артиллерии округов и армий, на котором изучались вопросы боевых действий артиллерии в наступательной операции с прорывом укрепленного района и методы работы начальника артиллерии армии и его штаба по управлению крупными артиллерийскими массами. В свою очередь, в округах были проведены сборы начальников артиллерии стрелковых корпусов и дивизий.
К сожалению, аналогичный сбор артиллерийских начальников всех степеней по изучению вопросов боевых действий артиллерии в оборонительной операции перед войной не проводился.
Заметим, что начальники артиллерии армий (корпусов), так же как и фронтов, своих штатных средств связи не имели. Предполагалось, что они будут обеспечиваться общевойсковыми средствами связи. Первые же дни войны во всей полноте показали ошибочность такого решения. Кроме того, оснащение войск, в том числе и артиллерии, средствами связи было на низком уровне. В связи с этим командиры всех степеней имели слабые навыки в управлении войсками с помощью радиосвязи.
Данная проблема была обусловлена тем, что Наркомат обороны и Генеральный штаб Красной Армии не проявили должной настойчивости в деле улучшения оснащения войск средствами связи как материальной основы управления войсками.
Между тем потребности Красной Армии в средствах связи были так велики, что существующие мощности радиопромышленности не могли удовлетворить их. Это были серьезные просчеты руководства страны и Наркомата обороны в определении приоритетов в оборонной промышленности.
По этому поводу маршал войск связи И. Т. Пересыпкин в последующем сетовал, что он «не может, к сожалению, привести ни одного случая, когда вопросы связи во всем комплексе рассматривались в высших инстанциях»[117]. Видимо, «связь считали второстепенным делом», поскольку и в Госплане, и в Наркомате обороны, и в Генеральном штабе «вопросы связи недооценивались». Именно «вследствие этого, – заключал маршал, – наша страна и Вооруженные Силы оказались недостаточно подготовленными к войне в отношении связи»[118].
Поэтому еще в Советско-финляндской войне взаимодействие общевойсковых и артиллерийских командиров усложнялось отсутствием средств связи. «Слабая оснащенность командиров полевыми радиостанциями не позволяла командирам поддерживать оперативную связь»[119]. Но что говорить о командирах частей и подразделений, если командующий 7-й армией в начале Советско-финляндской войны не имел личной радиостанции[120]. Устранить этот серьезный недостаток в оснащении войск современными средствами связи до Великой Отечественной войны не удалось. Даже психологически командиры всех степеней не были подготовлены управлять войсками с использованием радиосредств и рассчитывали в большинстве своем на связь по проводам, которая легко выводилась из строя противником.
Следует отметить, что, несмотря на отмеченные выше недочеты в боевом применении артиллерии в оборонительных боях и операциях летом и осенью 1941 года, в том числе и артиллерия под командованием И. М. Пядусова наносила противнику значительные потери в живой силе и технике и сыграла большую роль в срыве планов немецкого и финского командования.
Тяжелые бои при отходе соединений и частей 23-й армии на Карельском перешейке принесли И. М. Пядусову боевой опыт, заставили переосмыслить многие положения боевых уставов и наставлений, по-иному взглянуть на особенности боевых действий артиллерии в обороне. У командования сложилось о нем мнение как о мужественном, способном артиллерийском начальнике. В августе 1941 года И. М. Пядусов был назначен на должность начальника артиллерии 23-й армии. С 6 августа по 9 сентября армией командовал генерал-лейтенант М. Н. Герасимов, назначенный с должности командира 19-го стрелкового корпуса. По-видимому, мнение Герасимова сыграло решающую роль в повышении Пядусова. В ходе войны такая практика была распространена при назначениях общевойсковых командиров на вышестоящие должности. Они, как правило, уходили на вышестоящие должности с теми своими подчиненным, кому доверяли, с кем уже выполняли боевые задачи. Вышестоящее командование в таких ситуациях шло навстречу военачальникам такого уровня.
1 сентября Военный совет Ленинградского фронта принял решение отвести 23-ю армию на рубеж Карельского укрепрайона (№ 22), проходивший по границе 1939 года. Соединения и части 23-й армии к исходу 1 сентября заняли оборону на рубеже Карельского укрепрайона. «С выходом армии на указанные рубежи нам была оперативно подчинена артиллерия двух фортов (кронштадтских. – Авт.), часть корабельной артиллерии и четыре 180-мм пушки на железнодорожных установках»[121]. Это накладывало на И. М. Пядусова определенные обязанности. Необходимо было организовывать взаимодействие с представителями корабельной и береговой артиллерии, позаботиться о том, чтобы для таких средств огневого поражения были соответствующие цели. Следует отметить, что «творцом огневого поражения противника корабельной и береговой артиллерией КБФ был И. И. Грен (начальник артиллерии морской обороны Ленинграда, затем начальник артиллерии Балтийского флота. – Авт.), который своей активной деятельностью внес значительный вклад в организацию и обеспечение обороны Ленинграда от наступавших войск и в защиту города в период его блокады. Он творчески решал вопросы по организации взаимодействия морской артиллерии с сухопутными частями. Для этого в армейские штабы в качестве офицеров связи были направлены морские артиллеристы, а в боевых порядках войск организованы наблюдательные пункты. Как правило, каждый корабль и батарея морской артиллерии организовывали два наблюдательных пункта: основной – на переднем крае и запасный – в глубине обороны»[122]. Такие наблюдательные пункты были и в полосе обороны 23-й армии. Заметим, что «корабли Балтийского флота и береговая артиллерия Кронштадта начали вести огонь по наступающим финским войскам раньше, чем по немцам»[123].
1 сентября Маннергейм принял решение продвигаться вперед через границу так далеко, как это окажется выгодным для занятия позиций для наступления на Ленинград, его блокады. «Старая государственная граница на перешейке достигнута… – говорилось в приказе, – нам надо вести борьбу до конца…»[124]. В течение нескольких дней финны пытались штурмовать старую государственную границу, они форсировали реку Сестру, им удалось взять Старый Белоостров и ряд населенных пунктов за рекой Сестрой, выйти на ближние подступы к Сестрорецку. 4 сентября они захватили один из передовых дотов Карельского укрепрайона[125].
4 сентября финскую ставку посетил генерал Йодль, который по поручению Гитлера вручил Маннергейму Железные кресты всех трех степеней, дабы отметить успехи финских вооруженных сил в лице их главнокомандующего. Безусловно, основной целью приезда Йодля было убедить Маннергейма продолжать наступление на Ленинград. «Чтобы наши отношения с немцами, – пишет Маннергейм, – не стали еще более напряженными и чтобы достичь, по возможности, положительного решения на проходивших в этот момент переговорах о поставке из Германии в Финляндию 15 000 тонн зерна, я, вопреки своему желанию, согласился продумать вопрос о наступлении…»[126]. На самом деле, Маннергейм по-лакейски уведомил высокого немецкого гостя, что части 6-го корпуса Карельской армии под командованием генерал-майора Талвела двинулись в обход Ладожского озера через реку Свирь, чтобы замкнуть внешнее кольцо блокады и тем самым полностью отрезать Ленинград от страны. Отметим, что командир 30-го пехотного полка 7-й пехотной дивизии в день перехода старой границы отдал приказ, в котором говорилось:
«С торжественным настроением мы переходим государственную границу. Ступая на старую финскую территорию Страны Калевалы, которая была нам недоступна долгие столетия, мы в сражениях несём нашему народу, всем его последующим поколениям светлое будущее. На нашу долю легло исполнить великое пожелание финского народа. На это решились самые отважные…
Нанесем же последний сильный удар во имя устойчивого мира для всего нашего народа и во имя счастливого будущего родственных финнам народов на древней карельской земле!»[127].
Не меньшим пафосом отличается и запись, продиктованная генералом Талвела своему секретарю в эти же дни 1941 года: «Я прибыл на Свирь и почувствовал могучее её течение. По ней спокойно пройдёт теперь новая граница Финляндии, о которой я грезил во сне»[128].
«Неплохо бы помнить, – пишет М. И. Фролов, – о награждении Гитлером Маннергейма тем, кто устраивает выставку документов о его жизни, отдает приказ о салюте из пушек Петропавловской крепости в честь его 140-летнего юбилея, призывает к организации музея Маннергейма и т. п.»[129]. Уважаемый Михаил Иванович Фролов не зря высказывал опасения. Так, 16 июня 2016 года в Санкт-Петербурге открыли памятную доску Маннергейму на здании Военного инженерно-технического университета. В этом здании до революции располагались казармы и манеж Кавалергардского полка, где с 1891 по 1903 год служил барон Маннергейм. Идея установки мемориала принадлежала Российскому военно-историческому обществу (?).