Что касается пожелания фон Лееба, чтобы финская авиация бомбила Ленинград, то в ответе в группу армий “Север” из финской ставки говорится: “Из-за нехватки бомбардировщиков трудно использовать их против целей на Карельском перешейке. Небольшое количество бомбардировщиков должно предназначаться для выполнения других задач”.
Так что финская армия участвовала в блокаде города наравне с немецкой. Ленинградский фронт привлекал для сопротивления ей две свои армии—23-ю и 7-ю – столь нужные для выполнения задач по прорыву блокады Ленинграда. И нет сомнения, что ее главнокомандующий маршал К. Т. Маннергейм несет всю ответственность за страдания и муки ленинградцев, за жертвы мирного населения города во время блокады»[145].
На наш взгляд, самыми весомыми аргументами, отбившими охоту у финнов мечтать о «Великой Финляндии», были решительность командиров и бойцов 23-й армии не допустить прорыва обороны на северо-западных подступах к Ленинграду, а также эффективный огонь артиллерии армии под командованием И. М. Пядусова, сотен тяжелых орудий (калибра от 130 до 406 мм) КБФ, кронштадтских фортов, железнодорожных установок и орудий научно-испытательного морского артиллерийского полигона. Возможность гибнуть под этим шквалом огня не могла радовать финнов.
В последние годы активно фальсифицируется историческая правда о Великой Отечественной войне, в том числе и об обороне Ленинграда. По существу идет идеологическая атака на героический подвиг защитников Ленинграда, стремление выдать желаемое за действительное. Подобные идеологические атаки начались не сегодня, а еще в годы перестройки.
Так, 30 июня 1989 года в газете «Правда» было опубликовано интервью с Виктором Астафьевым, в котором он поделился с журналистом и читателями газеты своими размышлениями о блокаде Ленинграда. Известный писатель говорил, что для него отношение людей к этому событию позволяет судить о гуманизме в обществе. Для Астафьева ответ на вопрос, нужно ли было оставить город врагу или удерживать его любой ценой, был очевиден. Он полагал, что город нужно было сдать, так как «восстановить можно все, вплоть до гвоздя, но жизни не вернешь. А под Ленинградом? Люди предпочитали за камень погубить других людей. И какой мучительной смертью! Детей, стариков…»[146].
Указание на отсутствие гуманизма у советского руководства, прозвучавшее в размышлениях Астафьева, подрывало привычную до сих пор логику повествования о войне и блокаде в советской литературе. Было ли мнение Виктора Астафьева о блокаде Ленинграда исключительным или речь шла о новой тенденции в осмыслении военного прошлого в советском литературном сообществе в канун перестройки? На этот вопрос превосходно ответил ленинградский писатель Д. Н. Алыпиц (см. приложение 3).
Следует отметить, что в предисловии к книге «Ленинград в борьбе месяц за месяцем 1941–1944» авторский коллектив в составе:
A. Е. Алексеенков, Н. И. Барышников, Б. П. Белозеров, А. И. Бурлаков, К. К. Вишняков-Вишневецкий, А. Р. Дзенискевич, М. В. Ежов, И. 3. Захаров, И. Г. Иноземцев, В. М. Ковальчук, Н. Д. Козлов, Ю. И. Колосов, Ф. Б. Комал, А. П. Крюковских, А. В. Кутузов, B. А. Махнев, А. Г. Мусаев, Г. А. Олейников, А. М. Рожков, Г. Л. Соболев, В. Н. Сухов, В. Г. Федотов, М. И. Фролов, А. М. Цамутали – выразил свое авторитетное мнение о Ленинграде как о стратегическом центре, от стойкости которого в значительной мере зависел дальнейший ход всей войны и судьбы нашей Родины (см. в приложении 4).
Оборона на старой государственной границе
Итак, соединения и части 23-й армии заняли оборону на рубеже Карельского укрепрайона. Карельский (№ 22) укрепленный район был построен в 1928–1937 годах на Карельском перешейке для прикрытия подступов к Ленинграду с северо-западного направления. Его фронт обороны достигал 80 км (глубиной 3–5 км), на котором располагалось 196 долговременных огневых сооружений, занятых гарнизонами двух отдельных пулеметно-артиллерийских батальонов[147].
Как бы то ни было, а командование 23-й армии в той неопределенной обстановке рассчитывать на благоразумие противника никак не могло. И, получив передышку, не теряло зря времени. Все делалось для совершенствования обороны, повышения бдительности, укрепления дисциплины и боеспособности.
Была разработана инструкция по организации обороны и ведению оборонительного боя полевыми войсками во взаимодействии с 22-м укрепленным районом. В этом документе, своеобразном своде законов для защитников северных подступов к Ленинграду, определялись ответственность командиров всех степеней за неприступность обороны, вопросы взаимодействия, порядок создания батальонных районов или ротных опорных пунктов, деблокировочных групп для борьбы с прорвавшимися танками и пехотой противника, меры по инженерному оборудованию местности и маскировке, организации наблюдения. В разработке этой инструкции активно участвовал И. М. Пядусов и его штаб.
Каждое подразделение знало, что ему делать, как бороться с прорвавшимися танками, как окружать и уничтожать блокировочные группы противника.
«Гарнизоны дотов и дзотов не оставляют свои сооружения без разрешения. Разрешение на оставление этих сооружений дает только командующий армией»[148]—подчеркивалось в инструкции.
21 сентября командующий 23-й армией А. И. Черепанов и члены Военного совета армии бригадный комиссар С. И. Мельников и полковой комиссар П. А. Тюркин утвердили инструкцию.
Этот документ дополнялся, некоторые его положения уточнялись и развивались. Более детально были разработаны тактика действий в ночных условиях, вопросы материального и санитарного обеспечения в различных боевых ситуациях.
Оборона создавалась при острой нехватке людей, оружия и боеприпасов. То, что было потеряно в ходе отступления, что пришлось уничтожить при выходе из окружений, восстановить и восполнить было не просто.
«В частях и подразделениях, – вспоминает А. И. Черепанов, – устанавливался жесткий лимит на расходование боеприпасов. В ряде случаев вызвать огонь артиллерии можно было не иначе, как с санкции командующего артиллерией (тогда еще начальника артиллерии. – Авт.) армии. Это вело, конечно, к потере времени, к затяжке с принятием решений при внезапно усложнившейся обстановке. Пока один начальник звонил другому, а другой – третьему, противнику иногда удавалось безнаказанно уходить после внезапных налетов или разведывательных вылазок против наших передовых подразделений.
На крайние меры по экономии боеприпасов шли не от хорошей жизни, Ленинград и оборонявшие его войска все в большей и большей степени испытывали тяготы и лишения блокады.
В один из последних дней сентября меня вызвал командующий фронтом генерал армии Г. К. Жуков. В кабинете у него находился и А. А. Жданов. Георгий Константинович предложил мне доложить обстановку перед фронтом 23-й армии. Потом, кивнув в сторону Андрея Александровича, как бы передал эстафету разговора в его руки.
Я подумал, что первая часть разговора не главная и что о главном, ради чего меня вызвали в Смольный, еще предстоит услышать.
Жданов, лицо которого после последней встречи с ним показалось мне еще более болезненным и осунувшимся, сказал, что, судя по всему, на Карельском перешейке стало поспокойнее и что 23-й армии следовало бы поделиться боеприпасами с теми, кто по-прежнему отбивается от врага.
Что я мог ответить? Член Военного совета фронта задел за самое больное место и буквально выбил у меня почву из-под ног. Дело в том, что, направляясь в Смольный, я намеревался высказать ряд просьб, среди которых был и вопрос о боеприпасах.
Подумав немного, я сказал:
– Решайте сами, Андрей Александрович. Вы знаете, что 23-я армия вытянута в нитку и что она прикрывает не только город с севера, но и все богатства фронта, его склады и базы…
Авторитет А. А. Жданова был исключительно высок, и, поскольку именно от него исходила просьба, мы приняли ее как суровую необходимость. Боеприпасами пришлось поделиться и установить еще более строгий контроль за расходованием снарядов, мин, патронов. Скажу откровенно, боеприпасов у нас оставалось теперь на 15 минут хорошего боя[149].
Вероятно, командующий 23-й армией А. И. Черепанов и начальник артиллерии армии И. М. Пядусов прекрасно осознавали, что командующий войсками фронта Г. К. Жуков прав, тысячу раз прав. Нельзя быть везде сильным и обеспеченным. У одного из древнейших принципов военного искусства – принципа Эпаминонда (неравномерное распределение войск по фронту в целях сосредоточения сил и средств для главного удара на решающем участке) есть обратная и очень неприятная сторона – где-то сил и средств становится меньше. И в этом риск! А вдруг противник нанесет удар там, где обороняется ослабленная группировка войск? Следует отметить, что Георгий Константинович Жуков, как истинный полководец, уже тогда овладел искусством риска, так как принимал смелые решения. Но он не играл ва-банк в расчете на слепую удачу. В свое время Клаузевиц писал, что «и в риске есть своя мудрость и даже осторожность, только измеряется она особым масштабом»[150]. Будущий маршал Победы Г. К. Жуков, всесторонне оценив сложившуюся обстановку на северных подступах к Ленинграду, принял решение – перебросить часть сил и средств с севера на юго-запад, где развивались основные события. Как показали последующие действия, оно было верным.
Основная задача 23-й армии состояла в том, чтобы, опираясь на Карельский УР, не допустить прорыва противника к Ленинграду.
Если судить по лаконичным и однообразным боевым донесениям, которые четыре раза в сутки штаб 23-й армии отправлял в штаб Ленинградского фронта, то может показаться, что и жизнь войск была монотонной и однообразной. Но это не так. Части и соединения армии жили полнокровно, все время находились в боевом напряжении.