После двух ударов верхняя половина дверцы с легким скрипом отъехала в сторону, и в образовавшийся проем выглянул человек с крайне недовольным лицом.
— И чего старому хрычу от меня надо? — Не дождавшись ответа, машинист полностью отворил дверцу и спрыгнул на землю. — Ночь на дворе, все добрые христиане спят, а он… — Железнодорожник поперхнулся на полуслове, увидев револьвер, направленный ему в лоб.
— Отвечайте тихо и быстро. — Арсенин, освобождая Троцкому путь в будку, отпихнул машиниста в сторону. — Как далеко отсюда можно на паровозе уехать?
— Это смотря в какую сторону собрались, — пролепетал англичанин, не сводя глаз с револьверного ствола. — Можно и до Дурбана добраться, а можно и к португальцам в гости прокатиться…
— Мне в Трансвааль нужно. Доедем?
— По рельсам-то до самой границы докатить не сложно, — явственно сглотнул слюну машинист. — А есть они дальше или нет, того не знаю. Не катался я туда никогда.
— Тогда у вас есть отменный шанс расширить свой кругозор и погостить у буров. Ну и нас заодно прокатить.
— Э-э-э, нет, ребята, — покрываясь бисеринками пота, прошептал железнодорожник, — я в такие игры не играю. Вот вам паровоз, берите его и катите куда надо.
— Я так думаю, машиной и на одной ноге управлять можно? — зло ощерился Арсенин, взводя курок. — Да и помощничек твой, увидев, что у старшего нога прострелена, покладистей будет…
— Вы не будете стрелять, — проблеял донельзя испуганный механик. — Выстрел всю округу перебудит…
— А мы сейчас пар стравим, и пока он гудит-свистит, я тебе лапку-то и отстрелю. Лезь в будку и вези куда скажут, а если, не дай бог, не туда завезешь, первую пулю я тебе в брюхо пущу. Подыхать будешь долго и мучительно.
Понимая, что дальнейшие препирательства до добра не доведут, машинист поднялся в паровоз, где его уже ждали Троцкий с револьвером наперевес и самым злобным выражением на лице и трясущийся от страха кочегар с унылой физиономией и задранными вверх руками.
— А поведайте-ка мне, любезнейший, с чего это вы даже ночью паровоз готовым к отходу держите? — спросил Арсенин, коротая время в ожидании, пока его друзья перегрузят матрицы и раненого бура из фургона в бронепоезд.
— Да мы, почитай, уже третий день так стоим, — буркнул машинист, осматривая манометры. — Как из Ледисмита телеграмма придет, так мы должны пехтуру загрузить и к городу спешно выдвигаться. И неважно, день белый за бортом или ночь темная, будь она неладна…
— Все, батоно капитан, — устало перевалился через комингс будки Туташхиа. — Ящики, что для буров везем, погрузили, припасы на несколько дней тоже. Раненого в первом вагоне уложили, Лев и Нико там же сидят.
— Отлично. Давай, машинист, потихонечку трогай! — довольно улыбнулся Арсенин. — Да! Гудок при отходе давать не надо. Уходить будем согласно традиции вашей нации, то есть не прощаясь.
Железнодорожник через плечо злобно зыркнул в сторону капитана и, ничего не сказав в ответ, потянул за какой-то рычаг. Состав дернулся, лязгнул металлическими сочленениями, окутался паром и под перестук колес неторопливо покатился вперед, постепенно набирая скорость.
— Дато! Ты за машинной командой присмотри, а я пока по вагонам пройдусь, — сказал Арсенин, когда бронепоезд проехал пару миль. — Может, чего хорошего найду, а нет — так просто гляну, как чего у англичан устроено.
— Я присмотрю, батоно капитан, — кивнул Туташхиа. — Только нет там ничего интересного. И ходите осторожно. Особого перехода нет, только дырки в бортах, где вагоны друг на друга смотрят, прорезаны. Не ходили бы вы до утра. В темноте упасть можно.
— Не волнуйся, Дато! — улыбнулся Арсенин. — Меня в шторм и при пяти баллах с ног не валило, а тут не качка, так, покачивание.
Не обращая внимания на тихое, сказанное еле слышным шепотом пожелание машиниста свалиться и свернуть себе шею, капитан перебрался в соседний вагон.
Как и говорил абрек, ничего интересного собой вагон не представлял. Обшитая сталью коробка с прорезями бойниц в металлических стенах, патронные ящики вдоль бортов — вот, собственно, и все. Арсенин собрался вернуться, но, для очистки совести, решил заглянуть в последний вагон. Тот ничем не отличался от своего собрата, только в дальнем углу валялась куча какого-то тряпья. Капитан уже занес ногу, чтобы перешагнуть обратно, как вдруг куча зашевелилась, что-то всхрапнула по-английски и вновь застыла. Вынув револьвер, Арсенин осторожно подобрался к тряпью и ткнул ее сапогом, уперевшись во что-то мягкое и податливое. Видя, что куча на его прикосновение не реагирует, капитан пнул ее еще раз, но уже сильнее. Тряпки, оказавшиеся на поверку несколькими солдатскими шинелями, отлетели в сторону, и с металлического пола с трудом поднялся молодой парень в помятом офицерском кителе.
— Кто вы такой?! — взвел курок Арсенин. — Что здесь делаете?
— Я-й-а?! — переспросил англичанин, мотая головой в попытке окончательно проснуться. — Я ч-ч-чел-л-ловек и я здесь сплю! А вы, собственно, кто такой и какого черта в меня этой железкой тычете?!
— Я — волонтер бурской армии, — чуть приврал Арсенин, морщась от запаха перегара. — Вы, соответственно, военнопленный и обязаны отвечать на мои вопросы!
— Я в плену? — удивился офицер, прикладывая неимоверные усилия, чтобы удержаться на ногах. — Вот так фокус… Съездил, называется, за легкими деньжатами…
— Мне еще долго ждать ответа?! — зарычал Арсенин, с трудом подавляя желание хорошенько встряхнуть пьяницу за шкирку. — Или, чтобы иметь возможность нормально говорить, вам надо еще галлон-другой виски в себя влить?
— А есть? — оживился офицер, но увидев отрицательный жест Арсенина, вновь погрустнел и попытался принять строевую стойку:
— Меня зовут Уинстон. Уинстон Леонард Спенсер Черчилль. Военный корреспондент газеты «Дейли Мейл», к вашим услугам. — С трудом сфокусировав взгляд разбегающихся глаз на капитане, офицер переспросил: — Я в плену, говорите? Ну тогда я еще посплю, с вашего позволения или без такового. — Сочтя свой долг выполненным, Черчилль аккуратно опустился на кучку шинелей и через пару секунд захрапел.
Арсенин, размышляя, что же делать дальше, некоторое время оторопело смотрел на нежданного пленника. Не придумав ничего путного, он с чувством сплюнул на пол и пошел за Троцким, намереваясь приставить того в качестве часового, а самому вздремнуть часок-другой.
— Просыпайтесь, батоно капитан, — тряхнул его за плечо Туташхиа, — англичане вокруг.
Разлепив глаза, Арсенин взглянул на брегет, с удивлением констатировал, что проспал не менее пяти часов, и перевел вопросительный взгляд на абрека.
— Мы два поста спокойно проехали, — невозмутимо продолжал тот, не сводя дуло маузера с напряженных спин машиниста и кочегара, — а эти явно остановить нас хотят.
Выглянув в прорезь щита, Арсенин увидел цепь солдат в красных мундирах, растянувшуюся вдоль насыпи, и корнета, усиленно размахивающего руками.
— Тормозите, — буркнул капитан, сдирая с себя куртку. — Тормозите, кому сказал! — Открыв верхнюю половину створки, он высунулся в проем, сверкая нательной рубахой, перекрещенной ремнями подтяжек, и заорал хриплым спросонья голосом:
— Какого черта вам нужно, корнет?!
— Это я вас хочу спросить, каким чертом вас занесло на наши позиции?! — Англичанин, пытаясь рассмотреть Арсенина, задрал голову, отчего его и так юное лицо приняло выражение как у удивленного ребенка. — У меня на счет вас распоряжений не имеется!
— А такое слово «приказ» доводилось слышать?! — Арсенин, состроив как можно более свирепую физиономию, судорожно соображал, как ему выкрутиться из создавшегося положения. — И вообще! Как вы обращаетесь к старшему по званию, наглец?!
— Простите, сэр! — побледнел корнет. — Но вы без мундира, и я не знал вашего звания, сэр… Я просто хотел узнать, кто вы такие, сэр.
— Свои, кто же еще, — примирительно буркнул Арсенин, — чужие здесь не ходят. Что вы там про позиции говорили, корнет? Карта с разметками есть?
— Есть, сэр, — кивнул юный офицер, — только она в блиндаже, сэр. Разрешите, я пошлю за ней рядового?
— Ждать его еще, — недовольно проворчал капитан, передавая корнету собственную карту. — Я надеюсь, у вас память хорошая, так что нанесите наши и известные вам вражеские позиции, да побыстрее.
— Отлично, — удовлетворенно фыркнул Арсенин, забирая карту у корнета. — Теперь можете быть свободны. Прикажите своим людям не вертеться под ногами, мы начинаем работу! — Захлопнув бронеплиту, капитан развернулся к машинисту. — А теперь заставь свою машину нестись во всю прыть, нам нужно поскорее отсюда убраться.
Развернувшись к абреку, Всеслав нахмурил лоб:
— Пока едем, надо придумать что-то такое, чтобы буры на подходе нас не расстреляли. Дато! Пока я думать буду, отправь Корено, чтоб тот Троцкого сменил. Как сменит, Льва сюда отправь, может, на пару чего путное придумаем.
— А чего голову ломать, Всеслав Романович, — удивленно приподнял брови Троцкий, когда Арсенин разъяснил ему суть проблемы. — Высунем в окно белый флаг — и вся недолга! Буры — люди незлобивые, авось по белому флагу стрелять не будут.
— Мне бы вашу уверенность, юноша, — проворчал Арсенин. — Однако других идей все равно нет, так что последуем вашему совету. Только где б нам флаг раздобыть?
— Может, из моей нательной рубахи сделаем? — чуть смущенно произнес Троцкий. — Она, правда, уже не совсем белая, но и до черной ей еще далеко…
Привязав рубаху за рукава к стволу винтовки, Арсенин просунул импровизированный флаг в прорезь бойницы и истово перекрестился:
— Помогай нам Богородица, чтоб буры все как надо поняли… А-а-а!!! Да что ж это такое, черт возьми! — заорал он, когда снаряд, прилетевший с британской стороны, грохнул по борту одного из вагонов. — Не те, так эти пришибут. Механик! Ходу давай, ходу!
Через десять минут и еще три попадания бронепоезд въехал в ложбинку между холмами, но уже на позициях буров, и, сбавив ход, постепенно остановился. Арсенин сдвинул дверцу в сторону и устало вздохнул — вокруг паровоза стояло не менее полусотни человек, держащих его под прицелом винтовок.