Такая полевая работа оказывалась для солдат утомительной. Но зато через несколько часов поле перед русскими позициями было чисто от зеленых зарослей: на земле лежали только сломанные стебли гаоляна. Становилось ясно и солдатам, и офицерам, что теперь японская пехота уже не сможет скрытно подобраться к их окопам, не сможет неожиданно, без криков «банзай!», подняться в атаку. Виленские стрелки понимали, что это была забота о их жизнях со стороны полкового командира.
Для постороннего человеческого глаза поля высоченного гаоляна на равнинах Маньчжурии казались бескрайними. Они стали настоящим бедствием для воюющих сторон, что признавали и русские, и японцы. Уже после войны, в 1910 году, Н.Н. Юденичу довелось прочитать один из трудов Военно-исторической комиссии Генерального штаба, посвященном Русско-японской войне. О гаоляне там говорилось следующее:
«Гаолян — однолетнее травянистое растение рода сорго семейства злаковых. Гаолян в Маньчжурии был самым полезным, наиболее распространенным и крайне необходимым для населения.
Зерна этого растения, разваренные в воде, служили беднейшим жителям почти единственной пищей, кроме того, они шли на выделку «ханшина» или местной водки. Листья гаоляна служили кормом для скота, стебель — материалом для топлива, для устройства изгородей, крыш, потолков.
При этом гаолян был неприхотлив, рос на всякой почве, требовал очень мало удобрения и давал громадные урожаи.
Обширные поля высокого гаоляна оказались для наших войск совершенно новым и незнакомым им явлением крайне затрудняли ориентировку для непривычного человека, мешали начальству в руководстве войсками, уничтожали связь между войсковыми частями, затрудняли охранение и разведку давали больше выгод наступающей стороне, чем оборонявшейся, но исключительно при том условии, если в самом пользовании гаоляном уже приобретен известный навык.
Во всяком случае, поля гаоляна составляли одну из заметных особенностей края, много влиявших на чисто тактические подробности, а следовательно, и на результаты разыгравшейся борьбы».
Полковник Юденич относился к числу тех военных начальников, которые стремились скорее и полнее познать эти «тактические подробности» ведения боев среди зарослей гаоляна на Маньчжурской равнине. Лучшим свидетельством отдачи от таких познаний командира виленских стрелков были боевые потери среди полков 6-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии: 18-й полк почти во всех делах нес наименьшие потери. И в обороне, и при наступательных действиях. Правда, такое положение сохранялось до Мукденского сражения.
Отличительной чертой Николая Николаевича и на Японской войне, и на последующей Мировой являлось то, что он стремился познать неприятеля, его сильные и слабые стороны, размышлял о том, как нейтрализовать первые и реализовать вторые. То есть командир полка был предельно вдумчив и не искал на войне «его величество случай».
Война на полях Маньчжурии велась в основном пехотой. Дела для кавалерии находилось на удивление редко. Японцы с начала войны постепенно научились у русских обстреливать окопы противной стороны прицельным огнем из винтовок. При этом вражеские стрелки старались подобраться как можно ближе. Однако Юденич быстро просчитал, что от такой пальбы большого урона понести было нельзя. Понимание этого позволяло ему реально прогнозировать боевую ситуацию.
Но это касалось только пехотного огня. Хуже было тогда, когда недостроенные позиции подвергались артиллерийскому обстрелу. Дело было даже не в плотности артиллерийского огня. Японские снаряды, начиненные шимозой (пикриновой кислотой в виде плотной мелкозернистой массы), рвались с оглушительным треском и по убойной силе заметно превосходили русские снаряды, начиненные пироксилином, взрывная мощь которых оказалась намного меньше.
Из этой непростой ситуации, которая исчислялась излишней потерей человеческих жизней, полковник Юденич нашел, как виделось его сослуживцам, оптимальный выход. Он старался выводить свои батальоны на новые огневые позиции под вечер, когда японская разведка многого увидеть не могла. За ночь стрелки успевали, обливаясь потом, вырыть окопы в полный профиль и подготовить укрытия от снарядных осколков. Когда по утру неприятель обнаруживал новые позиции русской пехоты и начинал обстреливать их «шимозой», то проку от этого было уже мало: земляные брустверы «вбирали» в себя осколки и глушили силу взрывной волны.
Маньчжурская армия по воле ее командующего генерала от инфантерии А.Н. Куропаткина шаг за шагом отступала все дальше на север от осажденного Порт-Артура. Сибирские стрелки дрались мужественно, но при этом из-за плохого командования часто несли неоправданные потери. Почти каждый день из полка виленских стрелков уходили в Россию похоронки, подписанные полковым командиром. Это было горестное занятие — в такие часы полковник становился хмур и неразговорчив.
События, которые свершались помимо его воли, порой угнетали Николая Николаевича. Он видел, что у полкового священника в отдельные дни дел оказывалось невпроворот — тот едва успевал отпевать «убиенных» воинов, погибших «за Веру, Царя и Отечество» на чужой китайской земле.
Погибших в боях и умерших от тяжелых ранений хоронили, за редким случаем, в братских могилах. Когда на могилу бросалась последняя лопата земли, священник, еще совсем молодой человек, проникающим в душу голосом читал отходную молитву:
«Новопреставленных рабов Божьих, православных воинов, за веру, царя и Отечество на поле брани живот свои положивших: (перечислялись по именам) и их же имена Ты, Господи, веси, в недрах Авраама учинить, с праведными сопричтет и нас всех помилует и спасет, яко благ и человеколюбец».
После произнесения этой молитвы солдаты старательно равняли на чужой для них земле могильный холмик. Из обтесанных кольев ставили скромный крест, на нем чернильным карандашом старательно выводили имена захороненных здесь бойцов. Если их оказывалось много, то не писалось ничего.
После установки креста над могильным холмиком мелькали руки осенявших себя крестным знамением стрелков. После этого толпа людей с непокрытыми головами медленно расходилась по ротам. В такие дни даже в короткое время приема пищи не слышалось ни шуток, ни смеха. Всем думалось о другом.
Война на полях Южной Маньчжурии шла своим чередом. Одна сторона настойчиво наступала, другая держала непродолжительную оборону и отходила, занимая, как казалось Куро-паткину и его штабу, на выгодных рубежах новые позиции. 18-й стрелковый полк участвовал во многих боях. Среди них были такие, которыми виленские стрелки и их полковой командир могли гордиться. Таким оказалось славное для них дело под Ян-сынтунем.
Уже будучи в генеральских чинах, Николай Николаевич не раз наставлял подчиненных ему командиров примерами борьбы за Янсынтунь. Дело обстояло так. Виленские стрелки после очередного марш-броска назад заняли позиции на окраине этого большого китайского селения. Солдаты укрывались в наскоро вырытых неглубоких еще окопах среди полей неубранной, но созревшей чумизы, над которой то там, то здесь возвышались гаоляновые «клочки». В ротах не хватало саперных лопаток, чтобы углубить окопы, соединить их в траншею, не было кирок, заступов. Поэтому приходилось порой ковырять землю и выбрасывать ее на бруствер голыми руками.
Японцы готовились к атаке. Их артиллерия, выдвинув батареи к передовой, время от времени совершала короткие огневые налеты на позиции русской пехоты. Снаряды рвались с недолетом, и потому раненых в полковом лазарете набиралось немного. Наши пушки пока молчали, ожидая начала вражеской атаки. Артиллеристы старались не показывать неприятелю свое расположение, поскольку время открытия огня для срыва атаки японской пехоты еще не пришло.
Юденич приказал полковому штабу разместиться в крайней глинобитной фанзе Янсынтуня. Солдаты проломили деревенскую стенку, чтобы имелся прямой выход в поле. В стене наделали бойниц для стрелков: командир полка мог теперь и без помощи бинокля обозревать позиции своих батальонов и рот перед брошенной жителями деревней.
Юденич тревожился, поскольку ожидал, по всем признакам, сильной неприятельской атаки. Он не зря поостерегся: высланные им в ночь усиленные секреты японцы к утру вытеснили на линию окопов и подобрались к ним на дальность ружейного выстрела. Более того, прикрываясь теменью, они произвели разведку боем. Однако виленские стрелки-сибиряки встретили атакующих силой до батальона винтовочными залпами. Японцы в том эпизоде не упорствовали и, потеряв два-три десятка человек убитыми и ранеными, сразу отошли на исходные позиции. На рассвете в бинокль было видно, как вражеская пехота скапливалась для новой атаки, но уже в гораздо более значительных силах.
Полковой командир мог быть доволен отражением ночной атаки. Убитых не оказалось, хотя раненых шальными пулями набиралось изрядно. Пришлось разгрузить ряд обозных повозок, чтобы раненых засветло отправить в тыл.
Из дивизии прибыл начальник штаба полковник Цихановс-кий, с которым у Юденича состоялся резкий разговор: в полку не было ни одной карты местности. Без такой карты можно было и заблудиться среди китайских деревень, названия которых ничего не говорили, и соседей справа и слева не увидеть. Цеханов-ский признал правоту претензий командира 18-го полка, и уже к вечеру такие карты местности из штаба дивизии были доставлены нарочным. Теперь они имелись даже у каждого ротного начальника.
Атака Янсынтуня началась под вечер. Артиллерийский обстрел заметно усилился: вражеские батареи пристрелялись к позициям русской пехоты и снаряды теперь рвались близ окопов. Из рот доносили о потерях ранеными. Юденич, побывав в траншее ближайшей роты, приказал всему полку врыться в землю еще глубже.
Солнце уже клонилось к закату, когда выдвинутые вперед дозорные донесли о том, что неприятельская пехота изготовилась для атаки. Дозорам было приказано вернуться в цепь. Японцы пошли вперед совсем не так, как это делалось русской пехотой, которая наступала цепями. Вражеские солдаты поодиночке, группами в два-три человека пробегали с сотню шагов вперед и падали на землю. Было видно, как они лопатками или руками сразу же набрасывали перед собой небольшой холмик вспаханной земли. К передним подбегали еще и еще пехотинцы, и вскоре перед русской позицией залегла уже не одна цепь атакующих.