Приказав оставить на речном берегу все тяжести, в том чис-пе и вещевые мешки, Юденич в ходе очередной атаки японской пехоты ударил ей во фланг. Успех превзошел все ожидания: неприятель, оказавшись под двойным, ударом (минчане, получив неожиданную поддержку, поднялись в контратаку), стал спасаться бегством в близкое Сандепу, преследуемый виленскими с грелками.
Казалось, что русским удастся с ходу ворваться на южную окраину этого большого китайского селения. Но перед самой деревенской стенкой атакующие стрелки были встречены таким
яростным огнем из пулеметов и винтовок в упор, что вынужденно залегли и ползком отошли назад. При свете горящих фанз] Сяоцзы японцы достаточно хорошо просматривали подступы к! укреплениям Сандепу с этой стороны и могли вести прицель-j ную стрельбу.
В темноте стрелки укрылись за крепкой глинобитной стеной 1 горящей Сяосуцзы, где уже скопились пехотинцы наступавших! Подольского и Житомирского полков. Вражеские пули не пробивали стенку, и в такой более спокойной обстановке командиры полков и батальонов смогли навести порядок среди перемешавшихся нижних чинов. Ротное начальство до младших унтер-офицеров срывали голоса, собирая вокруг себя солдат.j Наступила ночь, но перестрелка все не утихала.
Решив не выходить из боя, то есть не отходить к берегу Хунь-хэ, полковник Юденич развернул несколько своих рот в цепь. Туда же были отправлены лучшие стрелки из остававшихся за] стенкой рот. Цепь, как боевое охранение, в темноте выдвинулась на близкие подступы к Сандепу. Стрелки стали прицельно бить по вспышкам ружейных выстрелов из бойниц стены Сандепу, начали прицеливаться и к пулеметным гнездам японцев, устроенных на земляном валу.
Ночью пришел приказ корпусного командира, который подтверждал ранее полученный приказ овладеть «редюитом Сандепу». Под полевым укреплением понималось «важное на карте» селение Сандепу, почти не тронутое артиллерийским огнем. Командир корпуса собственноручно повелевал командиру 14-й j пехотной дивизии генерал-майору С.И. Русанову:
«Проведенную атаку 14-й одобряю, благодарю полки за геройство. Приказываю взять редюит Сандепу. Приду к вам на помощь, но не сейчас. В добрый час, с Богом».
Но одно дело было ставить боевую задачу, а другое — ее исполнять. Одна-единственная пехотная дивизия, только-только прибывшая в Маньчжурию из России, по сути дела еще не обстрелянная, взять такой оборонительный узел, как Сандепу, не : могла. Пехотинцы не спали уже третьи сутки подряд, горячей пищи не видели, сухарей из тыла не подвозили. Патроны подходили к концу, должной поддержки артиллерии все не было. Командиров стало пугать то, что солдаты засыпали в поле прямо под разрывами вражеских снарядов. Ротные санитары выбивались из последних сил, а раненых все не убывало.
Командир 14-й пехотной дивизии генерал-майор Русанов, но настоянию своего начальника штаба полковника Трегубо-иа, устроил военный совет с командирами своих полков. Был приглашен и полковник Юденич, который так удачно помог минчанам отразить вражескую атаку. На совете было принято следующее решение: не закрепляться на ближних подступах от нетронутого артиллерийским огнем Сандепу, а отступить от этого китайского селения во избежание новых неоправданных потерь в людях.
Отход с поля боя осуществлялся ночью небольшими группами, чтобы не привлекать к себе внимание японских батарей. 18-й стрелковый полк, унося раненых и погибших, отошел к деревне Вандзявопу, стоявшей на берегу Хуньхэ. Выгоревшая дотла (Іяосуцзьі и погоревшая во многих местах Баотайцзы возвраща-нась неприятелю, который утром поспешил занять эти укрепления своей пехотой.
Юденич уводил бригаду, которая находилась под его временным командованием, назад с тяжелым сердцем. Отход русских от Сандепу понимался как понесенное на войне поражение. Тогда он еще не знал, что бесплодный штурм японских позиций под )тим китайским селением силами всего одной пехотной дивизией обернется большой неудачей для всей Маньчжурской армии. Известие о понесенных потерях, а они оказались значительными, только усугубит общее уныние отступавших к северу в очередной раз по приказу Куропаткина русских войск.
Хотя русские отступили от самого Сандепу, ожесточенные иблизи его, в излучине реки Хуньхэ, продолжались. 20 января 5-я стрелковая бригада совместно с 1-й стрелковой бригадой (ее начальником штаба был полковник Лавр Георгиевич Корнилов, будущий Верховный главнокомандующий России и вождь Добровольческой армии) атаковали японцев, укрепившихся в одной из китайских деревень. Стрелкам пришлось пробиваться иперед сквозь сильный ружейный, пулеметный и артиллерийский огонь, бивший почти в упор. Все же деревня была взята хорошо скоординированным приступом с двух сторон. Японцам пришлось спешно отступать из нее к Сандепу.
В том бою за безвестную китайскую деревню полковник Н.Н. Юденич получил ранение в левую руку. Опасным оно, к счастью, не оказалось, и после перевязки он остался в строю. Это было его первое ранение на войне, но не последнее.
Японская сторона не сразу поверила в то, что в деле при Сандепу ей одержана большая победа. Но когда стало ясно, что продолжения столкновения здесь не будет и что русские начали отход в северном направлении, японское командование сочло состоявшийся бой за свою викторию. Во фронтовых сводках, которые поступили в столицу Страны Восходящего Солнца, рапортовалось:
«Доблесть воинов императорской армии. Отступающие русские силами многих пехотных полков атаковали день и ночь позиции нашей пехоты у селения Сандепу. Но храбрость солдат и офицеров микадо не позволила им ворваться в него. Противники — пехотинцы и сибирские стрелки — понесли большие потери, которым не было равных со времени боев на реке Шахэ».
С ситуацией на полях Маньчжурии полковник Н.Н. Юденич разбирался вполне. Ему, недавнему выпускнику Николаевской академии Генерального штаба, было ясно: корпусные командиры генералы Гриппенберг и Штакельберг перемудрили, а Куропаткин, при всех его прошлых боевых заслугах, вновь оказался не на высоте. Было от чего печалиться. Суворовским духом «Науки побеждать» в Японской войне и не пахло. И время было не то, и военачальники были не те.
Николая Николаевича больше всего поражало то, что в Маньчжурской армии царил дух не одобрения любой инициативы, даже в ситуации боя. Такая атмосфера царила не только в штабе Куропаткина, но и в корпусных штабах. То, что разумное самостоятельное решение не приветствовалось высоким начальством, стало в Японской войне настоящей трагедией для старшего состава русского офицерства. Они понимали, что так воевать нельзя.
Юденичу не раз приходилось сталкиваться с осознанием того, что его инициативность «ограждена» со всех сторон осторожнейшими приказами свыше.
Показательным стал такой случай. От местных китайцев стало известно, что часть японской пехоты, укрепившейся в деревне Тхоудолуцзы, по какой-то причине оставила ее и спешно ушла в сторону недалекой железной дороги. Против Тхоудолуцзы тогда занимали позицию Виленские стрелки. Полковник Юденич, проверив полученную информацию, спешно запросил корпусной штаб о разрешении ему атаковать деревню. Командир 18-го стрелкового полка рассчитал, что для ночной атаки нрлжеской позиции будет вполне достаточно одного стрелково-н> батальона и полковой пулеметной команды.
Полученный из штаба корпуса запрет был категоричен. Такій отказ на просьбу проявить частную инициативу на войне командир виленских стрелков ожидал получить меньше всего. Корпусной командир отвечал полковнику Н.Н. Юденичу: «Атаку ночью Тхоудолуцзы не разрешаю. Вы рискуете потерять много людей заблудившимися и отрезанными от своих. Берегите своих людей. Не ввязывайтесь в случайные бои».
■
Приказ есть приказ, его следовало исполнять. Солдат Юденич берег и без указания свыше. Делал он это так, как только iiiKoe было возможно на войне. Но вот с тем, что ему не следовало «ввязываться в случайные бои» с японцами, Николай Николаевич согласиться никак не мог. На то и была бескомпромиссная война, чтобы изо дня в день сражаться с врагом за окончательную победу. Тем более что побед действительно больших в Маньчжурии русское оружие пока не видело.
Николай Николаевич не оставил после себя мемуаров о Японской войне. Но он был хорошо знаком со многими опубликованными воспоминаниями. Он особенно отличал среди прочих мемуаров небольшую по объему книгу Ф.В. Ковицкого под названием «Японцы о боях у Сандепу», с которой ему довелось познакомиться еще в рукописи. Больше всего в ней Юденича иоразило заключение:
«Так закончилась эта операция, единственная в своем роде даже в ряду наших беспрерывных несчастий минувшей кампании, операция, представлявшая собой яркое воплощение нашей робкой, схоластической стратегии, нашей бесталанности, нашей растерянности. Та развращающая боевая обстановка, в которой уже 10 месяцев воспитывались наши войска при содействии гибельной системы постоянных отступлений и неизменных запугиваний силой и искусством неприятеля, в Сандепу уже давала свои плоды и сильнее вражеских пуль и штыков разрушала нашу армию. Бои у Сандепу наглядно показали, как сильна была наша вооруженная сила в материальном отношении, но как слаба она была уже в то время духом, боевым воодушевлением, способностью к смелым наступательным действиям.
В каждом неприятельском отряде, каков бы он ни был, мы видели превосходные силы, каждый энергичный шаг противника быстро приводил нас к сознанию невозможного сопротивления. Если сопоставить наш способ действий в январской операции с японским, то получится любопытная картина: мы начали наступлением, а кончили обороной, японцы начали отчаянной обороной, едва державшейся против наших подавляющих сил, а кончили смелым наступлением.
Начав операцию с огромным количеством войск (2-я Маньчжурская армия к началу боев за Сандепу состояла из 123 батальонов пехоты, 92 эскадронов и сотен конницы и 436 артиллерийских орудий), мы с каждым днем, точно утомляясь, вводили в дело все меньшие и меньшие силы; неприятель же, имевший в первые дни боев совершенно ничтожные силы, удесятерил их в течение 2—3 дней нашего вялого наступления.