Естественно, что один полк отважных стрелков не мог остановить продвижение двух турецких армейских корпусов — 9-го ■ и 10-го. Они вышли на рубеж селений Арсенян — Косор. Именно в это время 11-й корпус, выполняя предписание Энвер-паши, повел наступление на русский Сарыкамышский отряд и завязал упорные бои на линии селений Маслагит — Арди.
Муширу Энвер-паше и генералу фон Шеллендорфу казалось, что все идет по намеченному им плану, если не считать «маленьких сбоев и недоразумений». Наступавшим среди гор турецким войскам удалось достичь немалого тактического успеха. После кровопролитного боя был захвачен город Ардаган. Турки устроили там страшную резню христианского армянского населения. Когда русские отобьют Ардаган, то увидят страшную картину — вырезанные до последнего человека армянские семьи, дома, подвалы, колодцы, заваленные безжалостно убитыми мирными людьми.
Переданное по радио сообщение о потере Ардагана серьезно встревожило начальника штаба кавказских войск. Из этого города шел прямой путь в Боржомское ущелье, выход из которого у Боржоми стерегла лишь одна дружина ополчения. Юденич сумел парировать такой выпад Энвер-паши в ближайшие же дни. Из Тифлиса к месту событий сперва по железной дороге, а потом походным порядком была срочно переброшена Сибирская казачья бригада с конно-пулеметной командой и оренбургской казачьей батареей. Она своевременно закрыла туркам путь в Боржомское ущелье.
В эти дни на Кавказ прибыл император Николай II, который совершал поездку по фронтам для поднятия боевого духа русских войск. Император побывал в крепости Карс и селении Сарыкамыш. Государя сопровождали начальствующие лица Отдельной Кавказской армии, в том числе и генерал-лейтенант Н.Н. Юденич. Свидетельницей посещения кавказских войск монархом оказалась Христина Семина, медицинская сестра одного из Карских госпиталей, жена полкового врача Ивана Семина. Оказавшись после Гражданской войны в белой эмиграции, рядовая участница Великой войны писала в своих воспоминаниях о том памятном для нее дне:
«— Барыня! Сейчас приходил казак из штаба, спрашивал барина, я сказал, что их нету — уехал на позицию за ранеными.
Император приезжает сегодня в три часа! Государь будет ехать по нашей улице. Так чтобы на заборе не висело солдатское белье, сказал казак.
Бедный мой Ваня. Только несколько часов не дождался, чтобы посмотреть на Государя! Мне хотелось плакать от обиды, что его здесь нет. Такая великая радость увидеть живого, не на портрете, вот здесь, в глуши, на краю великой России, нашего Государя!.. Мне хотелось с кем-нибудь поделиться таким великим событием, говорить о Нем! Я пошла и постучала в дверь к Штровманам.
— Мадам Штровман, Государь приезжает в три часа.
Она открыла дверь и сейчас же спросила:
— Вы думаете, я могу стоять на улице?..
— Я не знаю!
— Дайте мне вашу форму, чтобы я могла стоять поближе к Нему!
— Вон, посмотрите, солдаты пришли. Идемте, я дам вам косынку.
Потом я надела шубу и вышла на улицу. Она была полна солдат. Они становились по два в ряд вдоль всей улицы от поворота с главной и до самого госпиталя.
Никогда еще, кажется, у меня не было такого чувства радости и каких-то сладких слез!.. Я радуюсь такому счастливому дню. Может быть, единственному дню моей жизни? И почему-то хочется плакать! Слезы сами катятся из глаз В носу мурашки, губы дрожат, не могу слова выговорить.
Солдаты стоят веселые, здороваются со мною, а я плачу.
— Здравствуйте, сестрица! Радость-то какая — сам Государь приезжает к нам!
— Да! Большая радость! — еле выговариваю я, а слезы ручьем льются из моих глаз.
Солдаты тоже как-то присмирели.
— Да! Это не каждому доводится видеть-то Государя Императора, — говорит солдат.
— Погодка-то какая стоит! Только для парада Государева! — говорит другой.
Они поближе придвинулись ко мне, чтобы вести общий разговор.
— Прямо, значит, с поезда и в церковь, а оттедова, по этой самой улице, в штаб и госпиталь. Поздоровается с ранеными, поздравит! Кому Егория повесит. Ну, потом, конечно, и подругам, прочим делам поедет.
— Я, так думаю, что Государь по другим улицам обратно поедет, чтобы, значит, все могли его видеть, — сказал бородатый солдат.
— А вы весь день будете стоять, пока Государь не уедет?
— Нет, сменят. Как обратно проедет — так и уйдем! Мороз сегодня шибко крепкий, — говорит солдат, постукивая нога об ногу.
Я только сейчас обратила внимание на их шапки, на которых вместо кокарды были крестики. Да и сами они какие-то бородатые и совсем не молодые!
— Почему у вас на шапках крестики?
— Мы второочередники! Здесь фронт спокойный, как раз для таких, как мы — старики. А вы, сестрица, из каких краев будите? — спросил солдат.
— Я здешняя, кавказская, — из Баку.
Вышла мадам Штровман, в моей белой косынке.
— Можно мне стать впереди вас, солдаты?
Все сразу обернулись.
— Впереди стоять нельзя! Но тут стойте, нам не помешаете! Места хватит, только долго не простоите на таком морозе! Еще рано! Поди, в церкви сейчас!
Я пошла в комнату, чтобы согреться, замерзла стоять, но в комнате еще тоскливее стало.
— Барыня! Едет, едет! — кричит Гайдамакин.
Я выбежала на улицу и сразу точно горячей волной обдало меня! — Ура! Ура! Урааа! Неслось снизу улицы. Солдат узнать нельзя было: лица строго-суровые. Стоят как по ниточке, по два в ряд, держа ружья перед собой. Офицеры чуть впереди солдат, вытянув шеи туда, откуда несется все громче и громче урааа! Вдруг снизу волна словно поднимается: ширится в громком ура!.. И дошло до нас. Я хотела тоже кричать ура, — раскрыла рот, но спазма сжала мне горло и вместо ура вырвались рыдания.
И ура неслось все громче и громче! Показались какие-то автомобили — один, другой. Я протираю глаза, хочу лучше видеть, а слезы снова ручьями бегут. А солдаты так радостно, так могуче кричали приветствие своему Государю!
Вот! Вот он! Кланяется на обе стороны. — Какое грустное лицо! Почему так Ему грустно?..
Вот и приехал! Скрылось светлое видение.
Я оглянулась. Мадам Штровман сидела на дощатом заборе и счастливо улыбалась.
— Слава Тебе, Господи! Удостоился увидеть Государя! Теперь и умирать не страшно! — оборачиваясь ко мне, говорит солдат, утирая рукой слезы.
И не один он плакал. Плакали и другие; вытирали глаза кулаком.
— Не поедет больше по этой улице Государь, — говорит солдат, сморкаясь прямо рукой и сбрасывая на снег.
— Ну вот, теперь пойдем обедать. Прощайте, сестрица.
— С Богом! — говорю я и тоже иду домой.
Сейчас же пришла Штровман.
— Знаете, что я думала. Он — что-нибудь совсем особенное! А Он такой же, как и все офицеры!
— Мне все равно, что вы думали, но это Россия, это моя родина, это все, все чем мы, русские люди, живем. — Я ушла в свою спальню и долго еще там плакала. О чем? И сама не знаю».
Посетив крепость Карс и Сарыкамыш, император Николай II посетил полки на передовой, на виду у конных пикетов турок, стоявших дозорами на ближайших вершинах. Монарх всюду щедрой рукой раздавал Георгиевские кресты — солдатские «Егории», посещал раненых в госпиталях и полковых лазаретах, обедал среди воинов.
Николай I покидал горный край, очень довольный состоянием и боевым настроем Отдельной Кавказской армии.
Битва за Сарыкамыш — главное событие Первой мировой войны на Кавказе в кампании 1914 года — началась уже после отъезда императора. Именно это приграничное селение стало целью наступательной операции, задуманной Энвер-пашой для
3-й султанской армии. Военный министр Турции, решивший лично возглавить ее, уповал только на победу. Но сражение прославило не мушира, а русского генерала Николая Николаевича Юденича.
Исследователи, военные специалисты отмечают, что план, разработанный немецкими советниками Энвер-паши, был действительно хорош. Будь он исполнен так, как задумывался, русской Отдельной Кавказской армии грозил, если не полный разгром, то тяжелое поражение в приграничье, на своей же территории. И, как следствие понесенного поражения, появление турецких войск в Закавказье. Но этого не случилось во многом] благодаря полководческому дарованию Юденича.
Почему атакующий удар 3-й турецкой армии планировался! именно по Сарыкамышу? А не, скажем, по другой тыловой базе русских, Карской крепости? Крепость имела сильный гарнизон и немало артиллерии. На конечной же станции фронтовой узкоколейной дороги русских гарнизон разительно отличался своер немногочисленностью. На этот счет разведывательные данные^ штаб Энвер-паши имел самые достоверные.
Тыловой Сарыкамышский гарнизон состоял из двух дружин 1 ополчения, охранявших пристанционные армейские склады. Такие дружины состояли из призываемых по случаю войны военнообязанных старших возрастов. Офицерский состав тоже составляли запасники. И те и другие отвыкли от воинской службы и давно не держали в руках оружие. Вооружали таких ратникоп зачастую устаревшим оружием — берданками, которые бережно хранились в арсеналах для такого случая.
На конечной станции узкоколейки были расквартированы еще и два железнодорожных эксплуатационных батальона. Люди в них были годны к службе еще меньше, чем ратники ополчения. Они были вооружены теми же берданками, имея по пятнадцать (!) патронов на человека. В местном военном госпитале имелось небольшое число вооруженных санитаров-нестроевиков. Это было все, из чего состоял Сарыкамышский гарнизон.
Но по совершенной случайности в тот день на железнодорожной станции оказалось несколько стрелковых взводов. Они отправлялись в тыл из разных частей для формирования нового 23-го Туркестанского стрелкового полка. Стрелков набиралось на две неполные роты. По подобному случаю в Сарыкамыше оказались и два орудийных расчета с трехдюймовыми пушками. Также случайно оказались в тот день на станции прибывшие с последним поездом и более сотни (по ряду сведений — две сотни) выпускников-прапорщиков Тифлисского военного училища, ехавшие на фронт и имевшие личное оружие.