ъютант, — живой вестник полка. Он должен все знать, и он должен все рассказать — как там?
Ко мне близко-близко подходит мать и тихо говорит:
— Сыночек к тебе хотят подойти Боевы, да стесняются. Ведь их Гриша убит в полку. Отец и жена хотят расспросить: как он погиб, но боятся к тебе подойти, сыночек.
Воспоминания о гибели Гриши и то, что Боевы хотят подойти, да «боятся», — кровь ударила мне в лицо.
— Где они? — схватив руку матери, болезненно произнес я.
— А вон в сторонке, за могилами, — ответила она, указывая кивком головы.
Бросаю всех своих многочисленных родственников и через могилы, заросшие свежей травой, быстро, перескоком, приближаюсь к ним.
Они стоят грустные, словно пришибленные — отец, мать, сноха и меньший сын.
— Дяденька, здравствуйте! Христос Воскресе! — очень почтительно и радостно говорю я, обнимая и целуя его в совершенно сухие губы — растерявшегося и убитого горем казака-старика 45 лет от роду. Жена его уже горько плачет, приговаривая:
— Гри-шут-ка на-аш па-ги-ип.
Обнимаю и целую старушку, залившуюся при виде меня еще больше горючими слезами. Все ведь они знают меня еще с пеленок, как своего родного соседа-казачонка, и вот теперь я — офицер, живой, здоровый, веселый, счастливый и прибывший с фронта, где погиб их старший сын, будущий кормилец стариков. Рядом стоит сноха, жена Гриши. Стоит, горестно потупившись, и молча плачет.
— Жена Гриши? — спрашиваю ее, сам уже готовый расплакаться.
А она, горемычная вдовушка в свои 22 года, вместо ответа бросилась ко мне, повисла на шее и залила слезами и мои боевые ордена, и аксельбанты, и своим неутешным горем перевернула всю мою душу. И мне стало так неловко, даже стыдно, что я так нарядно одет, когда у них большое и непоправимое семейное горе. И мои боевые офицерские ордена, честно заслуженные в должности младшего офицера сотни, меня уже смущали и давили на психику.
Успокоились. Начались расспросы, как всегда у неискушенного казачества: где? когда? как именно погиб Гриша?
Что я им мог сказать в утешение? Сын ведь погиб, погиб безвозвратно. Я даже не мог сказать им всю правду, чтобы еще больше не усилить их горе. Что он, Гриша, убит в лоб, убит наповал, не пикнув, как цыпленок, так как такие подробности их убили бы еще больше. Ведь все хотят услышать, что «умирающий еще дышал, смотрел, вспоминал отца, мать, женушку-подруженьку и перед последним вздохом просил им кланяться». А тут — их сын и муж убит «наповал и в лоб». И какое могло быть здесь утешение для них.
Рассказал подробно, как их хоронили. Сказал, что мы умыли их лица, поставили православный крест (я не сказал, что это был маленький крестик из палочек, чтобы не огорчать их). Сказал, что могилу можно будет после войны найти и тело перевезти в станицу. Это я врал уже умышленно, желая хоть чем-нибудь, хоть как-нибудь посеять в их душах радость, утешение, успокоение.
От этого рассказа, вижу, посветлели их лица. Они уже смотрели радостно на меня, уже рассматривают мой мундир, ордена. Они уже называют меня по-станичному, по старому — Федюш-ка. Но мне от всего этого стало неловко. И вот почему. Их сын, рядовой казак, погиб в бою, зарыт в чужой «распроклятой турецкой земле», и вот он, офицер, не только что жив, но и здоров, весел, приехал в отпуск, да еще к самой Святой Пасхе и — с орденами Ну, какая же тут может быть справедливость?!.
Были тяжкие минуты, и было такое человеческое горе, которое никакими доводами, никакой логикой не доскажешь и не докажешь.
Наговорились. Успокоились».
Нейтрализуя Персию, пришлось вспомнить о том, как настойчиво турецкая и германская агентура стремилась утвердиться в Афганистане. По решению Ставки Верховного главнокомандующего в декабре 1915 года в Туркестанском военном округе вновь
был сформирован Хорасанский отряд: около тысячи человек при четырех конных орудиях. Он перекрывал границу иранской провинции Хорасан с Афганистаном на всех известных караванных тропах. Казаки-семиреченцы своими действиями сразу отбили охоту у вождей местных племен повоевать за обильные обеща- 1 ния посланцев Стамбула.
По договоренности с Англией, русские и британские экспе- | диционные войска установили подвижную, конную завесу на і рубеже Бирджент — Систан — Оманский залив. Этой мерой были окончательно сорваны планы Германии и Турции закрепиться в Персии. Лондон мог успокоиться за судьбу жемчужины королевской короны — Индии.
Теперь русский экспедиционный корпус мог легко выйти к границе Месопотамии. Там, на иракской земле, союзники-англичане вели тяжелые бои с турками. Но в той военной ситуации большим секретом не являлось то, что Лондон не хотел видеть на берегах Тигра и Евфрата кавказские войска. Хотя у англичан дела на юге Ирака шли из рук вон плохо, помощи у армии Юденича они пока не просили.
Лондон же не мог не тревожиться за происходящее там. Наступавший вверх по течению Тигра экспедиционный корпус генерал-лейтенанта Чарльза Таунсенда оказался разгромленным в сражении у Ктезифона 6-й турецкой армией. Ею командовал 72-летний немецкий генерал-фельдмаршал барон К. фон дер Гольц. В Турции он прошел путь от адъютанта султана до командующего сперва 1-й армией, стоявшей на защите Стамбула, затем 6-й армией, действовавшей в Месопотамии.
Войска Таунсенда под сильным натиском неприятеля стали отступать к берегу Персидского залива. Там турки осадили укрывшихся в крепости Кут-Эль-Амара англичан. Те прорвать извне блокадное кольцо не смогли. Таких попыток главнокомандующий британскими войсками (преимущественно индийскими) генерал-лейтенант П. Ноэль Лейк предпринял четыре раза.
К тому же турки создали на реке Тигр военную флотилию, противник же их подобной не имел.
Когда Верховное командование России предложило союзникам свою помощь в Месопотамии, то генерал Лейк решительно отверг ее. В результате вскоре осажденные в Кут-Эль-Амаре британские войска капитулировали. Месопотамия прославила в Первой мировой войне турецкое оружие.
К концу 1915 года 3-я турецкая армия генерал-лейтенанта Махмуда Камиль-паши сумела восстановить свои силы после Сарыкамышского разгрома и оставления ее рядов частью курдских ополчений. Более того, в нее в самом скором времени должны были влиться войска 5-й армии, защищавшей Дарданеллы от десанта союзников, и 28 тысяч призывников, которые проходили ускоренное обучение. Тогда соотношение сил окончательно сложилось бы не в пользу русских.
Армия Махмуда Камиль-паши организационно состояла из все тех же 9-го, 10-го и 11-го армейских корпусов, 2-й кавалерийской дивизии. Левый приморский фланг прикрывала 10-тысячная группа Хамди и Штанге (немца), правый, в Персии — почти 20-тысячная группа Халиля, половина которой состояла из курдской конницы. Юденичу было ясно, что поскольку неприятель восстановил свои силы, то он в самом скором времени сможет начать наступательную операцию.
Могилевскую Ставку вполне устраивало устойчивое положение Отдельной Кавказской армии, не просившей резервов. Поэтому на осень 1915 года ей были поставлены только задачи активной обороны.
Однако так воевать было совсем не в духе полководца
Н.Н. Юденича. Для начала он с разрешения Ставки создал собственный «маневренный резерв» и произвел перегруппировку армейских сил. Это, разумеется, не осталось вне поля зрения вражеской разведки и заставило Махмуда Камиль-пашу встревожиться.
Кавказский командующий, помня о просчетах в первую фронтовую зиму, на сей раз позаботился об обеспеченности войск теплой одеждой, провиантом, боеприпасами, фуражом. Не забыли и о топливе — леса имелись только в приморских горах и вокруг Сарыкамыша.
Заботили Юденича и армейские коммуникации, которые большей частью в горах напоминали караванные тропы. Дорожное строительство во фронтовой полосе он вел с поразительным размахом. Всю войну саперные роты и строевые части занимались ускоренной прокладкой новых дорог и исправлением старых.
Юденич не стал ждать, когда вражеская армия заметно возрастет по сравнению с его кавказскими войсками. 18 декабря 1915 года в Тифлисе состоялся военный совет Отдельной Кавказской армии. Он принял план новой крупномасштабной наступательной операции (зимой, в горах!), который был отправлен в Могилев на утверждение Николаю II.
Из чего исходил генерал от инфантерии Н.Н. Юденич, заявив о необходимости проведения такой сложной во всей отношениях операции? Прежде всего из соотношения и расположения сил сторон. Главные силы располагались в полосе более 400 километров от берега Черного моря до озера Ван. Дальше на Восток, заходя на иранскую территорию, удерживались, по возможности, дороги и горные перевалы.
Позиция 3-й турецкой армии выглядела достаточно устойчивой. Оба ее фланга надежно защищались самой природой. Левый — труднопроходимым хребтом Понтийского Тавра, правый — еще более неприступным горным массивом Драм-Дага. Из-за этого неприятельскую позицию предстояло рвать фронтальным ударом, поскольку обход ее с флангов представлял огромные трудности прежде всего для конницы.
Опорным пунктом армии Махмуда Камиль-паши являлась крепость Эрзерум — тыловая база и узел транспортных коммуникаций всей восточной части Турции. Основные неприятельские силы были сосредоточены на Сарыкамышском и Ольтинс-ком направлениях, что позволяло туркам вполне надежно прикрывать Эрзерум. Было ясно, что этот город-крепость они будут оборонять до последнего.
По плану наступательной операции, намеченной на вторую половину января 1916 года, одновременный удар намечалось нанести с трех направлений — Эрзерумского, Ольтинского и Битлисского. К наступлению предназначались все три армейских корпуса: 1-й и 4-й Кавказские, 2-й Туркестанский. Последнему предстояло двинуться вперед на два дня раньше других. Решающим для операции должен был стать взлом вражеской обороны в направлении селения Кеприкей: здесь создавалась ударная группировка из 20 батальонов пехоты и 15 казачьих сотен. Их порыв обеспечивался огнем 80—100 орудий. Такой плотности пушечного огня Великая война на Кавказе еще не знала.