Ничего и никому я, естественно, не оказывал, но как-то так получалось, что если я говорил своё слово, то мало кто находился, чтобы мне возразить. Думаю, тут играл роль опыт прошлой жизни. А вернее мой прежний возраст и дух. Дух воина, который подспудно ощущался окружающими. На женщин, правда, это не действовало. Разве что некоторые ловили лёгкий диссонанс, умом понимая, что куда сильнее меня, но сердцем чувствуя иное.
— Да бросьте, — беспечно махнул рукой Александр, — Гольдин может устраивать что хочет, но попечительский совет не даст испортить аттестаты накануне выпуска. Поорёт, как обычно, опять будет бухтеть, что вас, господин Вяземский, — тон парня стал нарочито передразнивающим, — стыдно за приличную даму в мужья отдать. Что подумают о Томской гимназии, выпускающей подобных неучей.
— Тише, — испуганно оглянулся Витольд, — не дай бог услышит.
— Да и пускай, — Вяземский фыркнул, — моей будущей супруге мой аттестат не понадобится. Им нужен я, а не мои оценки. Скажу по секрету, что на бал по случаю моего восемнадцатилетия уже заявились весьма влиятельные госпожи из столицы!
Услышав про бал, я невольно вздохнул и тут же об этом пожалел, потому что привлёк к себе лишнее внимание.
— Стоп! — внезапно замер Александр, расплываясь вдруг в предвкушающей улыбке, — а ведь у нашего дорогого одноклассника уже был бал!
Подскочив, он схватил меня за плечи и принялся тормошить, приговаривая:
— И чего молчишь? Нехорошо от друзей такое скрывать.
Остановившись, заглядывая мне в глаза, жадно произнёс:
— Ну, давай, рассказывай, как всё было. Расскажешь же?
Тон и глаза его, в мгновение ока стали просительными, и мне пришлось согласиться.
— Расскажу, — снова тяжело вздохнул я.
Глава 4
Я не всегда был Генералом, но всегда был связан с войной. В пятнадцать меня, как и всех с магическим даром, отправили в Ёрские казармы, где звери-наставники почти полгода вколачивали воинскую науку в будущих боевых магов Тёмной Империи. А затем сходу бросали в бой.
Расчёт был простой, да многие погибали, но те, кто выживал, за счёт хитрости ли, магической силы, иных открывшихся талантов, те уже стоили один десятерых.
Выживать — вот чему учила меня война. А тем талантом, который помог мне в этом, стала мимикрия. Любого можно обучить накладывать иллюзию, но далеко не любой сможет не просто натянуть на себя чужую личину, а стать этим существом, не только человеком. А настроить свой ментальный фон могли и вовсе единицы. Такие как я.
Я мог становиться своим среди чужих, не только внешне, образом и поведением, но даже структуру своего мышления мог подстроить под нужный формат. Честно сказать, я и сам не знал, как у меня это получается. Сама по себе магия ментала мне не была подвластна, я не мог воздействовать на других, но как-то мог менять себя.
И тогда я стал тёмным ассасином. Я проникал в крепости светлых среди бела дня, не скрываясь, спокойно проходя ментальное сканирование, призванное обнаруживать тёмных, менял личины, становясь кем угодно, от безликого стражника, до золотаря. Месяцами мог дожидаться цели, а затем выходить из тени и убивать.
Не как светлые, тайком подорвать заряд помощней, нет, я всегда, прежде чем нанести удар, появлялся перед жертвой, оказывая ей честь погибнуть в бою, как воину, лицом к лицу с врагом.
Не все, однако, принимали вызов. Многие пытались сбежать. К таким я уже не испытывал уважения. Поэтому погибали они не от благородного клинка, а от тёмной магии.
После одного из заданий Госпожа заметила меня, а опыт и знания об образе мышления светлых позволили совершить несколько громких побед на поле боя доверенными мне подразделениями. Так я стал Генералом.
Это искусство, которое я называл мимикрией, помогало мне и здесь. Вряд ли кто-то бы обрадовался, услышав, что в ребёнке каким-то образом проявилась память пятисотлетнего существа из какого-то совершенно иного мира. Существа, которое в последние столетия даже человеком уже не могло называться просто в силу отсутствия человеческого тела как такового, даже сознание которого на человеческое походило с натяжкой. Здесь тоже были свои менталисты, как и в моём мире. Их было не слишком много, но дар их работал исключительно в интересах и на благо Империи.
Поэтому я не просто играл роль юноши из благородного семейства, я действительно им был. И любое не слишком глубокое ментальное сканирование не нашло бы в моих эмоциях и ментальном фоне каких-либо серьёзных отличий от любого другого подобного мне человека. Все отличия меня от других, в принципе, вполне укладывались в базовую норму. Я, может, даже иногда чересчур старался не выделяться на фоне остальных.
Впрочем, без должной скромности могу заметить, что маскировка моя была идеальна. За все мои восемнадцать лет никто и никогда не испытал даже тени сомнений, что я не тот, кем являюсь. Наверное, за всю мою долгую жизнь это был самый длительный период мимикрии. И я вполне заслуженно гордился тем, что даже несколько сотен лет без практики ничуть не сказались на моём таланте.
Вот и сейчас я точно так же жил обычной жизнью молодого юноши из богатой семьи. После занятий в гимназии вместе с Александром и Витольдом мы направились не куда-нибудь, а в Пассаж, где почти два часа не вылазили из магазина готового платья «Товарищества А. Ф. Второва с дочерями». Конечно же, никто из нашей троицы не стал бы покупать что-то из представленного, дворянам шьют исключительно в ателье и на заказ, но фасоны. Фасоны, модные веяния из европейских домов моды — вот, что интересовало всех.
— Ты видел этот пиджак? Какие у него швы! Как он сидел по фигуре! — делился впечатлениями Вяземский, когда мы вышли наружу. — Будь у меня чуть меньше благородных предков, право слово, я бы купил. Нет, обязательно скажу матушке, чтобы мне пошили такой.
— Приятная ткань. Да, — покивал я головой. — И сидело хорошо. Но который это уже у тебя? — Я с прищуром посмотрел на него. — Сотый или уже больше?
— Да какая разница, — фыркнул тот. — Главное не в том, какой он по счёту. Главное, что он мне нравится.
Вечер был тёплым, и по улице во всю гулял народ. Чиновницы в вицмундирах после долгого трудового дня, торговый люд в партикулярном платье, закрывший свои лавочки и магазины, кавалеры в сопровождении благородных дам, семейные пары с детьми. По набережной Ушайки и дальше к Томи, чтобы продолжить променад там. И, конечно же, кадеты Томского армейского гвардейского училища боевой магии, разбитные девицы лет двадцати, часто мелькавшие в газетной хронике с очередным скандальным происшествием. Наглые, самоуверенные, щеголявшие формой с нашитой на них курсовкой и эмблемой боевого факультета. Их казармы располагались прямо рядом с нашей гимназией вдоль длинной стороны городского сада.
— Смотри, какие красивые парни! — услышал я звонкий голос, когда мы проходили мимо одной из таких компаний. Троица девушек в небрежно расстегнутых кителях, подпиравшие стену здания, дружно заулыбалась, тут же бесцеремонно преградив нам дорогу.
— Гимназисты, — заинтересованно прищёлкнула языком одна.
— И, по-моему, я их даже видела у гимназии. Выпускной класс, да? — тут же спросила другая.
— Всё верно, — церемонно кивнул Витольд, — ваше благородие.
— Благородие! — тут же, закатив глаза, со смехом толкнула локтём одна другую.
Местмахер им, конечно, польстил, для благородий им требовалось сначала закончить училище.
— Какое совпадение! — произнесла третья. — Нас трое и вас трое. Судари, можем ли мы надеяться, что вы осчастливите нас вашим приятным обществом?
Да уж, какой завуалированный подкат. Впрочем, нравы в Российской Империи были достаточно строгими, и опасаться каких-то чрезмерно наглых и фривольных действий с их стороны не было необходимости.
Я покосился на Вяземского, что уже недовольно поджал губы, явно не горя желанием общаться с кадетами, уже готового их отшить, но мне было интересно узнать кое-что об их подготовке, поэтому, опередив Александра, я произнёс, чуть наклонив голову вбок:
— Сударыни, не вижу каких-то существенных тому препятствий.
Оба моих одноклассника с удивлением на меня покосились, но Витольд привычно решил сомнения не высказывать, а Вяземский внезапно хитро сощурился. На губах его заиграла ехидная ухмылочка, словно он задумал какую-то шалость, правда, кадеты этого не заметили и немедленно обрадовались, принявшись по очереди представляться:
— Кадета третьего курса чаровница Лика Иванова.
— Кадета третьего курса чаровница Варвара Степанова.
— Кадета третьего курса чаровница Маргарита Зайкова.
Улыбка Александра стала шире, и я понял, что он задумал. Девчонки были явно низкого происхождения. Возможно, даже из неодарённых семей, первые с даром. И явно старались впечатлить городских гимназистов, мол, смотрите, ещё кадеты, а уже второй ранг, который обычно присваивают по выпуску.
— Что ж, — слегка вальяжно произнёс мой товарищ, — позвольте представить вам моих друзей, — баронет Местмахер, — кивнул он в сторону Витольда, — княжич Деев, — это уже обо мне, — и, — коснулся он пальцами груди, — княжич Вяземский.
Радости в глазах у кадет сразу поубавилось, они как-то быстро вытянулись, поправляя кители. Тревожные взгляды, брошенные друг на друга, подсказали нам, что девушки не были готовы к тому, что неизвестные гимназисты окажутся княжеского рода. Александр же, произведённым эффектом наслаждался.
— Ох ё, благородные, — тихо пробурчала та, что назвалась Маргаритой, явно задумавшись об отступлении.
Но Лика, высокая черноволосая девушка, которая, судя по всему, в их компании была кем-то вроде неформального лидера, быстро собравшись, вежливо наклонила голову и произнесла:
— Ваши сиятельства, мы безмерно рады побыть в вашем обществе. Не часто появляется возможность пообщаться с благородными юношами.
— Не просто благородными, — важно добавил Александр, — а одарёнными.
После чего демонстративно щёлкнул пальцами, выстрелив в воздух роем с треском вспыхнувших искорок. Этим он их, конечно, добил.