Как известно, этим лицом стал назначенный в 1909 г. военным министром генерал В.А. Сухомлинов, фактически сумевший сконцентрировать в своих руках управление всей вооруженной силой государства. Вместе с ним начинается новый курс подготовки России к европейской войне.
Свою деятельность военный министр начал непосредственно с преобразований внутри подчиненного ему ведомства. В целях экономии бюджетных ассигнований, выделяемых на нужды армии, Сухомлинов ликвидировал многочисленные комиссии, работавшие по несколько лет и не приносившие никакой отдачи.
Интересно отметить, что в 1908 г. в недрах самого Военного министерства существовал неофициальный кружок офицеров Генерального штаба под председательством генерала В.И. Гурко, в то время председателя Военно-исторической комиссии по написанию официальной «Истории Русско-японской войны». Собрания проходили при военном министре Редигере, который приглашал к себе на квартиру несколько авторитетных представителей от военного ведомства и представителей думской комиссии по государственной обороне «на чашку чая», для предварительного согласования вопросов военного строительства перед их официальным рассмотрением в Думе321. В группу, в частности, входили полковники А.С. Лукомский, Ю.Н. Данилов, Н.Н. Янушкевич и другие участники, за которыми даже закрепилась кличка – «младотурок»322. Перед войной это наименование применялось к некоторым сравнительно молодым офицерам Генерального штаба, «слишком ретиво проповедовавшим о необходимости всяких реформ»323.
В период существования Совета государственной обороны великий князь Николай Николаевич приблизил к себе «младотурков», и даже некоторые заседания этого кружка проходили во дворце великого князя, где он «любезно пожимал руку даже молодым генштабистам»324. В свою очередь, связи с дядей царя только усиливали их политическое влияние.
Общее наступление на «младотурков» началось в 1909 г. – в течение нескольких лет они подвергались репрессиям в виде новых назначений далеко за пределами Санкт-Петербурга325. Об этом явлении Сухомлинов вспоминал: «Когда я принял министерство, мне и в голову не приходило, что вне этого ведомства родилась еще какая-то комиссия вне военного министра, состоящая из военных чинов… Я доложил об этом государю как о факте ненормальном и том, что все эти чины давно уже стоят во главе списков кандидатов на различные должности, а потому просил разрешения, по мере открытия вакансий, всех их выпроводить из столицы»326.
В армии любой страны контакты подобного рода не приветствовались. Военные могли спорить между собой, но обращение к политикам было нарушением норм корпорации. Как отмечал Д. Ллойд Джордж: «.для солдата обратиться к какому-либо гражданскому судилищу, подвергая сомнению стратегический план или компетентность своих начальников, является само по себе таким прегрешением против профессиональной этики, которое делает его отщепенцем». Превратиться в отщепенца было тем проще, что всегда находились доброжелатели, охотно использовавшие сикофантию для сведения личных счетов327. Актом «распыления этого соправительства» совершенно четко было указано, в чьей компетенции находится право проведения реформ.
С первых шагов своей деятельности Сухомлинову пришлось столкнуться с волной критики его плана разоружения западных крепостей. Буквально за несколько дней до назначения на пост военного министра Сухомлинов уведомил письмом начальника Главного инженерного управления генерала Вернандера о необходимости упразднения девяти крепостей, в том числе Ломжы, Зегржа, Новогеоргиевска, Варшавы и Ивангорода328. Когда Сухомлинову указали на поспешность этого решения, он заявил, что сохранение крепостей в том виде, в каком они находятся, было бы изменой329.
Фактически вопрос об упразднении некоторых крепостей был затронут еще при министерстве Редигера (1905–1909 гг.), но проведен всецело в жизнь Сухомлиновым в 1909–1910 гг.330
«Ни одно мероприятие военного ведомства, – справедливо отмечал в своих мемуарах генерал Ю.Н. Данилов (этот человек составлял непосредственно оперативное планирование войны), – не привлекло к себе столько внимания и не вызвало стольких обсуждений в печати и обществе, скажу больше – нападок, как вопрос о так называемом „упразднении" крепостей. В настоящее время, после опыта минувшей войны, возможно ожидать обратной критики, т. е. упрека в недостаточно смелом решении этого вопроса, но в то время вера в значение и силу крепостей для многих оставалась еще вне сомнений»331.
Строительство крепостей на западных границах Российской империи началось по указанию Николая I еще в 1831 г. К концу XIX в. на этих рубежах имелись крепости первой и второй линий (Новогеоргиевск, Брест-Литовск, Ивангород, Варшава, Ковно, Осовец, Зегрж). Эта система представляла собой стройное целое, однако значительным изъяном ее было недостаточное обеспечение современными артиллерийскими системами. В конце века оказалось, что в большей части крепостей на вооружении состояли дальнобойные пушки образца 1877 г. Недоставало гаубиц и мортир; не лучше обстояло дело и с орудиями ближнего боя. Военное ведомство поставляло в крепости системы, снимаемые с вооружения полевой армии, а поэтому заведомо устаревшие. Другим крупным недостатком являлось наличие большого числа фортов старой кладки и медленное обеспечение современными техническими средствами транспорта и связи332. В таком состоянии крепости просуществовали до Русско-японской войны.
Сдача Порт-Артура обусловила всплеск интереса высшего руководства к крепостям. «Наши сухопутные силы расстроены и крепости в таком состоянии, что представляют для противника готовый трофей», – признавал военный министр А.Ф. Редигер333. «Все крепости наши непригодны и государство открыто для вторжения противника», – подтверждал мнение министра генерал-инспектор артиллерии великий князь Сергей Михайлович334. Учитывая, что в начале XX в. на все крепости Российской империи выделялось не более 6 миллионов рублей в год, то на приведение их в надлежащую боевую готовность потребовалось бы около 50 лет335. Отсутствие продуманной политики в решении фортификационного вопроса не дало каких-либо существенных результатов. Шли годы, а в крепостях производились лишь текущие работы по окончанию уже начатых сооружений или некоторые наметившиеся усовершенствования в деталях уже возведенных ранее построек.
С приходом Сухомлинова к руководству Военным министерством за крепостное дело принялись с особой горячностью. Военный министр разоружил укрепленные позиции в так называемом «передовом театре» (Привислинском крае), то есть треугольнике крепостей Варшава, Новогеоргиевск, Зегрж. Правда, под давлением Главного крепостного комитета Сухомлинову все же пришлось отказаться от первоначальных категорических решений в крепостном вопросе. Так, например, Новогеоргиевск в числе ряда других крепостей не уничтожался, а, напротив, реорганизовывался в обширную современную крепость, способную держаться до подхода войск с арьергардной линии развертывания336. Модернизации подлежали крепости Ковно, Гродно и Брест-Литовск; Ивангород был предположен к упразднению, а малую крепость Осовец решено было несколько развить и усовершенствовать337.
Охват Новогеоргиевска поясом новых укреплений и связка его с Зегржем и внешними передовыми укреплениями Варшавской крепости – такую альтернативу предлагал Сухомлинов возведению новых фортов и модернизации ветшавших построек по всему периметру района, что требовало огромных ассигнований338.
«За упразднение крепостей Сухомлинова ругали очень многие, не исключая и военных, – отмечал после войны генерал А.С. Лукомский (кстати, в январе – декабре 1909 г. он состоял постоянным членом Крепостного комитета). – Я считал и считаю, что при бывшей обстановке другого решения Сухомлинов принять не мог. Ошибкой, как это впоследствии было признано, было решение упразднить Ивангород. Но фактически, если бы и не было решено его упразднить, то все равно привести его в современный вид ко времени мировой войны мы бы не могли. Затем, чтобы быть справедливыми, надо отмечать, что за упразднение крепостей высказался Сухомлинов не единолично, но это было мнение и Главного крепостного комитета и всех командующих войсками военных округов»339.
Сентенции Сухомлинова обосновывались тем, что усилившееся развитие железнодорожной сети у западных соседей России все больше увеличивало разницу в быстроте развертывания обеих сторон. В то время как сосредоточение и стратегическое развертывание германских армий на русском фронте заканчивалось на 12-й день мобилизации, а австрийских на 15-й, развертывание всех русских войск по-прежнему продолжалось около 32 дней. Еще одна немаловажная проблема заключалась в своеобразном обводе западной русской границы, где «передовой театр» представлял собой огромный выступ, имевший на флангах Восточную Пруссию и Галицию, откуда можно было ожидать ударов германской и австрийской армий. Обе эти трудности были связаны друг с другом, взаимно усугубляли опасные стороны, заключавшиеся в каждой из них340. Наконец, внутри названного укрепленного района находился крупный город – Варшава с его миллионным населением, который необходимо было обеспечить на все время обложения продовольствием и топливом и который, конечно, являлся фактором, значительно ослаблявшим обороноспособность всего укрепленного района.
Но, пожалуй, самым главным основанием, на котором базировал свой план Сухомлинов, была оценка фортификационных укреплений в инженерном и артиллерийском отношении. Необходимо учитывать, что ко времени пересмотра значения сухопутных крепостей они находились в плачевном состоянии: устаревшие, с вооружением «музейных образцов», лишенные необходимых запасов в период войны с Японией. Так, например, один из офицеров Брест-Литовска вспоминал, что в «крепости не было ни одного более или менее современного орудия. Из легких пушек были только поршневые… Из пушек более крупных калибров были 42 лин. пушки, 6 дм. и 8 дм. – все устарелых образцов. На одной практической боевой стрельбе разорвало 42 лн. пушку. Всю казенную часть силой взрыва отнесло назад, оторванная же дульная часть уткнулась дулом в землю. На счастье, никто при этом ранен не был. Были еще полупудовые медные мортирки для стрельбы светящимися ядрами, изобретенными более полувека назад генералом Рейнталем. Эти мортирки нередко после выстрела переворачивались… Были в Брест-Литовске и ракетные станки с крепостными ракетами [!], хвост которых был длиною в 1 саж.»