лый салон-вагон военного министра, прицепляемый обычно в конце состава424. Это давало возможность быть вне зависимости от железнодорожных управлений и включать вагон в состав любого поезда, а также способствовало внезапному появлению В.А. Сухомлинова в местах отдаленнейших гарнизонов.
Инспекционные визиты были весьма часты и длительны, так что злые языки, сочиняя очередную инсинуацию, утверждали, будто министр, прежде всего, предпринимает их ради увеличения собственного жалованья за счет командировочных выплат или так называемых «прогонных»425. Происхождение этого термина пошло с тех времен, когда все переезды осуществлялись на казенных лошадях, менявшихся на каждой станции. Прогонные деньги полагались генералам, офицерам и военным чиновникам при переездах по делам службы не в составе войск. При временных командировках генералам полагались прогоны на шесть лошадей, штаб-офицерам на три и обер-офицерам на две. Если переезд предстоял по почтовым дорогам, то на каждую лошадь и версту полагалось столько копеек, сколько было установлено платить за проезд состоявших на государственной службе по данному тракту, – от 2,5 до 4 копеек в зависимости от тракта. Ездили, конечно же, по железной дороге, но архаический расчет так и продолжал действовать до самой войны. Подобного рода суждения о «прогонных» командировочных берут свое начало еще с киевского периода службы генерала. Теперь же в Петербурге враги Сухомлинова даже придумали ему ироничное прозвище – «генерал Отлетаев»426.
Как бы то ни было, Большой Генеральный штаб Германии, оценивая проведенную работу и состояние русской армии в 1914 г., отмечал: «…боевая готовность России сделала со времени Русско-японской войны колоссальные шаги вперед и стоит теперь на большей высоте, чем когда бы то ни было раньше. В особенности же должно быть обращено внимание на то, что по некоторым пунктам боевой готовности она превосходит прочие великие державы, в том числе и Германию, а именно: удержанием на службе старшего возраста до окончания обучения новобранцев, чем избегалось с военной точки зрения ослабление армии зимой; частой практической проверкой всех мобилизационных мероприятий при помощи примерных и пробных мобилизаций и возможностью чрезвычайного ускорения мобилизации с помощью подготовительного к войне периода»427.
Распределение военного бюджета
Еще находясь в должности командующего войсками Киевского военного округа, Сухомлинов не раз резко критиковал руководителей военного ведомства за то, что они мало «выбивают» из правительства средств для реорганизации армии. Он прямо писал: «Что касается до средств, необходимых для удовлетворения неотложных нужд армии, то они должны быть изысканы, конечно, не в пределах ныне действующего бюджета военного министерства, а ассигнованы, хотя бы за счет сокращения бюджетов других ведомств и, прежде всего, морского, так как приведение в боевую готовность армии является первой государственной необходимостью»428.
Флот, восстанавливаемый в период 1908–1914 гг. в ущерб сухопутным силам, не мог не вызывать ненависть к «Цусимскому ведомству» в армейских кругах. Однако только на министерском посту Сухомлинов осознал, насколько тяжело будет воплотить собственные слова на деле – ведь сам царь ратовал в первую очередь за возрождение и развитие военноморского флота, разгромленного на Дальнем Востоке. В этом вопросе он не считался ни с сопротивлением СГО, ни с мнением Государственной думы. Любые попытки переубедить Николая II кончались неудачей. «Ничего сделать нельзя, – с грустью признавал начальник штаба Петербургского военного округа генерал барон Бринкен. – Государь, всегда такой добрый и мягкий, при всякой попытке кого бы то ни было сказать что-либо против флота, буквально свирепеет, хлопает кулаком по столу и не желает ничего слушать. То же было и с великим князем. Это просто какой-то гипноз, и морское начальство делает, благодаря этому, что хочет»429.
К идее первоочередного восстановления военного флота императора подталкивали соображения государственного престижа, внешней политики и экономики страны. Его явное неравнодушие к флоту выражалось во многом, начиная с ближайшего окружения, в котором было необычайно много моряков, и заканчивая «дядькой» (личным слугой) цесаревича, выбранного из матросов.
Естественно, что такое видение ситуации в самых высоких кругах прямым образом отражалось на подходах к реорганизации Военного и Морского министерств. С первых же шагов по восстановлению вооруженных сил приоритет был отдан флоту. Программу его развития не только утвердили на год раньше аналогичной программы сухопутного ведомства, но и в дальнейшем соотношение новых ассигнований на флот и армию больше менялось не в пользу последней. Урезание средств на сухопутную армию вынудило военного министра 15 июля 1909 г. обратиться к правительству с особым письмом, в котором он утверждал, что не может выполнить требование Министерства финансов и обойтись только внутренними резервами для изыскания средств, необходимых для развития армии. Он подчеркивал, что военное ведомство приняло решительные меры к сокращению своих требований к государственному казначейству, понизив их с 90 до 41 миллиона рублей (на 1910 г.). Дальше в этом направлении двигаться нельзя без явного ущерба для армии и ее жизненных интересов. «Россия не может отказаться от обладания военным флотом; он нам необходим, – заявлял Сухомлинов. – Тем не менее, немедленное развитие морских сил империи… кажется делом трудно осуществимым». Для создания обороны столицы Сухомлинов предлагал ограничиться укреплением Кронштадта и строительством минного флота (миноносцев и подводных лодок)430.
25 марта 1910 г. Военным министерством был внесен в Думу законопроект «о единовременных расходах в течение ближайшего десятилетия на нужды государственной обороны и об источниках для покрытия сих расходов», который для выражения единого мнения правительства был подписан, кроме П.А. Столыпина, В.А. Сухомлиновым, В.Н. Коковцовым и С.А. Воеводским. Сухопутная подготовка стала чувствоваться особенно остро. В том же месяце была проведена «чистка» корпусных командиров, а в мае обсуждение новой военной программы началось в Комиссии государственной обороны. Октябрьское большинство III Государственной думы выступило всецело на стороне программы, и штатские оборонцы даже опережали военных431.
На развитие армии и флота выделялись примерно равные средства: 698 миллионов рублей – Морскому министерству и 715 миллионов рублей – Военному министерству432. Такой порядок финансирования вряд ли можно считать оптимальным, так как флот не смог бы решить главных задач будущей войны, вся тяжесть ее ведения должна была лечь на сухопутную армию. Однако правящие круги страны и прежде всего Николай II сделали ставку именно на флот.
Выделенная Военному министерству сумма была явно недостаточна. К примеру, только по подсчетам артиллерийского ведомства, произведенным еще в 1905 г., на развитие артиллерии требовалось 896 миллионов рублей единовременно, а затем по 4 миллиона ежегодно. Ассигнован же был в 1910 г. 81 миллион рублей, или менее 10 % от действительной потребности433. Изучавший вопрос о финансировании русской армии накануне Первой мировой войны А.Л. Сидоров сравнивал военную программу 1910 г. со штопаньем небольших прорех434. Ассигнованные 715 миллионов рублей явно не соответствовали темпам роста техники и новым потребностям армии.
На реформу требовались огромные деньги, но отсталая экономика страны дать их попросту не могла. В условиях существовавшей в России административной системы решение данной проблемы зачастую сводилось к отстаиванию министрами на всеподданнейших докладах интересов своего министерства. Учитывая соглашательский характер Николая II, все это приводило к постоянному противоборству трех важнейших ведомств – военного, морского и финансов.
В своих «Воспоминаниях» Сухомлинов выступает активным противником линейного флота. Но документальные источники, как и подкрепляющие их свидетельства современников, скорее говорят о его покладистости. По словам бывшего генерал-квартирмейстера Генерального штаба Ю.Н. Данилова: «…генерал Сухомлинов, никогда не умевший, впрочем, быть настойчивым в вопросах, которые могли поколебать его личное положение, пытался, однако, несколько раз докладывать Государю о несвоевременности выдвигавшейся Морским Министром программы, но напрасно. Государь, питавший к морскому делу и к морякам личное расположение, упорно держался взглядов Адмирала Григоровича и не сдавал.
– Я ничего не могу сделать, – сказал нам однажды В.А. Сухомлинов. – В последний раз Государь, случайно бывший в морской форме, сухо возразил мне: „Предоставьте, Владимир Александрович, более авторитетно судить о военно-морских вопросах нам, морякам"»435.
Такая расстановка сил сформировала позицию военного министра, а следовательно, и начальника Генерального штаба. Зная волю императора, Сухомлинов не решился категорически выступить против первоочередного развития флота и стал воспринимать этот вопрос как сугубо «политический». В дальнейшем при рассмотрении финансового вопроса «Большой программы по усилению армии» Николай II утвердил ассигнование кредитов в первую очередь морскому ведомству. Объявляя это решение военному министру, он добавил: «Войны я не хочу. Можете быть спокойны, ее и не будет». На что Сухомлинов ответил примерно следующее: «Насколько мне известно, Россия и с Японией воевать не собиралась, но так как политика – это уже не моя область, то я смолкаю»436.
Заметим, что никто не пытался отрицать необходимость флота, даже представители военного ведомства, прекрасно понимавшие, что деньги на его воссоздание могут быть взяты только за счет армии. Так, например, выполняя волю императора, министр финансов на флот деньги находил, а на армию – нет437. Еще в 1908 г. Коковцов писал Столыпину, что отпускаемые по бюджету военному ведомству средства «должны рассматриваться по состоянию средств казны, как предельные в прямом смысле этого слова и решительно не допускающие каких бы то ни было увеличений, по крайней мере в ближайшие годы»