я не без обострения отношений с некоторыми лицами, с которыми мой помощник обязательно сводил дружбу»523. Став министром, Сухомлинов не только оставил его в должности, но с высочайшего соизволения назначил своим ближайшим сотрудником по делу снабжения армии всеми видами довольствия и вооружения, предоставив самые широкие полномочия.
Однако первоначальные, хорошие отношения постепенно обострились: во взглядах на национальную политику помощник был значительно левее своего начальника и, находясь в скрытой оппозиции, поддерживал связи с лидерами думских фракций. За генералом Поливановым закрепилась репутация человека, умело проводившего в Думе самые сложные дела военного ведомства524. Отлично знавший и симпатизировавший ему граф Коковцов, отмечая это, добавлял: «Но выше всех этих неоспоримых качеств Поливанову бесспорно принадлежала совершенно исключительная способность приноравливаться к настроению Думы и привлекать к себе расположение центральной группы – октябристов, в особенности в лице Гучкова, Савича, Звегинцева; не брезговал он и кадетскими депутатами, но не заглядывал уже левее их»525.
Как оказалось, дружба Гучкова с Поливановым преследовала обоюдные цели. Октябристы пытались заменить «министра царедворца» его помощником, который был склонен более внимательно прислушиваться к голосу буржуазной общественности. Поливанов же со своей стороны решил ввязаться в борьбу за министерское кресло, так как считал себя ближайшим кандидатом на этот пост526.
Заговор против Сухомлинова предполагалось построить вокруг отношений военного министра с отставным жандармским подполковником С.Н. Мясоедовым. Еще в 1910 г. они познакомились на заграничном курорте, где вместе отдыхали их жены. В глазах высокопоставленного чиновника Сергей Мясоедов сформировал положительное впечатление, а учитывая дружбу их жен, вопрос о приеме на военную службу подполковника был в принципе решен.
Сухомлинов определил Мясоедову должность, соответствующую его прежней специальности527. В Военном министерстве с 1909 г. существовала должность офицера, наблюдавшего за состоянием политической благонадежности офицерского корпуса после первой русской революции 1905–1907 гг. 21 сентября 1911 г. он был принят на действительную службу в жандармский корпус, а через неделю по запросу генерала Сухомлинова прикомандирован в распоряжение военного министра.
В марте 1912 г. Сухомлинов отправился инспектировать Туркестан, оставив вместо себя своего помощника. 18-го числа канцелярия военного министра зарегистрировала официальное отношение от министра внутренних дел А.А. Макарова. В отсутствие Сухомлинова доклад адресанта был вскрыт и прочитан его заместителем.
Письмо Макарова, датированное 16 марта, представляло собой сокрушительный выпад против С.Н. Мясоедова, его честности и надежности. Сообщалось, что после отставки из жандармского корпуса Мясоедов вместе с «неким евреем Фрейдбергом» основал эмиграционную контору, причем «общество это, как и другие эмиграционные конторы, своими злоупотреблениями принесло весьма значительные убытки государству». Он участвовал в сомнительных делах Северо-западной русской пароходной компании и продолжал оставаться ее представителем после возвращения на государственную службу, что являлось прямым нарушением закона528. К этому главному обвинению добавилось и другое: Фрейдберг имел деловые связи с неким Каценеленбогеном, который, в свою очередь, поддерживал деловые контакты с Францем Ланцером, связанным, по сведениям охранного отделения, с немецкой разведкой. Так впервые имя Мясоедова цепочкой из нескольких звеньев оказалось связанным со словом «шпион». Немецким агентом объявляли не его, и не его знакомого, и даже не знакомого его знакомого… Но страшное слово было произнесено. И произнесено оно было кое для кого как нельзя вовремя529.
Поливанов в своем дневнике записал, что разоблачения Макарова его «потрясли»530. Однако он сделал все необходимое, чтобы эти сведения получили огласку. Вскоре о содержимом письма знали председатель Совета министров В.Н. Коковцов, начальник Генерального штаба и, конечно же, А.И. Гучков.
Не упуская момента, последний начал раздувать скандал в Думе и прессе, запустив в печать статьи с броскими заголовками «Кошмар», «Кто заведует в России военной контрразведкой»531. Освещая эти события, жандармский генерал-майор А.И. Спиридович писал: «По инициативе Гучкова в № 118 „Вечернего времени" и в „Новом времени" от 14 апреля 1912 г. (где Гучков состоял пайщиком), а 23 апреля в „Голосе Москвы" (орган гучковских октябристов) появились заметки с гнусными намеками и инсинуациями на то, что дело борьбы с иностранным шпионажем поручено уволенному из Корпуса Жандармов офицеру, что с тех пор австрийцы стали более осведомлены о наших делах и т. д.»532. И если в «Вечернем времени» имя Мясоедова прямо не упоминалось, то в интервью с Гучковым, размещенном в «Новом времени», лидер октябристов ручался за точность всех сведений и подтверждал, что речь идет действительно о Сергее Николаевиче Мясоедове533.
Однако «разоблаченный» жандармский полковник поступил несколько необычно для шпиона, но вполне логично для уважающего себя офицера. Он вызвал на дуэль автора статьи Б.А. Суворина, а когда перетрусивший редактор отказался стреляться, он прилюдно его побил534. В тот же день секунданты Мясоедова прибыли к Гучкову. 20 апреля 1912 г. в назначенное время дуэль состоялась: подслеповатый Мясоедов промахнулся, а известный бретер Гучков535, как ни странно, выстрелил в воздух, даровав жизнь «агенту» иностранного (не то немецкого, не то австрийского) государства536.
Вопреки всем ожиданиям эта скандальная история повредила не Сухомлинову, а его недоброжелателям. Надежды Поливанова занять место военного министра были расстроены. Николай II в это время отдыхал в своем Ливадийском дворце в Крыму. Соседняя Ялта бурлила слухами о произошедшем в Думе столкновении между Гучковым и Сухомлиновым по поводу никому не известного и, вероятно, имеющего дурную репутацию жандармского полковника Мясоедова537. «В газетах уже появились сообщения о моем увольнении, – писал Сухомлинов, – и о предстоящем назначении вместо меня Поливанова, портрет которого был даже помещен для созерцания публики»538.
В значительной степени эти слухи исходили от В.Н. Коковцова, прибывшего на курорт 21 апреля. Но Сухомлинов уже сам находился на пути в Крым. 23 апреля он был принят императором в Ливадии: «Государь император… сохранил ему прежнее свое доверие, и пущенная во Владимира Александровича стрела попала рикошетом в бросивших ее»539.
По возвращении Сухомлинова из Ливадии произошла довольно пикантная сцена. На вокзале министра встречали ближайшие сотрудники из военного ведомства. Подойдя в первую очередь, как к старшему, к Поливанову, Сухомлинов, не подавая ему руки, резко произнес: «По высочайшему повелению вы больше не помощник военного министра»540. Решением царя генерал Поливанов был смещен с должности и переведен в Государственный совет.
Гучкову эта акция также нанесла определенный ущерб: его странное поведение породило множество критических отзывов в газетах и журналах самой разной политической окраски. Лоббируя политические интересы и помогая Поливанову, он нисколько не заботился о том, что губит репутацию невиновного человека, руководствуясь лишь принципом «цель оправдывает средства». Как им было сказано уже в эмиграции: «Я подумал, что если критики деятельности военного министра мы не добьемся, можно на скандале свернуть ему шею»541. Поэтому так кстати подвернувшийся Мясоедов был без всякого раздумья принесен в жертву.
В свою очередь Сухомлинов, не желая публично поддерживать Мясоедова, организовал его увольнение. Приказом, подписанным задним числом, 17 апреля, отправленный в отставку переводился в резерв Петербургской губернии «по семейным обстоятельствам», «с мундиром и пенсией»542.
В дальнейшем по приказу военного министра внутри ведомства было проведено самостоятельное расследование. «Генерал Беляев затребовал все секретные сведения: ничего, что могло бы подтвердить или хотя бы объяснить в отдаленной степени кампанию против Мясоедова», – вспоминал известный юрист и общественный деятель О.О. Грузенберг543. По просьбе Сухомлинова дело также расследовало Министерство внутренних дел. Но все было тщетно: расследования министерства, контрразведки и военных судей «не дали безусловно никаких данных, могущих указывать на преступную деятельность подполковника Мясоедова»544. Вскоре в газетах было опубликовано официальное сообщение «От Военного министерства». В нем говорилось, что Мясоедов никогда не руководил в Военном министерстве контрразведкой, и сообщалось, что расследование не подтвердило предъявленных ему обвинений. С аналогичным заявлением в Думе выступил и генерал Сухомлинов545.
На этом, казалось бы, роковое знакомство Сухомлинова и Мясоедова окончилось. Немного позже последний заметил в письме военному министру, что сразу понял свою роль «козла отпущения» – «удар был направлен на Вас, но упал он всей тяжестью на меня»546. Однако запятнанное имя жандармского офицера еще не раз будет использовано для борьбы, а потом и судебной расправы с бывшим военным министром.
«Большая программа»
Обострение международных отношений, вызванное Балканскими войнами547, дало новый импульс всем западноевропейским государствам к усилению своих армий. Первый шаг сделала Германия, за ней Австро-Венгрия, и гонка вооружений началась с новой силой. В России также осознавали возможность общеевропейской войны, приближение которой мало-помалу уже начинало ощущаться. Поэтому следующей мерой для сохранения соответствующего равновесия с силами потенциальных противников стало пересмотрение десятилетней программы 1910 г. и форсирование подготовки своих вооруженных сил.