ной военной доктрины, единого понимания способов ведения войны и военных действий. Современный исследователь Брюс Меннинг справедливо замечает, что даже само по себе использование термина «доктрина» было неким новшеством в тогдашнем русском военном мышлении. Споры в высших военных кругах, связанные с этими вопросами, бушевали до конца лета 1912 г., пока император личным вмешательством не положил конец диспутам. Начальник Николаевской академии Генерального штаба генерал Н.Н. Янушкевич был вызван в Царское Село, где Николай II заявил: «Военная доктрина состоит в том, чтобы исполнять все то, что я прикажу»559.
Система, заложенная военным министром Д.А. Милютиным еще в 1873 г., предусматривавшая возможность обороны по линии крепостей против Германии и наступления на Австро-Венгрию при десанте на Босфор, не соответствовала ни международному и стратегическому положению России, ни уровню развития военной техники и военной мысли к концу 10-х гг. XX в. В случае германского наступления на Россию сохранялась возможность обороны с опорой на Новогеоргиевск – единственную новую крепость, которая должна была быть создана в соответствии с изменением системы крепостных укреплений. Если же основные силы рейхсвера будут направлены против Франции, предусматривалось одновременное наступление сразу и на германском, и на австрийском направлениях при значительной свободе выбора направления главного удара. Это также было существенным отступлением от милютинско-обручевской системы, которая фактически сложилась до заключения русско-французского союза и творцы которой всеми силами старались избежать военного столкновения с Германией. К началу XX в. ситуация кардинально изменилась, и это необходимо было учитывать. Что же касается других элементов милютинско-обручевской системы, то, по справедливому замечанию О.Р. Айрапетова, военный министр скорее воспринял ее логику, ее дух, отказавшись от части устаревших в новых условиях форм560.
Третьей целью реформ была военная техника. Сухопутная война в Маньчжурии продемонстрировала важность недооцененных типов оружия, а именно пулеметов и горной артиллерии. В первые двенадцать месяцев пребывания Сухомлинова на посту его министерство приняло на вооружение две новые гаубицы; значение мортирной и тяжелой артиллерии также было учтено, и если проводилось в жизнь в минимальных размерах, то исключительно по финансовым соображениям. Были сделаны первые крупные заказы на пулеметы 1909 г. выпуска, которые стали значительно легче и, следовательно, по своим тактико-техническим характеристикам превосходили старые модели. Число пулеметов в арсенале армии, составлявшее накануне Русско-японской войны приблизительно 1 тысячу единиц, к 1914 г. возросло до 4 тысяч, хотя и эта цифра была на 17 % меньше положенной нормы. Сухомлинов также обладал достаточным воображением, чтобы предвидеть военное использование моторизированного транспорта и авиации. Именно при нем был заложен базис для формирования в дальнейшем передовых видов технических средств. На вооружение российской армии были приняты первые аэропланы, бронеавтомобили, а также увеличен армейский парк грузового и легкового автотранспорта с соответствующей инфраструктурой.
В годы, предшествовавшие началу Первой мировой войны, были разработаны и реализованы несколько программ перевооружения армии. Начавшаяся война не дала возможности осуществиться многим мероприятиям последней – «Большой программы», и все же, несмотря на это, мобилизованная русская армия достигала к началу войны на всех фронтах грандиозной цифры: 1830 батальонов, 732 эскадрона и 6720 орудий561. Спустя девять лет после неудачной Русско-японской войны в России была подготовлена грозная по численности вооруженная сила, не уступавшая соединенной силе двух наиболее опасных врагов, Германии и Австро-Венгрии562.
Высокая степень милитаризации привела к тому, что бюджетные расходы страны резко возросли. К примеру, расходная часть бюджета России в 1913 г. составила 3094,2 миллиона рублей (в 1900 г. – 1459,3 миллиона рублей). Самыми крупными статьями расхода являлись военные нужды: в общей сложности на эти цели ассигновалось около 28 % (для сравнения: в 1913 г. в Германии, Англии и Франции соответственно расходовалось 27, 35 и 27 % государственных средств). К 1914 г. Россия тратила на нужды армии и флота 965 миллионов рублей – сумма эта почти на 33 % превышала те 643 миллиона рублей из бюджета 1909 г., когда Сухомлинов занял свой пост. Экстраординарный рост военных расходов сыграл решающую роль в выходе российской промышленности из периода экономического кризиса563.
В то же время В.А. Сухомлинов совершил ряд действий, негативно повлиявших на ход преобразований. Военный министр отвергал возможность сотрудничества с политическим представительством Государственной думы. Свою отрицательную роль в этом вопросе сыграла политика Николая II, не терпевшего никакого вмешательства со стороны народных избранников в пределы своей власти и власти министров. В результате разразился конфликт между руководством Военного министерства и членами Государственной думы, обостривший и без того сложную ситуацию вокруг армейских проблем.
Военный министр строил работу во вверенном ему министерстве по принципу подчинения высочайшей власти и черпал силу исключительно в доверии царя. Это привело к тому, что процесс централизации в системе военного управления принял более жесткий характер, чем того требовала изменившаяся политическая структура государственной власти. Однако все то же исключительное монаршее доверие помогало ему прочно стоять на ногах: на данном этапе Сухомлинова не могла свалить ни одна затеянная против него кампания. Ведь сам Николай II советовал ему не обращать внимания на то, что о нем говорят и пишут. Выступления против военного министра в правительственных сферах, главным образом со стороны председателя Совета министров В.Н. Коковцова, великого князя Николая Николаевича и в Государственной думе, его постоянных противников М.В. Родзянко и А.И. Гучкова не только не вредили, а, наоборот, делали положение Сухомлинова при дворе еще более прочным.
Но как все эти «подковерные» войны вредили общему делу обеспечения государственной обороны? Историк К.Ф. Шацилло пришел к неутешительному выводу, что к концу 1913 г. Военное министерство получило из общей суммы утвержденных на развитие армии расходов всего лишь 37 % (из запланированных до 1917 г. 1 055 812,3 тысячи рублей – 383 392,3 тысячи рублей)564. Личные счеты и неприязненные отношения Коковцова и Сухомлинова являлись причиной того, что средств на оборону выделялось, как правило, даже меньше обещанного.
Опираясь на особенности автократической системы, Сухомлинов, умело манипулируя людьми и событиями, создавал и разрушал тактические альянсы. Стараясь оградить себя от возможных интриг со стороны своих ближайших сотрудников – помощника военного министра и начальника Генерального штаба, Сухомлинов проводил назначения на эти посты по своим специфическим критериям. И первостепенное значение здесь имели далеко не военно-профессиональные качества и заслуги высших офицеров, а их морально-деловые, личностные характеристики. Так, в сентябре 1909 г. «потерял доверие» министра и под благовидным предлогом был переведен в штаб военного наместника на Кавказе генерал-лейтенант А.З. Мышлаевский565. Он явно переоценил свои силы и авторитет, позволяя себе в различных общественных кругах пренебрежительно высказываться относительно Сухомлинова, выставляя его «легкомысленным» и «ленивым». Вскоре о Мышлаевском стали говорить «как о дельном работнике и кандидате в военные министры»566. Это и определило быструю ссылку Мышлаевского. Далее при В.А. Сухомлинове пост начальника Генерального штаба занимали Е.А. Гернгросс, Я.Г. Жилинский и Н.Н. Янушкевич. Эти генералы, наверное, и сами не могли бы сказать, на основании каких стратегических и административных талантов они были выдвинуты военным министром на столь ответственный пост. Например, после своего назначения генерал Гернгросс собрал своих ближайших сотрудников и сделал следующее заявление: «Государю (в первую очередь Сухомлинову. – Б. Е.) было угодно назначить меня начальником Генерального штаба. Я откровенно сказал Его Императорскому Величеству, что я совершенно не подготовлен для этого поста, но Государь все же пожелал, чтобы я был назначен. Больше возражать я не счел возможным. Не скрою от вас, что я совершенно не знаком с работой начальника Генерального штаба и вся моя надежда на то, что вы мне поможете в моем трудном положении»567. Генерал от кавалерии Жилинский, бывший некоторое время начальником Главного управления Генерального штаба, был назначен на высшую должность по тем же мотивам: «…благодаря отсутствию у него широкой идейной инициативы и твердости характера, что делало его безопасным для Сухомлинова»568. На этом посту он не проявил особой активности, что отчасти объясняется его болезненным состоянием (у него была болезнь печени)569. В столице Жилинский был известен под кличкой «Живой труп». «Это был действительно олицетворенный живой труп, – вспоминал М.В. Грулев, – закоснелый военный чиновник, крайне бездарный, способный убить всякое живое дело при своем прикосновении»570.
О том, к каким негативным последствиям привела такая кадровая политика, можно судить уже только по тому, что с началом мобилизации в 1914 г. ответственнейший пост начальника штаба Верховного главнокомандующего автоматически (согласно «Положению о полевом управлении армии») возглавил последний руководитель Генерального штаба мирного времени – 45-летний генерал-лейтенант Николай Янушкевич. До этого назначения он никогда не участвовал в войнах или военных конфликтах, не командовал войсками даже в мирное время, делая головокружительную карьеру по канцеляриям571.
Такими мы увидели основные результаты деятельности генерала от кавалерии В.А. Сухомлинова на посту военного министра. Нужно сказать, что отношение к его работе в равной мере, как и ее оценки, далеко не однозначны. Анализируя значение реформ, А.А. Керсновский писал: «Как бы к ним ни относиться, следует признать, что новый Военный министр оказал русской армии огромную услугу, выведя ее из той анархии и маразма, в котором она пребывала. До прихода Сухомлинова было дезорганизованное вооруженное бессилие, с приходом Сухомлинова стала организованная вооруженная сила (пусть и далекая от совершенства)»