585.
Что общая мобилизация означает войну – известная аксиома, которую генерал Обручев высказал еще в 1894 г.: «Никакая страна не может стерпеть, чтобы на ее границах стоял вооруженный до зубов соперник и чтобы ему принадлежал выбор момента, когда напасть». Поэтому колебания русского правительства в отношении мобилизации вылились в распоряжение императора об отмене всеобщей мобилизации и введении мобилизации частичной поздно ночью 16 июля. Эта мера должна была убедить Германию в миролюбивых намерениях и тем самым не дать повода к дальнейшей эскалации конфликта.
Согласно новому проекту, мобилизовывались только Варшавский, Киевский, Одесский и Московский военные округа (то есть исключительно против Австро-Венгрии, дабы не провоцировать немцев). Причем, как уже говорилось выше, подобный план полностью срывал общую мобилизацию.
Около 11 часов утра 17 июля в кабинете начальника Генерального штаба состоялось новое совещание Янушкевича и Сухомлинова с Сазоновым. Генералы убеждали министра иностранных дел настаивать перед царем на необходимости всеобщей мобилизации, которая «могла быть отложена еще на сутки, как крайний срок»586, мотивируя тем, что «Россия может проиграть войну… раньше, чем она успеет вынуть шашку из ножен»587.
В «поденной записи» основных событий Министерства иностранных дел, которую вел ближайший сотрудник Сазонова – начальник Канцелярии министра и Первого политического департамента М.Ф. Шиллинг, отмечается: «Генерал-адъютант Сухомлинов и генерал Янушкевич вновь старались убедить государя вернуться к вчерашнему решению дозволить приступить к общей мобилизации. Его величество решительно отверг эту просьбу и наконец коротко объявил, что прекращает разговор. Генерал Янушкевич, державший в эту минуту в руках телефонную трубку, успел лишь доложить, что министр иностранных дел находится тут же в кабинете и просит разрешения сказать государю несколько слов. Последовало некоторое молчание, после которого государь изъявил согласие выслушать министра. С.Д. Сазонов обратился к его величеству с просьбой о приеме в тот же день для неотложного доклада об общем политическом положении. Помолчав, государь спросил: „Вам все равно, если я приму вас одновременно с Татищевым в 3 часа, так как иначе у меня сегодня нет ни одной минуты свободного времени?" Министр благодарил государя и сказал, что прибудет в указанный час»588.
Начальник Генерального штаба просил С.Д. Сазонова сразу же сообщить по телефону, если тому удастся склонить царя к необходимости срочного объявления общей мобилизации. «После этого, – сказал Янушкевич, – я уйду, сломаю мой телефон и вообще приму все меры, чтобы меня никоим образом нельзя было разыскать для преподания противоположных приказаний в смысле новой отмены общей мобилизации»589.
Задача министра иностранных дел была не легкой, так как утром в разговоре с министром Императорского двора Николай II заявил, что он твердо решил как можно дольше избегать войны, а также то, что он недоволен Сазоновым, Сухомлиновым и Янушкевичем, настаивавшими на подписании указа о всеобщей мобилизации, которая может только ускорить развязывание конфликта. Но после часа уговоров царь, сильно озлобленный, как показывали вырывавшиеся у него выражения (все-таки надежда на миролюбие Вильгельма II была очень велика), взял назад отмену общей мобилизации. Убеждая Николая II, Сазонов прибег к династическим и националистическим аргументам: «Россия никогда не простила бы Государю „капитуляции", которая покрыла бы срамом доброе имя русского народа»590. Передав по телефону высочайшее повеление генерал-лейтенанту Янушкевичу, в ответ министр иностранных дел услышал: «Мой аппарат испорчен»591.
Едва Сазонов вышел от Николая II, у того опять начались колебания, и он телеграфировал Вильгельму II, что мобилизация еще не есть война, что при продолжении усилий к предотвращению конфликта русская армия не начнет военных операций. Действительно, сам по себе акт мобилизации не означал неизбежной войны, тем более что Германия проводила свою мобилизацию вдвое быстрее русской. Россия не была готова к войне в той мере, что позволяла бы воевать без фактора риска; русским было выгодно, чтобы мобилизация так и не переросла в войну. Зато для немцев увеличение временного провала между мобилизацией и объявлением войны означало что «План Шлиффена» стремится к своему краху592.
В Берлине еще 17 июля приняли принципиальное решение о всеобщей мобилизации и приступили к перевозкам войск. Рейхсканцлеру удалось убедить генералов отложить официальное сообщение о введении чрезвычайного военного положения до полудня следующего дня. Канцлер полагал необходимым дождаться известий о мобилизации в России, чтобы обвинить противника в агрессии, представив дело так, будто военные меры Германии вызваны угрозой вторжения «варваров с Востока»593. И вот около полудня 18 июля из Петербурга поступили в Берлин желанные телеграммы о принятых царским правительством решениях. Через час Германия была объявлена на чрезвычайном положении. Она не ответила немедленным открытием военных действий – как Япония в 1904 г., – а на первое время ограничилась 12-часовым ультиматумом, требовавшим прекращения русской мобилизации.
Известен курьез о том, что германский посол в России граф Пурталес вручил Сазонову сразу два варианта правительственной ноты, соединенные по оплошности в одном тексте: и о начале конфликта, и о его приостановке. Каждая из них предназначалась для различной реакции русских политиков на германский ультиматум. Эта подробность была замечена лишь впоследствии, впрочем, это ни на что не влияло. Уже на следующий день призывы к национальному единению звучали в Манифесте Николая II, обнародованном перед многотысячной коленопреклоненной толпой горожан с балкона Зимнего дворца: «Да укрепится еще теснее единение царя с его народом, и да отразит Россия, поднявшаяся как один человек, дерзкий натиск врага…»594
19 июля Германия объявила России войну. Через два дня она вступила в войну с Францией, а 22 июля Великобритания со своей стороны объявила войну Германии. Остановить катастрофу, которая в скором времени вовлекла в бойню 38 государств, унесла с полей сражений более 10 миллионов жизней, разрушила империи Романовых, Гогенцоллернов, Габсбургов и Османов, уже никто и ничто не могло.
Из вышесказанного видно, что те деятели, что с самого начала добивались от Николая II полнокровной работы военной машины, – министр иностранных дел Сазонов, военный министр Сухомлинов, начальник Генерального штаба Янушкевич, – в конечном счете оказали на царя сильнейший нажим, дабы Россия не смогла остаться в стороне от назревавшего противостояния.
В то же время наглый напор Германии, решившей воевать, был настолько силен, что царь после мучительных колебаний решил проявить твердость, ответом на которую стало объявление кайзеровским правительством войны России. При этом большинство историков сходятся на том, что в сложившейся ситуации избежать столкновения Николай II все равно бы не смог: «Единственной мыслью генералов в эти критические дни было желание пустить их машины в ход. Стремление к войне и боязнь быть поставленным в неловкое положение взаимно влияли друг на друга. В Германии, в России и даже в Австрии все стремления государственных деятелей мирно разрешить конфликт разбивались о противодействие генералов, стоявших за войну и предсказывавших всевозможные ужасы в случае пренебрежения их техническими советами»595.
Бросается в глаза некоторая отстраненность Сухомлинова как военного министра в деле конфликта и выдвижение на первые позиции начальника Генерального штаба – Янушкевича. Свидетель и участник тех событий генерал С.К. Добророльский также отмечает эту тенденцию, характеризуя ее следующим образом: «Сухомлинов отчетливо понимал, что Россия втягивается в непосильную борьбу, и теперь будто хотел, чтобы забыли всего несколько месяцев тому назад по его инициативе написанную крикливую статью в „Биржевых ведомостях"596 о нашей готовности… В эти серьезные дни он, казалось, умышленно предоставил дирижерскую палочку начальнику Генерального штаба, который через несколько дней должен был стать начальником штаба Верховного главнокомандующего»597.
«Мы готовы»?!
Эта небольшая публикация на четырех небольших газетных столбцах, но с огромным заголовком, сыграла особую роль в отношении к военному министру и к его реформам. Историк отмечает, что ее сверхкритическое прочтение летом 1915 г. оказало значительное влияние на оценки Сухомлинова и усилий его ведомства по подготовке к войне. Можно без преувеличений сказать, что оно заложило многолетнюю традицию, во всяком случае, для отечественной литературы598.
27 февраля 1914 г. в «Биржевых ведомостях» по прямому указанию Сухомлинова и, как он утверждал, с санкции царя появилась статья «Россия хочет мира, но готова к войне». Вот ее основное содержание:
«Мы получили из безупречного источника сведения, не оставляющие сомнения, что Россия, по воле своего верховного вождя поднявшая боевую мощь армии, не думает о воине, но готова ко всяким случайностям.
С гордостью мы можем сказать, что для России прошли времена угроз извне. России не страшны никакие окрики.
Россия готова!
Всем известно, что на случай войны наш план носил обыкновенно оборонительный характер. За границей, однако, и теперь знают, что идея обороны отложена и русская армия будет активной.
Не составляет также секрета, что упраздняется целый ряд крепостей, служивших базой по прежним планам войны, но зато существуют оборонительные линии с весьма серьезным фортификационным значением.
Офицерский состав армии значительно возрос и стал однородным по образовательному цензу, весьма поднятому сравнительно с прежним.
Русская полевая артиллерия снабжена прекрасными орудиями, не только не уступающими образцовым французским и немецким орудиям, но во многих отношениях их превосходящими. Осадная артиллерия сорганизована иначе, чем прежде, и имеется при каждой крупной боевой единице. Уроки прошлого не прошли даром. В будущих боях русской артиллерии никогда не придется жаловаться на недостаток снарядов. Артиллерия снабжена и большим комплектом и обеспечена правильно организованным подвозом снарядов.