780.
Более подробно об этом «молодом грузине» нам рассказывает профессор химии генерал В.Н. Ипатьев. После революции он некоторое время работал консультантом на кооперативном заводе по производству сахарина: «Главным владельцем… был г. Габаев, грузин, с которым я познакомился в январе 1918 года. Вскоре после моего приглашения быть консультантом. Габаев пригласил меня к себе в гости на обед. Я помню, что мне не хотелось заводить близкое знакомство с человеком, которого я мало знал, но когда он сказал мне, что меня очень хочет видеть его жена, которая много наслышана о моих подвигах, то я очень заинтересовался узнать, кто она. Тогда я получил ответ, что она бывшая жена военного министра В.А. Сухомлинова, который дал ей развод, а сам он находился в Финляндии, куда ему удалось пробраться тайно от большевиков. Легко понять, что желание поговорить и кое-что узнать от этой роковой женщины пересилило все опасения, которые невольно рождались в моей голове, и я дал согласие прийти на обед. <…> Обладая хорошими средствами, чета Габаевых поселилась на Захарьевской и, несмотря на сильный продовольственный кризис, имела возможность доставать не только необходимые съестные припасы, но и редкие деликатесы и великолепные вина. Такого обеда, которым они меня угостили, я уже давно не ел. Сама хозяйка, как женщина, произвела на меня чарующее впечатление. <…> Ее речь была очень привлекательна и сразу обнаруживала большое уменье и привычку вести и направлять разговоры на интересные темы. Но вместе с тем нельзя было отделаться от чувства, что это – властная женщина, знающая цену жизни, способная на разнообразные авантюры и не останавливающаяся ни перед какими препятствиями, чтобы достигнуть поставленной цели. Несомненно, что Габаев мог занять место мужа только при особо сложившихся обстоятельствах революции, и, конечно, он был слишком для нее маленький человек, могущий исполнять разве только ее поручения наподобие приказчика.»781
Впрочем, в лице нового мужа она также обрела и политическую защиту, по крайней мере временно, грузинский инженер Габаев был в хороших отношениях с новой властью. И как видно, новоиспеченным супругам удалось устроить себе комфортную жизнь. Пока большинство населения боролось с голодом и нищетой, инженер получал значительные доходы от кооперативной фабрики и от импорта, закупая за границей товары первой необходимости. Но перемена их участи была стремительной и драматичной. Габаев был арестован и расстрелян ЧК в начале 1920 г. как финский шпион782. Екатерина Викторовна также была арестована и этапирована в одну из московских тюрем.
Повествованием об этом событии и завершит наш небольшой экскурс княгиня Т.Г. Куракина (урожденная баронесса Врангель). В июне 1919 г. она вместе с сыном была арестована в Киеве как заложница и отправлена в Москву. Временно их содержали в приемно-распределительном Кожуховском лагере, а 7 августа перевели в Андроньевский монастырь, преобразованный в концентрационный лагерь783: «Приблизительно с конца ноября состав заключенных в нашем лагере очень изменился: большая часть моих киевских компаньонов (не решаюсь писать „товарищей" – это слово опротивело до тошноты) была освобождена, некоторых заключенных перевели в другие лагеря, а из Андроньевского сделали концентрационный лагерь почти исключительно для иностранцев. Я насчитала 18 разных национальностей – даже 2 негра было среди нас. Русских оставалось очень немного. Между этими последними была привезена из Петрограда жена бывшего военного министра Сухомлинова. В былые времена, до революции, я всегда избегала ее и не хотела быть с ней знакома, так как это была женщина, известная своими некрасивыми историями. Когда ее привели, она набросилась на меня, как на старую знакомую, – я, конечно, ее не оттолкнула, так как она теперь искупила много из прошлого своего, и не могу не сказать, что в ней было много доброты. Мы с ней были соседками на нарах, и она мне много рассказывала о всех ужасах своих многочисленных заключений. Теперь она была полна надежды на освобождение. Она недолго пробыла среди нас. Однажды под вечер ей было приказано собираться без вещей в ЧК. Она была уверена, что ее вызывают на допрос, и ушла вся радостная. На следующий день мы узнали, что ее расстреляли»784.
Следуя за хронологией Татьяны Куракиной, заключим, что жизнь Екатерины Викторовны (урожденной Гошкевич) Бутович-Сухомлиновой-Габаевой оборвалась в начале 1920 г. И как мы могли убедиться, за столь небольшой отведенный срок ей удалось испытать все радости взлета и горести падения в жизни.
Но вернемся к главному герою этой книги, ведь он поистине оказался удивительно везучим человеком. Смерть неоднократно угрожала ему: турецкими пулями и ледяной стужей в горах Болгарии, не свалили его черная оспа и сыпной тиф, серия случайностей спасла от неоднократных попыток покушений террористов в Киеве, он уцелел и пережил бури революций, наконец, избежал смерти во время красного террора.
Судя по вышедшим в Гельсингфорсе нескольким небольшим очеркам Владимира Александровича, логично предположить, что в Финляндии он пробыл несколько лет вплоть до 1920 г.785 Средства для существования он добывал личным трудом, как уже понятно – литературным.
В эмиграции Сухомлинов начал активную работу над своими мемуарами, которые изначально предполагалось выпустить в трех книгах. Первая часть должна была подробно и по документальным данным осветить громкий судебный процесс бывшего военного министра. Во второй книге разместились бы очерки об императоре Николае II, императрице, наследнике, Распутине и др. Описание заключения в Трубецком бастионе Петропавловской крепости и в одиночной тюрьме «Кресты»; затем освобождение и эмиграция в Финляндию. А заключительная часть должна была ответить в лице автора на вопрос: могла ли Россия избежать войны? Но в Финляндии уже практически подготовленную к изданию работу так и не удалось запустить в печать по ряду различных обстоятельств. Возможно, поэтому «Воспоминания», изданные гораздо позднее в Германии, хронологически заканчиваются 8 октября 1918 г. описанием отбытия Сухомлинова в Гельсингфорс. И тем сложнее для нас воссоздать картину последних лет жизни генерала.
Несмотря на значительный поток эмигрантов, на постоянное жительство в недавно еще русской Финляндии оставалось мало представителей высшего света и интеллигенции. Многие из них задерживались в финском государстве на год-два, но затем покинули его в 1920-х гг., отправляясь дальше на запад, в Лондон, Париж или Германию. Крупные центры континентальной Европы притягивали к себе более широкими горизонтами.
Переехав и окончательно обосновавшись в Германии, Владимир Александрович в одиночестве заканчивал свой век на чужбине786. Практически вся эмиграция отвернулась от генерала, и мало кто из русских поддерживал отношения с бывшим министром. Его не приглашали ни на бесчисленные собрания, ни на встречи и лекции, проводимые в Берлине, который в 1920-х гг. являлся центром политических и общественных организаций практически всех оттенков русской эмиграции787. Насколько велико было презрение к бывшему военному министру даже за границей, иллюстрирует в своих воспоминаниях генерал Воейков: «В бытность свою уже беженцем в Германии В.А. Сухомлинов, узнав однажды, что в Саксонии ищут учителя русского языка в немецкую школу, предложил свои услуги. „Конечно, мы его туда не пустили", – с гордостью сказал мне один из моих соотечественников»788.
Говоря о последних днях жизни генерала, не обходится без множества неточных версий. Историк-белоэмигрант А.Г. Тарсаидзе приводит наиболее распространенную из них: «Ранним февральским утром 1926 г. полицейский, проводя свои посты в Тиргартене, заметил на одной из скамеек спящего старика. Бедно одетый, он, видимо, заснул. На вид нищий, как описал его в своем протоколе полицейский, на оклик не ответил. Постовой, подойдя поближе, окликнул его громче. Ответа не последовало – старик был мертв… Тело было отправлено в морг. На нем нашли паспорт и некоторые бумаги. Это и был бывший генерал-адъютант, военный министр В.А. Сухомлинов. Воинский союз был запрошен по поводу погребения. Ответ был получен от начальника отдела: „Это нас не касается, мы общего с ним ничего не имеем". Но нашлась сердобольная русская дама, вдова генерал-майора Смирнова, бывшего воинского начальника города Ахтырки Харьковской губернии, сохранившая мундир своего мужа. В этот генеральский мундир и облачили тело бывшего генерал-адъютанта и генерала от кавалерии Сухомлинова. На нем ничего, кроме рубашки, не было. К счастью для русских беженцев, город Берлин предоставил кладбище, находящееся на участке, купленном Владимирским братством на средства, отпущенные еще императором Александром III. Там же находятся 4 дома, в которых проживали безвозмездно русские ветераны великой войны. Отпевание совершил отец Леонид Розанов, бывший военный священник Железной дивизии. На похоронах было мало русских, исключая нескольких своих инвалидов, проживающих около кладбища. Но зато иностранных корреспондентов было больше чем нужно. Наутро газеты всего мира в унисон оповестили о смерти „генерала-предателя". На могиле был поставлен деревянный восьмиконечный крест с простой русской надписью: „Генерал-адъютант Сухомлинов"»789.
Следует заметить, что иностранным державам к тому времени было уже не до бывшего русского военного министра. А вот русскоязычные эмигрантские газеты действительно осветили эту новость. Одни ограничились кратким некрологом790, другие вышли с небольшими статьями, так как «слишком много было связано с именем покойного, и нельзя молча пройти мимо этой могилы»791.
Вспоминали «злого гения армии» и его блестящую служебную карьеру, «угодничество царскому двору», «жуирство» и «легкомыслие»; ошибки, допущенные в подготовке армии к войне… Но вопреки словам А.Г. Тарсаидзе о «генерале-предателе» оповестила только одна просоветская газета, выходившая в США (там же проживал и сам историк-эмигрант)