803.
Большинство источников указывают, что Владимир Александрович умер в Берлине. Все его современники, так или иначе, сходятся в этом мнении804. Сегодня с достоверностью можно утверждать, что жизнь бывшего военного министра в эмиграции была полна превратностей и злоключений, он постоянно бедствовал, проживал в ужасных условиях и даже голодал. Впрочем, таковой участи не смогли избежать многие из эмигрантов первой волны.
После переезда в Германию, где Сухомлинову предоставили статус беженца, он на некоторое время поселился в Вандлице – небольшом местечке, расположившемся недалеко от шумного Берлина805. В свое время Вандлиц стал прибежищем многих известных личностей. Горожане от сезона к сезону перебирались в этот пригород, чем и пользовались местные жители, охотно сдавая свое жилье внаем.
Одной из излюбленных резиденций для отпуска был гостевой дом семьи Польстер по адресу Прецлауэр-шоссе, 205. Об этом свидетельствуют и обширные записи старой гостевой книги, недавно найденной при реконструкции здания. Третья запись в книге сделана Владимиром Александровичем и датирована январем 1924 г.806
По утверждению начальника отдела культуры Вандлица – доктора Клаудии Шмидт-Райтен (dr. Claudia Schihid-Rathjen), досконально изучившей историю и культурное наследие своего муниципалитета, Сухомлинов недолго прожил у Польстеров. Вскоре он перебрался в небольшой дом, который ему предоставила в распоряжение семья одного русского офицера807.
За время проживания в Вандлице с 1923 по 1924 г. Сухомлинов завершил и подготовил к изданию свои мемуары (предисловие книги подписано: «November 1923 – Wandlitzsee»). Особенно холодная зима 1923/24 г. серьезно подорвала здоровье 75-летнего старика. В конце концов он заболел и некоторое время проживал в больнице и санатории808.
Сухомлинов умер 2 февраля 1926 г. в берлинской городской больнице, скорее всего, от приступа, так как последние годы «тяжело болел сердцем»809. Похоронили бывшего генерала на русском православном кладбище в Тегеле (шестой ряд, четвертый квартал, семнадцатое место) в западном секторе германской столицы (ул. Виттештрассе, 37).
Не исключено, что отпевание усопшего проводил протоиерей Леонид Розанов, о котором упоминает А.Г. Тарсаидзе. Принимая во внимание то, что он действительно во время Первой мировой войны был священником одной из частей 4-й стрелковой Железной дивизии 8-й армии генерала А.А. Брусилова, а в описываемое время состоял настоятелем кладбищенской церкви в Тегеле и благочинным находящихся в Германии православных русских церквей Западноевропейской митрополии810.
На кладбище в Тегеле нашли вечный покой многие из наших соотечественников. Посредине участка возвышается небольших размеров каменный пятиглавый храм во имя Святых Равноапостольных Царей Константина и Елены, а вокруг него свыше 3 тысяч надгробных памятников и крестов. Справа от входа рядом с кладбищенской оградой – бюст композитора Михаила Глинки, умершего и похороненного поначалу в Берлине, но затем его прах перевезли в Петербург. Слева находятся белые деревянные кресты членов военного союза, отца писателя Набокова и могила Владимира Александровича Сухомлинова.
В заключение отметим, что в годы Второй мировой войны как храму с прилегающими постройками, так и самому кладбищу был нанесен колоссальный ущерб. Во время восстановления комплекса были вновь насыпаны свыше 150 могильных холмиков и поставлено около 50 могильных крестов811. По-видимому, могила Сухомлинова также пострадала от многочисленных бомбежек и впоследствии была восстановлена. Но, к сожалению, была допущена ошибка, которая не исправлена и по сей день. На деревянном восьмиконечном кресте датой смерти Владимира Александровича указано – 2 ноября, что не соответствует действительности. В учетной карточке захоронения бывшего военного министра, хранящейся в картотеке храма Святых Елены и Константина, датой кончины отмечено – 2 февраля 1926 г.812
Мало кто посещает это место. В 2006 г., отмечая вековой юбилей основания гостевого дома Польстеров своими предками, нынешняя его хозяйка фрау Элен Кисо разыскала крест Сухомлинова и возложила букет роз к могиле этого русского человека – проклятого многими и прощенного другими.
Заключение
Беспристрастная история вынесет свой приговор, более снисходительный, нежели осуждение современников.
Бытует мнение, что за биографом остается последнее слово. Что ж, нарушим данную традицию и предоставим еще несколько свидетельств известных современников той эпохи. Насколько Сухомлинов подходил на роль главы военного ведомства?
Бывший помощник управляющего делами Совета министров А.Н. Яхонтов вспоминал: «Сухомлинов всем своим обликом напоминал типичного „момента". Быстрота и натиск в выражениях, бодрая и веселая осанка при всяких обстоятельствах, неиссякаемая энергия и кипучая распорядительность – вот то впечатление, которое он старался производить на окружающих… Но под покровом добродушия старого служаки скрывался человек хитрый, ловкий, „себе на уме", оппортунист, находчивый, безошибочно лавировавший среди петербургских подводных камней и сменявшихся течений»813.
Мнение следующего сановника, графа С.Ю. Витте, не менее противоречиво: «Генерала Сухомлинова. я знаю сравнительно мало, но он мне представляется человеком способным, но довольно поверхностным и легкомысленным и большой любитель женского пола. Я не думаю, чтобы Сухомлинов был из тех, которые могли бы поставить нашу армию на высоту, подобающую значению России»814.
Со словами Витте соглашается В.Ф. Джунковский: «Генерал Сухомлинов представлял из себя умного и хорошего администратора, но для поста военного министра он не подходил… Он быстро схватывал и давал указания по существу и отлично мог руководить работой, но по своему характеру, отсутствию выдержки и терпения он не любил вдаваться в детали, да и не умел.»815
Схожую характеристику давал и протопресвитер русской армии и флота отец Г.И. Шавельский. При разрешении многих вопросов своего ведомства он не мог обойтись без согласия, одобрения или разрешения военного министра. По его словам, из Сухомлинова «не вышел деловой министр, какой, в особенности, требовался в то время. Он был способен, даже талантлив, в обращении с людьми очарователен, но ему недоставало трудолюбия и усидчивости, и делу весьма вредили крайний оптимизм и беспечность, с которыми он относился к тревожному настоящему и к чреватому последствиями будущему, в нем убийственно было легкомысленное отношение к самым серьезным вещам»816.
Напротив, бывший дворцовый комендант и один из ближайших к императору лиц генерал В.Н. Воейков считал «графа Милютина и Сухомлинова самыми талантливыми» военачальниками: «Как командир полка, я невольно был в курсе проведения в армии целого ряда реформ и имел возможность убедиться в том, что в вопросах организационных и административных В.А. Сухомлинов проявлял большую талантливость»817.
А вот проницательное мнение великого князя Андрея Владимировича, юриста и артиллериста по образованию. В своем дневнике в апреле 1915 г., в дни «мясоедовского дела» и недостатка снарядов, он выдал военному министру следующую индульгенцию: «Вообще после войны тут многое, что откроется, скорее в пользу Сухомлинова и не в пользу тех, кто его так открыто обвиняет»818.
Оценки из «красного» лагеря не менее разноплановы. Известный советский генерал М.Д. Бонч-Бруевич, служивший с Сухомлиновым в Киевском военном округе, в 1931 г. писал: «Мое близкое общение с г[енералом] Сухомлиновым за время с 1900 по 1914 год позволяет мне и даже обязывает меня выразить, что генерал Сухомлинов, несмотря на все его недостатки, был большой государственный человек, широко одаренный природой и обогатившийся обширным опытом в военном деле»819.
Еще один бывший сослуживец, впоследствии советский генерал А.А. Самойло, в мемуарах отмечал: «…Сухомлинов, назначенный начальником Генерального штаба, быстро сумел завоевать полное признание в петербургском высшем свете. На своем новом посту, а затем и на посту военного министра он так же, как и в Киеве, никакими тяжелыми умственными работами себя не утруждал, перекладывая их на соответственно подобранных помощников и сотрудников. Впрочем, в последних он нередко и ошибался, ибо руководствовался подчас не столько деловыми, сколько дипломатическими соображениями, светскими связями и знакомствами. С армией и ее потребностями Сухомлинов близко знаком не был, недостатками ее не интересовался, предоставляя всю эту будничную сторону дела другим. Однако было бы несправедливым отрицать, что русская армия вступила в империалистическую войну подготовленной во многих отношениях лучше, чем когда-либо раньше. Это, разумеется, не значит, что она отвечала всем требованиям современной войны, характера которой, кстати говоря, не предугадывал ни один генеральный штаб Европы, не исключая и германский»820.
Генерал А.А. Брусилов избрал техническую несостоятельность русской армии центральной темой своих мемуаров. Однако, касаясь вопросов, связанных с кризисом вооружения, Брусилов гораздо резче отзывается о великом князе Сергее Михайловиче и артиллерийском ведомстве, чем о Сухомлинове, административную деятельность которого он по большей части одобряет821.
Из зарубежных современников нельзя не отметить мнение такого крупного политического деятеля, как Уинстон Черчилль. В своей книге The Unknown War: The Eastern Front он пишет: «Пять лет Сухомлинов трудился над улучшением Русской армии. Бесспорно, он был только козлом отпущения за неудачи. Нет сомнений в том, что русская армия в 1914 г. была несравненно выше той, которая сражалась в маньчжурскую кампанию». Черчилль воздает должное русской армии и ее военному министру, подтверждая, что все, что было Россией «расточительно обещано» союзникам, было «пунктуально исполнено»