ного ответа» и не последовало, и лондонские ставленники продолжали проводить сепаратистскую линию. Вскоре они приняли условия капитуляции, которые им предложили гитлеровцы. Всех повстанцев-волонтеров, добровольно сложивших оружие, гитлеровцы согнали в концентрационный лагерь в Прушкове (недалеко от Варшавы), а Бур-Комаровскому был предоставлен самолет, и он вылетел сначала в Швейцарию, а затем в Лондон. Повстанцы и партизаны, руководимые коммунистами, продолжали сопротивление до последнего, и с ними Иван Колос прошел эту тяжкую эпопею до конца. Жуков разобрался со всем происходящим и так пишет о своем впечатлении после изучения сложившейся здесь ситуации: <'Мне была непонятна оперативная цель этого наступления, сильно изматывающая наши войска. К. К. Рокоссовский был со мной согласен, но Верховный требовал выхода 47-й армии на Вислу, на участок Модлин – Варшава и расширения плацдарма на реке Нарев". Через некоторое время, еще раз убедившись, что после тяжелых и неудачных боев части наши обескровлены и никакого успеха они не добьются, Жуков позвонил Сталину и сказал: – Я прошу вашего разрешения прекратить наступательные бои на участке 1-го Белорусского фронта. Они абсолютно бесперспективны. Прошу вас дать приказ о переходе войск правого крыла 1-го Белорусского фронта и левого крыла 2-го Белорусского фронта к обороне, чтобы они привели свои части в порядок, получили пополнение и хотя бы немного отдохнули. Однако Сталину обстановка была известна шире, чем Жукову на фронте. Дело в том, что очень многие газеты и радио на Западе, да и наши союзники, подняли шум вокруг неудачного восстания в Варшаве и обвиняли советское командование в пассивности, в том, что оно не только не смогло помочь восставшим, но, учитывая, что восстание это было начато лондонским эмигрантским правительством, умышленно не предпринимало активных наступательных действий, чтобы это восстание было гитлеровцами подавлено. По сути дела, Верховное Главнокомандование и лично Сталина обвиняли в предательстве. Поэтому Сталин так нервничал и требовал от Жукова продолжать наступление и оказать все-таки помощь восставшим, и когда Жуков доложил довольно убедительно (и сделал это неоднократно) о невозможности продолжения наступления, Сталин очень разгневался и, перед тем как бросить трубку, решив, что по телефону с Жуковым договориться не удастся, приказал: – Вылетайте завтра в Ставку с Рокоссовским. Поговорим на месте. В Москве Жукова и Рокоссовского принял не один Сталин, в кабинете находились Антонов, Молотов, Берия и Маленков. Сталин очень сухо поздоровался с маршалами и сказал; – Ну, докладывайте. Жуков развернул карту и стал излагать ситуацию и свое отношение к происходящему. Здесь, мне кажется, уместно привести слова Жукова, потому что они отражают его впечатление о происходящем: "Вижу, И. Сталин нервничает: то к карте подойдет, то отойдет, то опять подойдет, пристально поглядывая то на меня, то на карту, то на К. К. Рокоссовского. Даже трубку отложил в сторону, что было всегда, когда он начинал терять хладнокровие и был чем-нибудь недоволен. –Товарищ Жуков, – перебил меня В. М. Молотов, – вы предлагаете остановить наступление тогда, когда разбитый противник не в состоянии сдержать напор наших войск. Разумно ли ваше предложение? – Противник уже успел создать оборону и подтянуть необходимые резервы, он сейчас успешно отбивает атаки наших войск. А мы несем ничем не оправданные потери. – Жуков считает, что все мы здесь витаем в облаках и не знаем, что делается на фронтах, – иронически усмехнувшись, вставил Берия. – Вы поддерживаете мнение Жукова? – спросил Сталин, обращаясь к К. К, Рокоссовскому. –Да, я считаю, надо дать войскам передышку и привести их после длительного напряжения в порядок. – Думаю, что передышку противник не хуже вас использует, – сказал Верховный. – Ну, а если поддержать 47-ю армию авиацией и усилить ее танками и артиллерией, сумеет ли она выйти на Вислу между Модлином и Варшавой? – Трудно сказать, товарищ Сталин, – ответил К. К. Рокоссовский. – Противник также может усилить это направление. – А как вы думаете, товарищ Жуков? – Считаю, что это наступление нам не даст ничего, кроме жертв. А с оперативной точки зрения, нам не особенно нужен район северо-западнее Варшавы. Город нужно брать обходом с юго-запада, одновременно нанося мощный рассекающий удар в общем направлении на Лодзь – Познань. Сил для этого сейчас на фронте нет, но их следует сосредоточить. Одновременно нужно основательно подготовить к совместным действиям и соседние фронты на Берлинском направлении. Сталин, видно, окончательно вышел из себя из-за этой несговорчивости полководца. Он бесцеремонно прервал Жукова: – Идите и еще раз подумайте, а мы здесь посоветуемся. Жуков с Рокоссовским вышли в соседнюю комнату и опять разложили карту. Жуков спросил Рокоссовского, почему он не отверг предложение Сталина в более категоричной форме, ведь ему-то было ясно, что наступление 47-й армии ни при каких обстоятельствах не могло дать положительных результатов. – А ты разве не заметил, как зло принимались твои соображения? – ответил Рокоссовский. – Ты что, не чувствовал, как Берия подогревает Сталина? Это, брат, может плохо кончиться. Уж я-то знаю, на что способен Берия, побывал в его застенках. Через 15—20 минут в комнату вошли Берия, Молотов и Маленков. – Ну как, что надумали? – спросил Маленков. – Мы ничего нового не придумали. Будем отстаивать свое мнение, – ответил Жуков. – Правильно, – сказал Маленков. – Мы вас поддержим. Но не успели все как следует расположиться, как их снова вызвали в кабинет Верховного. Войдя в кабинет, все остановились, чтобы выслушать Сталина. – Мы тут посоветовались и решили согласиться на переход к обороне наших войск, – сказал Верховный. – Что касается дальнейших планов, мы их обсудим позже. Можете идти. Все это было сказано далеко не дружелюбным тоном. Сталин почти не смотрел на маршалов. Очень не любил Верховный, когда с ним не соглашались. Но в этом случае его можно было понять. Ему хотелось снять, сбить накал зарубежных обвинений в том, что Советская Армия не пришла на помощь восставшим в Варшаве, а Жуков и Рокоссовский, не будучи политиками, не хотели ради не совсем понятных им политических интересов идти на дальнейшие жертвы и продолжить наступление, которое, как они считали, не принесет успеха. Политические и военные интересы в данном случае не совпадали. Непросто было, глядя в лицо Верховному и в присутствии троих членов Политбюро, которые тоже наседали на Жукова и Рокоссовского, отстоять свое мнение и доказать нецелесообразность дальнейших жертв на фронте. Этот случай является своеобразным ответом современным обвинителям, которые пытаются утверждать, что Жуков проводил операции, не считаясь с потерями, лишь бы добиться успеха. Проще всего в данном случае было бы, как говорится, взять под козырек и угодить Верховному, сказав: «Ваше приказание будет исполнено» – и продолжать наступление... Но Жуков на это не пошел. Он не хотел допустить ненужных жертв в таком, по его твердому убеждению, совершенно бесполезном продолжении военных действий. В отношениях Жукова и Сталина сложилась ситуация очень похожая на ту, которая была в 1941 году, когда Сталин за такое же отстаивание Жуковым своей точки зрения снял его с должности начальника Генерального штаба. Причем обстоятельства повторялись даже в деталях. И тогда Сталин сказал Жукову: «Выйдите и подумайте, а мы тут пока будем решать...» Там тоже Жуков только разложил карты, чтобы собраться с мыслями, как его сразу же вернули в кабинет. Сталин тогда объявил: «Мы сможем обойтись и без вас», – и, освободив его от обязанностей начальника Генштаба, назначил командующим Резервным фронтом и отправил организовывать наступление под Ельней, которое, собственно, и предлагал проводить Жуков. Теперь время было уже не то. И Сталин был не тот. И Жуков тоже очень изменился, завоевал авторитет в Вооруженных Силах, да и у самого Сталина. Теперь просто так с ним круто обойтись было нельзя. И Сталин это понимал. Но все же, как бы ни смягчал он эту «размолвку», как бы ни обставлял ее какими-то «декорациями» необходимости перемен, суть дела не изменялась: фактически Сталин после того разговора Жукова с должности снял. Мы в предыдущих главах уже отмечали проявление у Сталина ревности по отношению к популярности Жукова. С приближением победного завершения войны вполне допустимо предположить намерение Верховного: после многих неудач в первый год воины (несомненно, «подмочивших» его репутацию) подправить свой авторитет более активным вмешательством в успешные боевые дела. В подтверждение допустимости такого предположения приведу разговор Сталина с Жуковым спустя некоторое время: – Как вы смотрите на то, чтобы руководство всеми фронтами в дальнейшем передать в руки Ставки? – спросил Сталин. Обращаю внимание на то, что Сталин не пытается пояснить причины или обстоятельства, требующие сосредоточения военного руководства в его руках. Юридически он и так Верховный Главнокомандующий. Зачем ему понадобилось это более детальное вмешательство в боевые дела? Жуков ответил на этот вопрос Сталина: – Да, количество фронтов уменьшилось. Протяжение общего фронта тоже сократилось, руководство фронтами упростилось, и имеется полная возможность управлять фронтами из Ставки. Вот так, по-деловому, исходя из общей обстановки, сформулировал Жуков аргументы в пользу намечаемых Сталиным перемен. Если такое обоснование высказал бы сам Сталин, все мои предположения о личных амбициозных чувствах Верховного не стоили бы, как говорится, и ломаного гроша. Но подкрепление моим предположениям дает сам Сталин в продолжение разговора: – Вы это без обиды говорите? Значит, Иосиф Виссарионович имел в виду, спрашивая мнение Жукова, не только изменения в стратегическом руководстве, но и личностные: как отнесется Жуков к тому, что Верховный отстраняет его как представителя Ставки от руководства крупными операциями фронтов и, говоря по-простому, тянет одеяло на себя? Жуков отвечает со спокойным достоинством: – А на что же обижаться? Думаю, что мы с Василевским не останемся безработными. Жуков в ремарке к этим своим словам в «Воспоминаниях...» пишет: «...пошутил